Выбор читателей
Популярные статьи
Описание комнаты сони мармеладовой в романе преступление. Описание комнат преступление и наказание. Описание комнаты мармеладовой в романе преступление и наказание
Работу выполнили: Печенкин Георгий,
Мугинова Регина, Ширяев Егор,
Богатенкова Елизавета, Угарин Артем,
Цыганкова Анастасия, Бобожонов Саша.В романе «Преступление и наказание» важную
роль играет описание интерьеров.
С помощью описания интерьеров автор передает
атмосферу произведения и помогает еще лучше
понять характер героя. То, что окружает человека
влияет не только на его взгляды и мировоззрение, но
и на его душевное состояние.
важнейшую роль в формировании его
душевного состояния. Каморка,
морская каюта, шкаф, сундук, гроб и
т.д. - все эти эпитеты относятся к
крошечному жилищу Раскольникова.
...там-то, в углу, в этом-то ужасном
шкафу и созревало все это вот уже
более месяца…
...дурная квартира...точно гроб...я
уверена, что ты наполовину от
квартиры стал такой меланхолик…
...ему стало душно и тесно в этой
желтой каморке, похожей на шкаф
или на сундук. Взор и мысль просили
простору...Крошечная комната, в
которой жил студент
Раскольников, не могла
не повлиять на его
психологическое
состояние. Жизнь в
крошечной комнате,
безусловно, "сужала" его
сознание. Очевидно, что
жизнь в комнате-шкафе
не могла дать
Раскольникову простора
для мыслей и идей. Как
правильно подметила
мать Раскольникова,
такая комната только
может усилить
меланхолию.
"как пьяный" по тротуарам от "чувства
бесконечного отвращения" сразу после
посещения Алены Ивановны. Но в этом месте
Родион, конечно, не смог развеять свои мысли.
Кабак с первых минут вызывает отвращение «из
дверей выходили двое пьяных и, друг друга
поддерживая и ругая, взбирались на улицу».
Распивочная находилась в подвальном этаже,
из-за этого там "было душно, и все до того было
пропитано винным запахом, что от одного этого
воздуха можно было в пять минут опьянеть".
Раскольников уселся "в темный и грязный угол за
липкий столик". Интерьер заведения
напоминает внешний вид хозяина, который был
"в страшно засаленном атласном жилете" с
лицом "будто смазанным маслом". Из-за давно
протухших закусок, которые предлагались
гостям "крошеные огурцы, черные сухари и
резанная кусочками рыба" в заведении очень
дурно пахнет.
которые едва сводят концы с концами.
"...а живем мы в холодном угле, и она в
эту зиму простудилась и кашлять пошла,
уже кровью..."
Характерно, что комнату Мармеладова
освещает маленький огарок свечи.
Деталь эта символизирует собой
постепенное угасание жизни в этой
семье.
"...Огарок освещал беднейшую комнату
шагов в десять длиной; всю ее было
видно из сеней.
Посещение уголка Мармеладовых
оставляет неприятный осадок,
ощущение тоски и грусти, особенно на
фоне происходящих в ней событий.
После того, как Раскольников все это
увидел, он даже решил невольно
оставить несколько монет семье.
лучше понимали, как трагична ее жизнь. Описание помогает понять
ее образ, почему именно она оказалась близка Раскольникову.
Читая описание комнаты Сони, возникает ощущение пустоты и
одиночества. «Во всей этой большой комнате почти совсем не было
мебели». Саму комнату Достоевский называет «уродливой».
Комната-«сарай» никак не подходит для жизни человека.
Почерневшие обои, полумрак, три окна, выходящие на канаву,
угнетают сознание Сони и убивают в ней надежду. И мы еще
больше понимаем, насколько Соня бедна и несчастна.
Становится очевидным, что они оба и Раскольников, и Соня
несчастны в своих обстоятельствах и это их объединяет. «Огарок уже
давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой
нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за
чтением вечной книги».
Свидригайловым. Поворачивая на проспект, по которому еще не ходил, он
натыкается на трактир, в котором совершенно случайно видит
Свидригайлова.
Достоевский в этой главе уделяет внимание описанию интерьера
трактира. То, что в трактире отворены все окна, показывает, что в нем душно
из-за большого количества людей. И, действительно, Раскольников видит
много фигур в окне. Шум из трактира слышен даже на улице, и, чтобы мы
лучше поняли всю обстановку, автор использует слова: «набит битком»,
«звенели», «гремел». Внутри же самого трактира не протолкнуться. Из-за
большого количества гостей, трактир был грязным, как говорит автор,
«трактир был даже не средней руки».
Обстановка трактира нисколько не смущала Свидригайлова, наоборот,
он находился здесь каждый день.
Раскольникову же было крайне неуютно
в этом помещении. Неприятный разговор
с Свидригайловым еще больше давил
на него. Раскольникову хотелось покинуть
это ужасное место.У Достоевского интерьер играет важную роль в
характеристике героев. Хотя он не дает полного
описания, а лишь дополняет его. Иногда именно
интерьер помогает полностью понять героя, его
внутренний мир. А Раскольников пошел прямо к дому на канаве, где жила Соня. Дом был трехэтажный, старый и зеленого цвета. Он доискался дворника и получил от него неопределенные указания, где живет Капернаумов портной. Отыскав в углу на дворе вход на узкую и темную лестницу, он поднялся наконец во второй этаж и вышел на галерею, обходившую его со стороны двора. Покамест он бродил в темноте и в недоумении, где бы мог быть вход к Капернаумову, вдруг, в трех шагах от него, отворилась какая-то дверь; он схватился за нее машинально. Кто тут? тревожно спросил женский голос. Это я... к вам, ответил Раскольников и вошел в крошечную переднюю. Тут, на продавленном стуле, в искривленном медном подсвечнике, стояла свеча. Это вы! Господи! слабо вскрикнула Соня и стала как вкопанная. Куда к вам? Сюда? И Раскольников, стараясь не глядеть на нее, поскорей прошел в комнату. Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечу и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на глазах... Ей было и тошно, и стыдно, и сладко... Раскольников быстро отвернулся и сел на стул к столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату. Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, единственная отдававшаяся от Капернаумовых, запертая дверь к которым находилась в стене слева. На противоположной стороне, в стене справа, была еще другая дверь, всегда запертая наглухо. Там уже была другая, соседняя квартира, под другим нумером. Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькой скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот всё, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок. Соня молча смотрела на своего гостя, так внимательно и бесцеремонно осматривавшего ее комнату, и даже начала, наконец, дрожать в страхе, точно стояла перед судьей и решителем своей участи. Я поздно... Одиннадцать часов есть? спросил он, всё еще не подымая на нее глаз. Есть, пробормотала Соня. Ах да, есть! заторопилась она вдруг, как будто в этом был для нее весь исход, сейчас у хозяев часы пробили... и я сама слышала... Есть. Я к вам в последний раз пришел, угрюмо продолжал Раскольников, хотя и теперь был только в первый, я, может быть, вас не увижу больше... Вы... едете? Не знаю... всё завтра... Так вы не будете завтра у Катерины Ивановны? дрогнул голос у Сони. Не знаю. Всё завтра утром... Не в том дело: я пришел одно слово сказать... Он поднял на нее свой задумчивый взгляд и вдруг заметил, что он сидит, а она всё еще стоит перед ним. Что ж вы стоите? Сядьте, проговорил он вдруг переменившимся, тихим и ласковым голосом. Она села. Он приветливо и почти с состраданием посмотрел на нее с минуту. Какая вы худенькая! Вон какая у вас рука! Совсем прозрачная. Пальцы как у мертвой. Он взял ее руку. Соня слабо улыбнулась. Я и всегда такая была, сказала она. Когда и дома жили? Да. Ну, да уж конечно! произнес он отрывисто, и выражение лица его, и звук голоса опять вдруг переменились. Он еще раз огляделся кругом. Это вы от Капернаумова нанимаете? Да-с... Они там, за дверью? Да... У них тоже такая же комната. Все в одной? В одной-с. Я бы в вашей комнате по ночам боялся, угрюмо заметил он. Хозяева очень хорошие, очень ласковые, отвечала Соня, всё еще как бы не опомнившись и не сообразившись, и вся мебель, и всё... всё хозяйское. И они очень добрые, и дети тоже ко мне часто ходят... Это косноязычные-то? Да-с... Он заикается и хром тоже. И жена тоже... Не то что заикается, а как будто не всё выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый человек. А детей семь человек... и только старший один заикается, а другие просто больные... а не заикаются... А вы откуда про них знаете? прибавила она с некоторым удивлением. Мне ваш отец всё тогда рассказал. Он мне всё про вас рассказал... И про то, как вы в шесть часов пошли, а в девятом назад пришли, и про то, как Катерина Ивановна у вашей постели на коленях стояла. Соня смутилась. Я его точно сегодня видела, прошептала она нерешительно. Кого? Отца. Я по улице шла, там подле, на углу, в десятом часу, а он будто впереди идет. И точно как будто он. Я хотела уж зайти к Катерине Ивановне... Вы гуляли? Да, отрывисто прошептала Соня опять смутившись и потупившись. Катерина Ивановна ведь вас чуть не била, у отца-то? Ах нет, что вы, что вы это, нет! с каким-то даже испугом посмотрела на него Соня. Так вы ее любите? Ее? Да ка-а-ак же! протянула Соня жалобно и с страданием сложив вдруг руки. Ах! вы ее... Если б вы только знали. Ведь она совсем как ребенок... Ведь у ней ум совсем как помешан... от горя. А какая она умная была... какая великодушная... какая добрая! Вы ничего, ничего не знаете... ах! Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая, и ломая руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее. Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете... Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная... Она справедливости ищет... Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует... И хоть мучайте ее, а она несправедливого не сделает. Она сама не замечает, как это всё нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается... Как ребенок, как ребенок! Она справедливая, справедливая! А с вами что будет? Соня посмотрела вопросительно. Они ведь на вас остались. Оно, правда, и прежде всё было на вас, и покойник на похмелье к вам же ходил просить. Ну, а теперь вот что будет? Не знаю, грустно произнесла Соня. Они там останутся? Не знаю, они на той квартире должны; только хозяйка, слышно, говорила сегодня, что отказать хочет, а Катерина Ивановна говорит, что и сама ни минуты не останется. С чего ж это она так храбрится? На вас надеется? Ах нет, не говорите так!.. Мы одно, заодно живем, вдруг опять взволновалась и даже раздражилась Соня, точь-в-точь как если бы рассердилась канарейка или какая другая маленькая птичка. Да и как же ей быть? Ну как же, как же быть? спрашивала она, горячась и волнуясь. А сколько, сколько она сегодня плакала! У ней ум мешается, вы этого не заметили? Мешается; то тревожится, как маленькая, о том, чтобы завтра всё прилично было, закуски были и всё... то руки ломает, кровью харкает, плачет, вдруг стучать начнет головой об стену, как в отчаянии. А потом опять утешится, на вас она всё надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет в свой город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и начнется у нас совсем новая, прекрасная жизнь, и целует меня, обнимает, утешает, и ведь так верит! так верит фантазиям-то! Ну разве можно ей противоречить? А сама-то весь-то день сегодня моет, чистит, чинит, корыто сама, с своею слабенькою-то силой, в комнату втащила, запыхалась, так и упала на постель; а то мы в ряды еще с ней утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы не знаете... Тут же в лавке так и заплакала, при купцах-то, что недостало... Ах, как было жалко смотреть. Ну и понятно после того, что вы... так живете, сказал с горькою усмешкой Раскольников. А вам разве не жалко? Не жалко? вскинулась опять Соня, ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы всё-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах как теперь целый день вспоминать было больно! Соня даже руки ломала говоря, от боли воспоминания. Это вы-то жестокая? Да я, я! Я пришла тогда, продолжала она плача, а покойник и говорит: «прочти мне, говорит, Соня, у меня голова что-то болит, прочти мне... вот книжка», какая-то книжка у него, у Андрея Семеныча достал, у Лебезятникова, тут живет, он такие смешные книжки всё доставал. А я говорю: «мне идти пора», так и не хотела прочесть, а зашла я к ним, главное чтоб воротнички показать Катерине Ивановне; мне Лизавета, торговка, воротнички и нарукавнички дешево принесла, хорошенькие, новенькие и с узором. А Катерине Ивановне очень понравились, она надела и в зеркало посмотрела на себя, и очень, очень ей понравились: «подари мне, говорит, их, Соня, пожалуйста». Пожалуйста попросила, и уж так ей хотелось. А куда ей надевать! Так: прежнее, счастливое время только вспомнилось! Смотрится на себя в зеркало, любуется, и никаких-то, никаких-то у ней платьев нет, никаких-то вещей, вот уж сколько лет! И ничего-то она никогда ни у кого не попросит; гордая, сама скорей отдаст последнее, а тут вот попросила, так уж ей понравились! А я и отдать пожалела, «на что вам, говорю, Катерина Ивановна?» Так и сказала, «на что». Уж этого-то не надо было бы ей говорить! Она так на меня посмотрела, и так ей тяжело-тяжело стало, что я отказала, и так это было жалко смотреть... И не за воротнички тяжело, а за то, что я отказала, я видела. Ах, так бы, кажется, теперь всё воротила, всё переделала, все эти прежние слова... Ох, я... да что!.. вам ведь всё равно! Эту Лизавету торговку вы знали? Да... А вы разве знали? с некоторым удивлением переспросила Соня. Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрет, сказал Раскольников, помолчав и не ответив на вопрос. Ох, нет, нет, нет! И Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет. Да ведь это ж лучше, коль умрет. Нет, не лучше, не лучше, совсем не лучше! испуганно и безотчетно повторяла она. А дети-то? Куда ж вы тогда возьмете их, коль не к вам? Ох, уж не знаю! вскрикнула Соня почти в отчаянии и схватилась за голову. Видно было, что эта мысль уж много-много раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль. Ну а коль вы, еще при Катерине Ивановне, теперь, заболеете и вас в больницу свезут, ну что тогда будет? безжалостно настаивал он. Ах, что вы, что вы! Этого-то уж не может быть! и лицо Сони искривилось страшным испугом. Как не может быть? продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется? На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить, и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать... А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети... Ох, нет!.. Бог этого не попустит! вырвалось наконец из стесненной груди у Сони. Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него всё и зависело. Раскольников встал и начал ходить по комнате. Прошло с минуту. Соня стояла, опустив руки и голову, в страшной тоске. А копить нельзя? На черный день откладывать? спросил он, вдруг останавливаясь перед ней. Нет, прошептала Соня. Разумеется, нет! А пробовали? прибавил он чуть не с насмешкой. Пробовала. И сорвалось! Ну, да разумеется! Что и спрашивать! И опять он пошел по комнате. Еще прошло с минуту. Не каждый день получаете-то? Соня больше прежнего смутилась, и краска ударила ей опять в лицо. Нет, прошептала она с мучительным усилием. С Полечкой, наверно, то же самое будет, сказал он вдруг. Нет! нет! Не может быть, нет! как отчаянная, громко вскрикнула Соня, как будто ее вдруг ножом ранили. Бог, бог такого ужаса не допустит!.. Других допускает же. Нет, нет! Ее бог защитит, бог!.. повторяла она, не помня себя. Да, может, и бога-то совсем нет, с каким-то даже злорадством ответил Раскольников, засмеялся и посмотрел на нее. Лицо Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо. Вы говорите, у Катерины Ивановны ум мешается; у вас самой ум мешается, проговорил он после некоторого молчания. Прошло минут пять. Он всё ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец подошел к ней; глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали... Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел как совсем сумасшедший. Что вы, что вы это? Передо мной! пробормотала она, побледнев, и больно-больно сжало вдруг ей сердце. Он тотчас же встал. Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился, как-то дико произнес он и отошел к окну. Слушай, прибавил он, воротившись к ней через минуту, я давеча сказал одному обидчику, что он не стоит одного твоего мизинца... и что я моей сестре сделал сегодня честь, посадив ее рядом с тобою. Ах, что вы это им сказали! И при ней? испуганно вскрикнула Соня, сидеть со мной! Честь! Да ведь я... бесчестная... я великая, великая грешница! Ах, что вы это сказали! Не за бесчестие и грех я сказал это про тебя, а за великое страдание твое. А что ты великая грешница, то это так, прибавил он почти восторженно, а пуще всего, тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя. Еще бы это не ужас! Еще бы не ужас, что ты живешь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь! Да скажи же мне наконец, проговорил он, почти в исступлении, как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются? Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить! А с ними-то что будет? слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на нее. Он всё прочел в одном ее взгляде. Стало быть, действительно у ней самой была уже эта мысль. Может быть, много раз и серьезно обдумывала она в отчаянии, как бы разом покончить, и до того серьезно, что теперь почти и не удивилась предложению его. Даже жестокости слов его не заметила (смысла укоров его и особенного взгляда его на ее позор она, конечно, тоже не заметила, и это было видимо для него). Но он понял вполне, до какой чудовищной боли истерзала ее, и уже давно, мысль о бесчестном и позорном ее положении. Что же, что же бы могло, думал он, по сих пор останавливать решимость ее покончить разом? И тут только понял он вполне, что значили для нее эти бедные, маленькие дети-сироты и эта жалкая, полусумасшедшая Катерина Ивановна, с своею чахоткой и со стуканием об стену головою. Но тем не менее ему опять-таки было ясно, что Соня с своим характером и с тем все-таки развитием, которое она получила, ни в каком случае не могла так оставаться. Все-таки для него составляло вопрос: почему она так слишком уже долго могла оставаться в таком положении и не сошла с ума, если уж не в силах была броситься в воду? Конечно, он понимал, что положение Сони есть явление случайное в обществе, хотя, к несчастию, далеко не одиночное и не исключительное. Но эта-то самая случайность, эта некоторая развитость и вся предыдущая жизнь ее могли бы, кажется, сразу убить ее при первом шаге на отвратительной дороге этой. Что же поддерживало ее? Не разврат же? Ведь этот позор, очевидно, коснулся ее только механически; настоящий разврат еще не проник ни одною каплей в ее сердце: он это видел; она стояла перед ним наяву... «Ей три дороги, думал он: броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом, или... или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце». Последняя мысль была ему всего отвратительнее; но он был уже скептик, он был молод, отвлеченен и, стало быть, жесток, а потому и не мог не верить, что последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее. «Но неужели ж это правда, воскликнул он про себя, неужели ж и это создание, еще сохранившее чистоту духа, сознательно втянется наконец в эту мерзкую, смрадную яму? Неужели это втягивание уже началось, и неужели потому только она и могла вытерпеть до сих пор, что порок уже не кажется ей так отвратительным? Нет, нет, быть того не может! восклицал он, как давеча Соня, нет, от канавы удерживала ее до сих пор мысль о грехе, и они, те... Если же она до сих пор еще не сошла с ума... Но кто же сказал, что она не сошла уже с ума? Разве она в здравом рассудке? Разве так можно говорить, как она? Разве в здравом рассудке так можно рассуждать, как она? Разве так можно сидеть над погибелью, прямо над смрадною ямой, в которую уже ее втягивает, и махать руками, и уши затыкать, когда ей говорят об опасности? Что она, уж не чуда ли ждет? И наверно так. Разве всё это не признаки помешательства?» Он с упорством остановился на этой мысли. Этот исход ему даже более нравился, чем всякий другой. Он начал пристальнее всматриваться в нее. Так ты очень молишься богу-то, Соня? спросил он ее. Соня молчала, он стоял подле нее и ждал ответа. Что ж бы я без бога-то была? быстро, энергически прошептала она, мельком вскинув на него вдруг засверкавшими глазами, и крепко стиснула рукой его руку. «Ну, так и есть!» подумал он. А тебе бог что за это делает? спросил он, выпытывая дальше. Соня долго молчала, как бы не могла отвечать. Слабенькая грудь ее вся колыхалась от волнения. Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.. вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него. «Так и есть! так и есть!» повторял он настойчиво про себя. Всё делает! быстро прошептала она, опять потупившись. «Вот и исход! Вот и объяснение исхода!» решил он про себя, с жадным любопытством рассматривая ее. С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он в это бледное, худое и неправильное угловатое личико, в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и всё это казалось ему более и более странным, почти невозможным. «Юродивая! юродивая!» твердил он про себя. На комоде лежала какая-то книга. Он каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же взял и посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете. Это откуда? крикнул он ей через комнату. Она стояла всё на том же месте, в трех шагах от стола. Мне принесли, ответила она, будто нехотя и не взглядывая на него. Кто принес? Лизавета принесла, я просила. «Лизавета! Странно!» подумал он. Всё у Сони становилось для него как-то страннее и чудеснее, с каждою минутой. Он перенес книгу к свече и стал перелистывать. Где тут про Лазаря? спросил он вдруг. Соня упорно глядела в землю и не отвечала. Она стояла немного боком к столу. Про воскресение Лазаря где? Отыщи мне, Соня. Она искоса глянула на него. Не там смотрите... в четвертом евангелии... сурово прошептала она, не подвигаясь к нему. Найди и прочти мне, сказал он, сел, облокотился на стол, подпер рукой голову и угрюмо уставился в сторону, приготовившись слушать. «Недели через три на седьмую версту, милости просим! Я, кажется, сам там буду, если еще хуже не будет», бормотал он про себя. Соня нерешительно ступила к столу, недоверчиво выслушав странное желание Раскольникова. Впрочем, взяла книгу. Разве вы не читали? спросила она, глянув на него через стол, исподлобья. Голос ее становился всё суровее и суровее. Давно... Когда учился. Читай! А в церкви не слыхали? Я... не ходил. А ты часто ходишь? Н-нет, прошептала Соня. Раскольников усмехнулся. Понимаю... И отца, стало быть, завтра не пойдешь хоронить? Пойду. Я и на прошлой неделе была... панихиду служила. По ком? По Лизавете. Ее топором убили. Нервы его раздражались всё более и более. Голова начала кружиться. Ты с Лизаветой дружна была? Да... Она была справедливая... она приходила... редко... нельзя было. Мы с ней читали и... говорили. Она бога узрит. Странно звучали для него эти книжные слова, и опять новость: какие-то таинственные сходки с Лизаветой, и обе юродивые. «Тут и сам станешь юродивым! Заразительно!» подумал он. Читай! воскликнул он вдруг настойчиво и раздражительно. Соня всё колебалась. Сердце ее стучало. Не смела как-то она ему читать. Почти с мучением смотрел он на «несчастную помешанную». Зачем вам? Ведь вы не веруете?.. прошептала она тихо и как-то задыхаясь. Читай! Я так хочу! настаивал он, читала же Лизавете! Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и всё не выговаривалось первого слога. «Был же болен некто Лазарь, из Вифании...» произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось. Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать всё свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи среди голодных детей, безобразных криков и попреков. Но в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему , чтоб он слышал, и непременно теперь «что бы там ни вышло потом!»... Он прочел это в ее глазах, понял из ее восторженного волнения... Она пересилила себя, подавила горловую спазму, пресекшую в начале стиха ее голос, и продолжала чтение одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова. Так дочла она до 19-го стиха: «И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог». Тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять ее голос... «Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему (и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала): Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир». Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха. «Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?» Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: «не мог ли сей, отверзший очи слепому...» она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют... «И он, он тоже ослепленный и неверующий, он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же», мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания. «Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе». Она энергично ударила на слово: четыре. «Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший , (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы в очию сама видела): обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет. Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него». Далее она не читала и не могла читать, закрыла книгу и быстро встала со стула. Всё об воскресении Лазаря, отрывисто и сурово прошептала она и стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Прошло минут пять или более. Я о деле пришел говорить, громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к Соне. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем. Я сегодня родных бросил, сказал он, мать и сестру. Я не пойду к ним теперь. Я там всё разорвал. Зачем? как ошеломленная спросила Соня. Давешняя встреча с его матерью и сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление, хотя и самой ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом. У меня теперь одна ты, прибавил он. Пойдем вместе... Я пришел к тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем! Глаза его сверкали. «Как полоумный!» подумала в свою очередь Соня. Куда идти? в страхе спросила она и невольно отступила назад. Почему ж я знаю? Знаю только, что по одной дороге, наверно знаю, и только. Одна цель! Она смотрела на него, и ничего не понимала. Она понимала только, что он ужасно, бесконечно несчастен. Никто ничего не поймет из них, если ты будешь говорить им, продолжал он, а я понял. Ты мне нужна, потому я к тебе и пришел. Не понимаю... прошептала Соня. Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила... смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь... свою (это всё равно!). Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной... Но ты выдержать не можешь, и если останешься одна , сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем! Зачем? Зачем вы это! проговорила Соня, странно и мятежно взволнованная его словами. Зачем? Потому что так нельзя оставаться вот зачем! Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а не по-детски плакать и кричать, что бог не допустит! Ну что будет, если в самом деле тебя завтра в больницу свезут? Та не в уме и чахоточная, умрет скоро, а дети? Разве Полечка не погибнет? Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых матери милостыню высылают просить? Я узнавал, где живут эти матери и в какой обстановке. Там детям нельзя оставаться детьми. Там семилетний развратен и вор. А ведь дети образ Христов: «Сих есть царствие божие». Он велел их чтить и любить, они будущее человечество... Что же, что же делать? истерически плача и ломая руки повторяла Соня. Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь... Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель! Помни это! Это мое тебе напутствие! Может, я с тобой в последний раз говорю. Если не приду завтра, услышишь про всё сама, и тогда припомни эти теперешние слова. И когда-нибудь, потом, через годы, с жизнию, может, и поймешь, что они значили. Если же приду завтра, то скажу тебе, кто убил Лизавету. Прощай! Соня вся вздрогнула от испуга. Да разве вы знаете, кто убил? спросила она, леденея от ужаса и дико смотря на него. Знаю и скажу... Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я не прощения приду просить к тебе, я просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра! Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил... говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может... О господи!» В лихорадке и в бреду провела всю ночь Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он... он, с его бледным лицом, с горящими глазами... Он целует ей ноги, плачет... О господи! За дверью справа, за тою самою дверью, которая отделяла квартиру Сони от квартиры Гертруды Карловны Ресслих, была комната промежуточная, давно уже пустая, принадлежавшая к квартире госпожи Ресслих и отдававшаяся от нее внаем, о чем и выставлены были ярлычки на воротах и наклеены бумажечки на стеклах окон, выходивших на канаву. Соня издавна привыкла считать эту комнату необитаемою. А между тем, всё это время, у двери в пустой комнате простоял господин Свидригайлов и, притаившись, подслушивал. Когда Раскольников вышел, он постоял, подумал, сходил на цыпочках в свою комнату, смежную с пустою комнатой, достал стул и неслышно принес его к самым дверям, ведущим в комнату Сони. Разговор показался ему занимательным и знаменательным, и очень, очень понравился, до того понравился, что он и стул перенес, чтобы на будущее время, хоть завтра например, не подвергаться опять неприятности простоять целый час на ногах, а устроиться покомфортнее, чтоб уж во всех отношениях получить полное удовольствие.
Мугинова Регина, Ширяев Егор,
Богатенкова Елизавета, Угарин Артем,
Цыганкова Анастасия, Бобожонов Саша.В романе «Преступление и наказание» важную
роль играет описание интерьеров.
С помощью описания интерьеров автор передает
атмосферу произведения и помогает еще лучше
понять характер героя. То, что окружает человека
влияет не только на его взгляды и мировоззрение, но
и на его душевное состояние.
Описание каморки Раскольникова
Жилище Раскольникова играетважнейшую роль в формировании его
душевного состояния. Каморка,
морская каюта, шкаф, сундук, гроб и
т.д. - все эти эпитеты относятся к
крошечному жилищу Раскольникова.
...там-то, в углу, в этом-то ужасном
шкафу и созревало все это вот уже
более месяца…
...дурная квартира...точно гроб...я
уверена, что ты наполовину от
квартиры стал такой меланхолик…
...ему стало душно и тесно в этой
желтой каморке, похожей на шкаф
или на сундук. Взор и мысль просили
простору...Крошечная комната, в
которой жил студент
Раскольников, не могла
не повлиять на его
психологическое
состояние. Жизнь в
крошечной комнате,
безусловно, "сужала" его
сознание. Очевидно, что
жизнь в комнате-шкафе
не могла дать
Раскольникову простора
для мыслей и идей. Как
правильно подметила
мать Раскольникова,
такая комната только
может усилить
меланхолию.
Описание кабака
Раскольников забрел в распивочную, бродя"как пьяный" по тротуарам от "чувства
бесконечного отвращения" сразу после
посещения Алены Ивановны. Но в этом месте
Родион, конечно, не смог развеять свои мысли.
Кабак с первых минут вызывает отвращение «из
дверей выходили двое пьяных и, друг друга
поддерживая и ругая, взбирались на улицу».
Распивочная находилась в подвальном этаже,
из-за этого там "было душно, и все до того было
пропитано винным запахом, что от одного этого
воздуха можно было в пять минут опьянеть".
Раскольников уселся "в темный и грязный угол за
липкий столик". Интерьер заведения
напоминает внешний вид хозяина, который был
"в страшно засаленном атласном жилете" с
лицом "будто смазанным маслом". Из-за давно
протухших закусок, которые предлагались
гостям "крошеные огурцы, черные сухари и
резанная кусочками рыба" в заведении очень
дурно пахнет.
«Проходной угол» Мармеладовых
Жилище семьи Мармеладовых типичное жилище бедных людей,которые едва сводят концы с концами.
"...а живем мы в холодном угле, и она в
эту зиму простудилась и кашлять пошла,
уже кровью..."
Характерно, что комнату Мармеладова
освещает маленький огарок свечи.
Деталь эта символизирует собой
постепенное угасание жизни в этой
семье.
"...Огарок освещал беднейшую комнату
шагов в десять длиной; всю ее было
видно из сеней.
Посещение уголка Мармеладовых
оставляет неприятный осадок,
ощущение тоски и грусти, особенно на
фоне происходящих в ней событий.
После того, как Раскольников все это
увидел, он даже решил невольно
оставить несколько монет семье.
Описание комнаты Сони
Достоевский описывает комнату Сони для того, чтобы мы ещелучше понимали, как трагична ее жизнь. Описание помогает понять
ее образ, почему именно она оказалась близка Раскольникову.
Читая описание комнаты Сони, возникает ощущение пустоты и
одиночества. «Во всей этой большой комнате почти совсем не было
мебели». Саму комнату Достоевский называет «уродливой».
Комната-«сарай» никак не подходит для жизни человека.
Почерневшие обои, полумрак, три окна, выходящие на канаву,
угнетают сознание Сони и убивают в ней надежду. И мы еще
больше понимаем, насколько Соня бедна и несчастна.
Становится очевидным, что они оба и Раскольников, и Соня
несчастны в своих обстоятельствах и это их объединяет. «Огарок уже
давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой
нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за
чтением вечной книги».
Описание трактира
В сцене Раскольников гуляет по Санкт Петербургу и ищет встречи сСвидригайловым. Поворачивая на проспект, по которому еще не ходил, он
натыкается на трактир, в котором совершенно случайно видит
Свидригайлова.
Достоевский в этой главе уделяет внимание описанию интерьера
трактира. То, что в трактире отворены все окна, показывает, что в нем душно
из-за большого количества людей. И, действительно, Раскольников видит
много фигур в окне. Шум из трактира слышен даже на улице, и, чтобы мы
лучше поняли всю обстановку, автор использует слова: «набит битком»,
«звенели», «гремел». Внутри же самого трактира не протолкнуться. Из-за
большого количества гостей, трактир был грязным, как говорит автор,
«трактир был даже не средней руки».
Обстановка трактира нисколько не смущала Свидригайлова, наоборот,
он находился здесь каждый день.
Раскольникову же было крайне неуютно
в этом помещении. Неприятный разговор
с Свидригайловым еще больше давил
на него. Раскольникову хотелось покинуть
это ужасное место.У Достоевского интерьер играет важную роль в
характеристике героев. Хотя он не дает полного
описания, а лишь дополняет его. Иногда именно
интерьер помогает полностью понять героя, его
внутренний мир. А Раскольников пошел прямо к дому на канаве, где жила Соня. Дом был трехэтажный, старый и зеленого цвета. Он доискался дворника и получил от него неопределенные указания, где живет Капернаумов портной. Отыскав в углу на дворе вход на узкую и темную лестницу, он поднялся наконец во второй этаж и вышел на галерею, обходившую его со стороны двора. Покамест он бродил в темноте и в недоумении, где бы мог быть вход к Капернаумову, вдруг, в трех шагах от него, отворилась какая-то дверь; он схватился за нее машинально. Кто тут? тревожно спросил женский голос. Это я... к вам, ответил Раскольников и вошел в крошечную переднюю. Тут, на продавленном стуле, в искривленном медном подсвечнике, стояла свеча. Это вы! Господи! слабо вскрикнула Соня и стала как вкопанная. Куда к вам? Сюда? И Раскольников, стараясь не глядеть на нее, поскорей прошел в комнату. Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечу и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на глазах... Ей было и тошно, и стыдно, и сладко... Раскольников быстро отвернулся и сел на стул к столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату. Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, единственная отдававшаяся от Капернаумовых, запертая дверь к которым находилась в стене слева. На противоположной стороне, в стене справа, была еще другая дверь, всегда запертая наглухо. Там уже была другая, соседняя квартира, под другим нумером. Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькой скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот всё, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок. Соня молча смотрела на своего гостя, так внимательно и бесцеремонно осматривавшего ее комнату, и даже начала, наконец, дрожать в страхе, точно стояла перед судьей и решителем своей участи. Я поздно... Одиннадцать часов есть? спросил он, всё еще не подымая на нее глаз. Есть, пробормотала Соня. Ах да, есть! заторопилась она вдруг, как будто в этом был для нее весь исход, сейчас у хозяев часы пробили... и я сама слышала... Есть. Я к вам в последний раз пришел, угрюмо продолжал Раскольников, хотя и теперь был только в первый, я, может быть, вас не увижу больше... Вы... едете? Не знаю... всё завтра... Так вы не будете завтра у Катерины Ивановны? дрогнул голос у Сони. Не знаю. Всё завтра утром... Не в том дело: я пришел одно слово сказать... Он поднял на нее свой задумчивый взгляд и вдруг заметил, что он сидит, а она всё еще стоит перед ним. Что ж вы стоите? Сядьте, проговорил он вдруг переменившимся, тихим и ласковым голосом. Она села. Он приветливо и почти с состраданием посмотрел на нее с минуту. Какая вы худенькая! Вон какая у вас рука! Совсем прозрачная. Пальцы как у мертвой. Он взял ее руку. Соня слабо улыбнулась. Я и всегда такая была, сказала она. Когда и дома жили? Да. Ну, да уж конечно! произнес он отрывисто, и выражение лица его, и звук голоса опять вдруг переменились. Он еще раз огляделся кругом. Это вы от Капернаумова нанимаете? Да-с... Они там, за дверью? Да... У них тоже такая же комната. Все в одной? В одной-с. Я бы в вашей комнате по ночам боялся, угрюмо заметил он. Хозяева очень хорошие, очень ласковые, отвечала Соня, всё еще как бы не опомнившись и не сообразившись, и вся мебель, и всё... всё хозяйское. И они очень добрые, и дети тоже ко мне часто ходят... Это косноязычные-то? Да-с... Он заикается и хром тоже. И жена тоже... Не то что заикается, а как будто не всё выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый человек. А детей семь человек... и только старший один заикается, а другие просто больные... а не заикаются... А вы откуда про них знаете? прибавила она с некоторым удивлением. Мне ваш отец всё тогда рассказал. Он мне всё про вас рассказал... И про то, как вы в шесть часов пошли, а в девятом назад пришли, и про то, как Катерина Ивановна у вашей постели на коленях стояла. Соня смутилась. Я его точно сегодня видела, прошептала она нерешительно. Кого? Отца. Я по улице шла, там подле, на углу, в десятом часу, а он будто впереди идет. И точно как будто он. Я хотела уж зайти к Катерине Ивановне... Вы гуляли? Да, отрывисто прошептала Соня опять смутившись и потупившись. Катерина Ивановна ведь вас чуть не била, у отца-то? Ах нет, что вы, что вы это, нет! с каким-то даже испугом посмотрела на него Соня. Так вы ее любите? Ее? Да ка-а-ак же! протянула Соня жалобно и с страданием сложив вдруг руки. Ах! вы ее... Если б вы только знали. Ведь она совсем как ребенок... Ведь у ней ум совсем как помешан... от горя. А какая она умная была... какая великодушная... какая добрая! Вы ничего, ничего не знаете... ах! Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая, и ломая руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее. Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете... Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная... Она справедливости ищет... Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует... И хоть мучайте ее, а она несправедливого не сделает. Она сама не замечает, как это всё нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается... Как ребенок, как ребенок! Она справедливая, справедливая! А с вами что будет? Соня посмотрела вопросительно. Они ведь на вас остались. Оно, правда, и прежде всё было на вас, и покойник на похмелье к вам же ходил просить. Ну, а теперь вот что будет? Не знаю, грустно произнесла Соня. Они там останутся? Не знаю, они на той квартире должны; только хозяйка, слышно, говорила сегодня, что отказать хочет, а Катерина Ивановна говорит, что и сама ни минуты не останется. С чего ж это она так храбрится? На вас надеется? Ах нет, не говорите так!.. Мы одно, заодно живем, вдруг опять взволновалась и даже раздражилась Соня, точь-в-точь как если бы рассердилась канарейка или какая другая маленькая птичка. Да и как же ей быть? Ну как же, как же быть? спрашивала она, горячась и волнуясь. А сколько, сколько она сегодня плакала! У ней ум мешается, вы этого не заметили? Мешается; то тревожится, как маленькая, о том, чтобы завтра всё прилично было, закуски были и всё... то руки ломает, кровью харкает, плачет, вдруг стучать начнет головой об стену, как в отчаянии. А потом опять утешится, на вас она всё надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет в свой город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и начнется у нас совсем новая, прекрасная жизнь, и целует меня, обнимает, утешает, и ведь так верит! так верит фантазиям-то! Ну разве можно ей противоречить? А сама-то весь-то день сегодня моет, чистит, чинит, корыто сама, с своею слабенькою-то силой, в комнату втащила, запыхалась, так и упала на постель; а то мы в ряды еще с ней утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы не знаете... Тут же в лавке так и заплакала, при купцах-то, что недостало... Ах, как было жалко смотреть. Ну и понятно после того, что вы... так живете, сказал с горькою усмешкой Раскольников. А вам разве не жалко? Не жалко? вскинулась опять Соня, ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы всё-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах как теперь целый день вспоминать было больно! Соня даже руки ломала говоря, от боли воспоминания. Это вы-то жестокая? Да я, я! Я пришла тогда, продолжала она плача, а покойник и говорит: «прочти мне, говорит, Соня, у меня голова что-то болит, прочти мне... вот книжка», какая-то книжка у него, у Андрея Семеныча достал, у Лебезятникова, тут живет, он такие смешные книжки всё доставал. А я говорю: «мне идти пора», так и не хотела прочесть, а зашла я к ним, главное чтоб воротнички показать Катерине Ивановне; мне Лизавета, торговка, воротнички и нарукавнички дешево принесла, хорошенькие, новенькие и с узором. А Катерине Ивановне очень понравились, она надела и в зеркало посмотрела на себя, и очень, очень ей понравились: «подари мне, говорит, их, Соня, пожалуйста». Пожалуйста попросила, и уж так ей хотелось. А куда ей надевать! Так: прежнее, счастливое время только вспомнилось! Смотрится на себя в зеркало, любуется, и никаких-то, никаких-то у ней платьев нет, никаких-то вещей, вот уж сколько лет! И ничего-то она никогда ни у кого не попросит; гордая, сама скорей отдаст последнее, а тут вот попросила, так уж ей понравились! А я и отдать пожалела, «на что вам, говорю, Катерина Ивановна?» Так и сказала, «на что». Уж этого-то не надо было бы ей говорить! Она так на меня посмотрела, и так ей тяжело-тяжело стало, что я отказала, и так это было жалко смотреть... И не за воротнички тяжело, а за то, что я отказала, я видела. Ах, так бы, кажется, теперь всё воротила, всё переделала, все эти прежние слова... Ох, я... да что!.. вам ведь всё равно! Эту Лизавету торговку вы знали? Да... А вы разве знали? с некоторым удивлением переспросила Соня. Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрет, сказал Раскольников, помолчав и не ответив на вопрос. Ох, нет, нет, нет! И Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет. Да ведь это ж лучше, коль умрет. Нет, не лучше, не лучше, совсем не лучше! испуганно и безотчетно повторяла она. А дети-то? Куда ж вы тогда возьмете их, коль не к вам? Ох, уж не знаю! вскрикнула Соня почти в отчаянии и схватилась за голову. Видно было, что эта мысль уж много-много раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль. Ну а коль вы, еще при Катерине Ивановне, теперь, заболеете и вас в больницу свезут, ну что тогда будет? безжалостно настаивал он. Ах, что вы, что вы! Этого-то уж не может быть! и лицо Сони искривилось страшным испугом. Как не может быть? продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется? На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить, и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать... А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети... Ох, нет!.. Бог этого не попустит! вырвалось наконец из стесненной груди у Сони. Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него всё и зависело. Раскольников встал и начал ходить по комнате. Прошло с минуту. Соня стояла, опустив руки и голову, в страшной тоске. А копить нельзя? На черный день откладывать? спросил он, вдруг останавливаясь перед ней. Нет, прошептала Соня. Разумеется, нет! А пробовали? прибавил он чуть не с насмешкой. Пробовала. И сорвалось! Ну, да разумеется! Что и спрашивать! И опять он пошел по комнате. Еще прошло с минуту. Не каждый день получаете-то? Соня больше прежнего смутилась, и краска ударила ей опять в лицо. Нет, прошептала она с мучительным усилием. С Полечкой, наверно, то же самое будет, сказал он вдруг. Нет! нет! Не может быть, нет! как отчаянная, громко вскрикнула Соня, как будто ее вдруг ножом ранили. Бог, бог такого ужаса не допустит!.. Других допускает же. Нет, нет! Ее бог защитит, бог!.. повторяла она, не помня себя. Да, может, и бога-то совсем нет, с каким-то даже злорадством ответил Раскольников, засмеялся и посмотрел на нее. Лицо Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо. Вы говорите, у Катерины Ивановны ум мешается; у вас самой ум мешается, проговорил он после некоторого молчания. Прошло минут пять. Он всё ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец подошел к ней; глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали... Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел как совсем сумасшедший. Что вы, что вы это? Передо мной! пробормотала она, побледнев, и больно-больно сжало вдруг ей сердце. Он тотчас же встал. Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился, как-то дико произнес он и отошел к окну. Слушай, прибавил он, воротившись к ней через минуту, я давеча сказал одному обидчику, что он не стоит одного твоего мизинца... и что я моей сестре сделал сегодня честь, посадив ее рядом с тобою. Ах, что вы это им сказали! И при ней? испуганно вскрикнула Соня, сидеть со мной! Честь! Да ведь я... бесчестная... я великая, великая грешница! Ах, что вы это сказали! Не за бесчестие и грех я сказал это про тебя, а за великое страдание твое. А что ты великая грешница, то это так, прибавил он почти восторженно, а пуще всего, тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя. Еще бы это не ужас! Еще бы не ужас, что ты живешь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь! Да скажи же мне наконец, проговорил он, почти в исступлении, как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются? Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить! А с ними-то что будет? слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на нее. Он всё прочел в одном ее взгляде. Стало быть, действительно у ней самой была уже эта мысль. Может быть, много раз и серьезно обдумывала она в отчаянии, как бы разом покончить, и до того серьезно, что теперь почти и не удивилась предложению его. Даже жестокости слов его не заметила (смысла укоров его и особенного взгляда его на ее позор она, конечно, тоже не заметила, и это было видимо для него). Но он понял вполне, до какой чудовищной боли истерзала ее, и уже давно, мысль о бесчестном и позорном ее положении. Что же, что же бы могло, думал он, по сих пор останавливать решимость ее покончить разом? И тут только понял он вполне, что значили для нее эти бедные, маленькие дети-сироты и эта жалкая, полусумасшедшая Катерина Ивановна, с своею чахоткой и со стуканием об стену головою. Но тем не менее ему опять-таки было ясно, что Соня с своим характером и с тем все-таки развитием, которое она получила, ни в каком случае не могла так оставаться. Все-таки для него составляло вопрос: почему она так слишком уже долго могла оставаться в таком положении и не сошла с ума, если уж не в силах была броситься в воду? Конечно, он понимал, что положение Сони есть явление случайное в обществе, хотя, к несчастию, далеко не одиночное и не исключительное. Но эта-то самая случайность, эта некоторая развитость и вся предыдущая жизнь ее могли бы, кажется, сразу убить ее при первом шаге на отвратительной дороге этой. Что же поддерживало ее? Не разврат же? Ведь этот позор, очевидно, коснулся ее только механически; настоящий разврат еще не проник ни одною каплей в ее сердце: он это видел; она стояла перед ним наяву... «Ей три дороги, думал он: броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом, или... или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце». Последняя мысль была ему всего отвратительнее; но он был уже скептик, он был молод, отвлеченен и, стало быть, жесток, а потому и не мог не верить, что последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее. «Но неужели ж это правда, воскликнул он про себя, неужели ж и это создание, еще сохранившее чистоту духа, сознательно втянется наконец в эту мерзкую, смрадную яму? Неужели это втягивание уже началось, и неужели потому только она и могла вытерпеть до сих пор, что порок уже не кажется ей так отвратительным? Нет, нет, быть того не может! восклицал он, как давеча Соня, нет, от канавы удерживала ее до сих пор мысль о грехе, и они, те... Если же она до сих пор еще не сошла с ума... Но кто же сказал, что она не сошла уже с ума? Разве она в здравом рассудке? Разве так можно говорить, как она? Разве в здравом рассудке так можно рассуждать, как она? Разве так можно сидеть над погибелью, прямо над смрадною ямой, в которую уже ее втягивает, и махать руками, и уши затыкать, когда ей говорят об опасности? Что она, уж не чуда ли ждет? И наверно так. Разве всё это не признаки помешательства?» Он с упорством остановился на этой мысли. Этот исход ему даже более нравился, чем всякий другой. Он начал пристальнее всматриваться в нее. Так ты очень молишься богу-то, Соня? спросил он ее. Соня молчала, он стоял подле нее и ждал ответа. Что ж бы я без бога-то была? быстро, энергически прошептала она, мельком вскинув на него вдруг засверкавшими глазами, и крепко стиснула рукой его руку. «Ну, так и есть!» подумал он. А тебе бог что за это делает? спросил он, выпытывая дальше. Соня долго молчала, как бы не могла отвечать. Слабенькая грудь ее вся колыхалась от волнения. Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.. вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него. «Так и есть! так и есть!» повторял он настойчиво про себя. Всё делает! быстро прошептала она, опять потупившись. «Вот и исход! Вот и объяснение исхода!» решил он про себя, с жадным любопытством рассматривая ее. С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он в это бледное, худое и неправильное угловатое личико, в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и всё это казалось ему более и более странным, почти невозможным. «Юродивая! юродивая!» твердил он про себя. На комоде лежала какая-то книга. Он каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же взял и посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете. Это откуда? крикнул он ей через комнату. Она стояла всё на том же месте, в трех шагах от стола. Мне принесли, ответила она, будто нехотя и не взглядывая на него. Кто принес? Лизавета принесла, я просила. «Лизавета! Странно!» подумал он. Всё у Сони становилось для него как-то страннее и чудеснее, с каждою минутой. Он перенес книгу к свече и стал перелистывать. Где тут про Лазаря? спросил он вдруг. Соня упорно глядела в землю и не отвечала. Она стояла немного боком к столу. Про воскресение Лазаря где? Отыщи мне, Соня. Она искоса глянула на него. Не там смотрите... в четвертом евангелии... сурово прошептала она, не подвигаясь к нему. Найди и прочти мне, сказал он, сел, облокотился на стол, подпер рукой голову и угрюмо уставился в сторону, приготовившись слушать. «Недели через три на седьмую версту, милости просим! Я, кажется, сам там буду, если еще хуже не будет», бормотал он про себя. Соня нерешительно ступила к столу, недоверчиво выслушав странное желание Раскольникова. Впрочем, взяла книгу. Разве вы не читали? спросила она, глянув на него через стол, исподлобья. Голос ее становился всё суровее и суровее. Давно... Когда учился. Читай! А в церкви не слыхали? Я... не ходил. А ты часто ходишь? Н-нет, прошептала Соня. Раскольников усмехнулся. Понимаю... И отца, стало быть, завтра не пойдешь хоронить? Пойду. Я и на прошлой неделе была... панихиду служила. По ком? По Лизавете. Ее топором убили. Нервы его раздражались всё более и более. Голова начала кружиться. Ты с Лизаветой дружна была? Да... Она была справедливая... она приходила... редко... нельзя было. Мы с ней читали и... говорили. Она бога узрит. Странно звучали для него эти книжные слова, и опять новость: какие-то таинственные сходки с Лизаветой, и обе юродивые. «Тут и сам станешь юродивым! Заразительно!» подумал он. Читай! воскликнул он вдруг настойчиво и раздражительно. Соня всё колебалась. Сердце ее стучало. Не смела как-то она ему читать. Почти с мучением смотрел он на «несчастную помешанную». Зачем вам? Ведь вы не веруете?.. прошептала она тихо и как-то задыхаясь. Читай! Я так хочу! настаивал он, читала же Лизавете! Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и всё не выговаривалось первого слога. «Был же болен некто Лазарь, из Вифании...» произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось. Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать всё свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи среди голодных детей, безобразных криков и попреков. Но в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему , чтоб он слышал, и непременно теперь «что бы там ни вышло потом!»... Он прочел это в ее глазах, понял из ее восторженного волнения... Она пересилила себя, подавила горловую спазму, пресекшую в начале стиха ее голос, и продолжала чтение одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова. Так дочла она до 19-го стиха: «И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог». Тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять ее голос... «Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему (и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала): Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир». Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха. «Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?» Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: «не мог ли сей, отверзший очи слепому...» она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют... «И он, он тоже ослепленный и неверующий, он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же», мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания. «Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе». Она энергично ударила на слово: четыре. «Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший , (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы в очию сама видела): обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет. Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него». Далее она не читала и не могла читать, закрыла книгу и быстро встала со стула. Всё об воскресении Лазаря, отрывисто и сурово прошептала она и стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Прошло минут пять или более. Я о деле пришел говорить, громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к Соне. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем. Я сегодня родных бросил, сказал он, мать и сестру. Я не пойду к ним теперь. Я там всё разорвал. Зачем? как ошеломленная спросила Соня. Давешняя встреча с его матерью и сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление, хотя и самой ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом. У меня теперь одна ты, прибавил он. Пойдем вместе... Я пришел к тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем! Глаза его сверкали. «Как полоумный!» подумала в свою очередь Соня. Куда идти? в страхе спросила она и невольно отступила назад. Почему ж я знаю? Знаю только, что по одной дороге, наверно знаю, и только. Одна цель! Она смотрела на него, и ничего не понимала. Она понимала только, что он ужасно, бесконечно несчастен. Никто ничего не поймет из них, если ты будешь говорить им, продолжал он, а я понял. Ты мне нужна, потому я к тебе и пришел. Не понимаю... прошептала Соня. Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила... смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь... свою (это всё равно!). Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной... Но ты выдержать не можешь, и если останешься одна , сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем! Зачем? Зачем вы это! проговорила Соня, странно и мятежно взволнованная его словами. Зачем? Потому что так нельзя оставаться вот зачем! Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а не по-детски плакать и кричать, что бог не допустит! Ну что будет, если в самом деле тебя завтра в больницу свезут? Та не в уме и чахоточная, умрет скоро, а дети? Разве Полечка не погибнет? Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых матери милостыню высылают просить? Я узнавал, где живут эти матери и в какой обстановке. Там детям нельзя оставаться детьми. Там семилетний развратен и вор. А ведь дети образ Христов: «Сих есть царствие божие». Он велел их чтить и любить, они будущее человечество... Что же, что же делать? истерически плача и ломая руки повторяла Соня. Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь... Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель! Помни это! Это мое тебе напутствие! Может, я с тобой в последний раз говорю. Если не приду завтра, услышишь про всё сама, и тогда припомни эти теперешние слова. И когда-нибудь, потом, через годы, с жизнию, может, и поймешь, что они значили. Если же приду завтра, то скажу тебе, кто убил Лизавету. Прощай! Соня вся вздрогнула от испуга. Да разве вы знаете, кто убил? спросила она, леденея от ужаса и дико смотря на него. Знаю и скажу... Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я не прощения приду просить к тебе, я просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра! Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил... говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может... О господи!» В лихорадке и в бреду провела всю ночь Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять лихорадочным сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он... он, с его бледным лицом, с горящими глазами... Он целует ей ноги, плачет... О господи! За дверью справа, за тою самою дверью, которая отделяла квартиру Сони от квартиры Гертруды Карловны Ресслих, была комната промежуточная, давно уже пустая, принадлежавшая к квартире госпожи Ресслих и отдававшаяся от нее внаем, о чем и выставлены были ярлычки на воротах и наклеены бумажечки на стеклах окон, выходивших на канаву. Соня издавна привыкла считать эту комнату необитаемою. А между тем, всё это время, у двери в пустой комнате простоял господин Свидригайлов и, притаившись, подслушивал. Когда Раскольников вышел, он постоял, подумал, сходил на цыпочках в свою комнату, смежную с пустою комнатой, достал стул и неслышно принес его к самым дверям, ведущим в комнату Сони. Разговор показался ему занимательным и знаменательным, и очень, очень понравился, до того понравился, что он и стул перенес, чтобы на будущее время, хоть завтра например, не подвергаться опять неприятности простоять целый час на ногах, а устроиться покомфортнее, чтоб уж во всех отношениях получить полное удовольствие.
Это дом, в котором по одной из версий жила героиня романа Фёдора Михайловича Достоевского Сонечка Мармеладова. Дом угловой, находится в конце Малой Мещанской улицы, где жил сам Достоевский во время написания романа «Преступление и наказание» и выходит на "канаву". Дом имеет характерный "безобразный" тупой угол - один из отличительных признаков дома Сони Мармеладовой. См. также другой вариант .
Дом № 73 по набережной канала Грибоедова (тогда - Екатерининский канал) и № 13 по Казначейской улице (тогда - Малая Мещанская).
Не в пользу этой версии говорит тот факт, что дом, как видно по этой фотографии начала XX века, был двухэтажным, а Соня, как известно, жила в третьем этаже. Ещё два этажа были надстроены уже в советское время. Впрочем, эта версия дома Сони была предложена Николаем Павловичем Анциферовым в 1920-х гг., когда дом ещё был двухэтажным.
В этом доме с 1849 по 1918 гг. размещалось здание Губернского Казначейства. И улица, судя по всему, была переименована в 1882 году из Малой Мещанской в Казначейскую именно по этой причине.
Край дома Сони Мармеладовой виден с Кокушкина моста.
Отрывок из «Преступления и никазания»:
«А Раскольников пошел прямо к дому на канаве, где жила Соня. Дом был трехэтажный, старый и зеленого цвета. Он доискался дворника и получил от него неопределенные указания, где живет Капернаумов портной. Отыскав в углу на дворе вход на узкую и темную лестницу, он поднялся наконец во второй этаж и вышел на галерею, обходившую его со стороны двора.
<...>
Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, единственная отдававшаяся от Капернаумовых, запертая дверь к которым находилась в стене слева. На противоположной стороне, в стене справа, была еще другая дверь, всегда запертая наглухо. Там уже была другая, соседняя квартира, под другим нумером. Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькой скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот всё, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок.»
Описание комнаты Сони Мармеладовой. Дайте описание комнаты Сони, сроно:)) Из Романа "Преступление и наказание" и получил лучший ответ
Ответ от Liudmila Sharukhia[гуру]
Достоевский подробно описывает комнату героини, подчеркивая
крайнюю нищету обстановки. Мебели в помещении очень мало,
"Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькою скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот все, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок".
Ответ от Василиса Прокопченкова
[активный]
нет наверно, сама ищу
Ответ от Айдар Мухамадеев
[новичек]
Комната Сони Мармеладовой в романе "Преступление и наказание
В начале романа Соня Мармеладова уже живет отдельно от остальной семьи. Она снимает комнату в "доме на канаве" в квартире портного Капернаумова (квартира № 9). Комната расположена на третьем этаже. Сонина комната было очень мало Мебели
на стенах - «желтоватые, обшмыганные и истасканные обои» . Комната
неправильной формы, отчего один угол получился «ужасно
острым» , другой - «безобразно тупой» . Как и в каморке Раскольникова,
потолок чрезвычайно низкий. Все в этой жалкой обстановке давит
на человека, наводит на мысли о преступлении или самоубийстве.
"Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу, направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый синенькою скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены, поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в пустоте. Вот все, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была видимая; даже у кровати не было занавесок".
Ответ от 3 ответа [гуру]
Меню сайта
Смотрите:
Комната Сони Мармеладовой в романе «Преступление и наказание»: описание в цитатах (квартира, жилище)
Комната сони из преступления и наказания
Жизнь и творчество Достоевского. Анализ произведений. Характеристика героев
Комната Сони Мармеладовой в романе «Преступление и наказание»: описание в цитатах (квартира, жилище)
Соня Мармеладова является главной героиней романа «Преступление и наказание» Достоевского. Важную роль в характеристике Сони играет ее жилище.
В этой статье представлено описание комнаты Сони Мармеладовой в романе «Преступление и наказание»: квартира, жилище героини.
Смотрите:
Все материалы по «Преступлению и наказанию»
Все материалы о Соне Мармеладовой
Комната Сони Мармеладовой в романе «Преступление и наказание»: описание в цитатах (квартира, жилище)
Соня Мармеладова живет отдельно от своей семьи (семьи Мармеладовых). Она снимает жилье неподалеку и нередко навещает родных.
Почему Соня живет отдельно от семьи? Всему виной ее «непристойное ремесло». Хозяйка квартиры (Амалия Липпевехзель) и другие жильцы (в том числе Лебезятников) выжили Соню из квартиры из-за ее «дурной репутации».
В начале романа Соня Мармеладова уже живет отдельно от остальной семьи. Она снимает комнату в «доме на канаве» в квартире портного Капернаумова (квартира № 9). Комната расположена на третьем этаже.
Ниже представлены цитаты с описанием комнаты Сони Мармеладовой (квартиры, жилища):
Это было описание комнаты Сони Мармеладовой в романе «Преступление и наказание»: квартира, жилище героини.
Интерьеры в романе «Преступление и наказание»
В романе Достоевского «Преступлении наказание» интерьеры изображены в уродливых, мрачных, давящих тонах. Они подчеркивают обстоятельства, состояние души героев, а иногда, наоборот, контрастны по отношению к персонажам. Примером тому может служить привлекательный портрет Раскольникова и комната, в которой он живет: нищенская, напоминающая гроб или шкаф, с низким потолком, с желтыми выцветшими обоями. Интерьер дополняют ободранные старые стулья, софа и небольшой крашенный столик.
Описывая комнату главного героя, писатель подчеркивает запустение и безжизненность жилища, вызывающего страх и угнетение. Мертвенность комнаты дополняет большой слой пыли на книгах и тетрадях, лежащих на столе. В этой желтой комнатушке нет жизни. Хозяин ее добровольно отказался от действий, от общества, он неподвижно лежит в ней и думает о безвыходности своего положения.
Достоевский – тонкий психолог в описании обстановки. Так, комната старухи- процентщицы очень опрятна, предметы мебели и пол в ней блестят, свидетельствуя о чистоплотности, которая характерна для «злых и старых вдовиц».
Почти во всех жилищах персонажей романа интерьер свидетельствует о крайней нищете их хозяев, а, кроме того, о неустроенности в жизни, отсутствии уюта и душевного тепла. Герои не защищены в своих домах, не могут укрыться в них от проблем и несчастий. Кажется, что даже по отношению к своим жильцам, эти комнатушки выявляют неприветливость и отчужденность, гонят их на улицу.
Мать Родиона Раскольникова с облегчением выходит из его коморки. Комната Сони так же уродлива и невесела, напоминая сарай. Стены помещения украшены желтоватыми, отстающими обоями, чернеющими от сырости по углам. Но она огромна по размерам, что совсем не вяжется с хрупкой и маленькой фигурой его обитательницы. Писатель тем самым подчеркивает, насколько несоответствующими являются обстановка и положение беспомощной в своем положении героини. Комната этой девушки напоминает неправильный четырехугольник, что очень символично. Подчеркивается нарушение основательности и прочности. Здесь нет места стабильности и гармонии. А ведь жизнь Сони и вправду уже разрушена. Она вынуждена торговать собой ради спасения семьи.
В доме Мармеладова глазами Раскольникова читатель видит ужасающую нищету. По жилищу разбросаны детские вещи, через комнату протянута дырявая простыня, предметами мебели служат два стула, ободранный диван и старый кухонный стол, ничем не накрытый и никогда не крашенный. Освещением служит огарок свечи, что символизирует собою смерть, распад семьи.
Лестницы в романе отличаются таким же неприглядным видом, они тесные и грязные. Исследователь Бахтин М. М. отмечает, что вся жизнь героев романа проходит на лестнице, на виду. Раскольников разговаривает с Соней у дверей, так что весь разговор слышит Свидригайлов. Соседи, сгрудившись возле дверей, становятся свидетелями предсмертных мук Мармеладова, отчаяния Катерины Ивановны и смерти ее мужа. По дороге домой по лестнице навстречу Раскольникову поднимается священник.
Обстановка гостиничного номера Свидригайлова, в котором он проводит свою последнюю ночь накануне самоубийства, также наполнена символичным значением. Комната похожа на клетку, стены напоминают сколоченные доски, что наводит читателей на мысль о гробе, намекая на предстоящие события.
В обстановке большинства помещений преобладающим тоном становится желтый. Этот жизнеутверждающий, солнечный цвет превращается в романе в цвет безжизненности, отсутствия энергии и позитива, цвет болезни и дисгармонии. Яркий сочный цвет Достоевский заменяет тусклым, грязным, размытым, унылым желтым цветом, свидетельствуя о безжизненности героев.
Интерьеры в романе «Преступление и наказание» играют важную роль, становятся не только фоном событий, но и элементом композиции, идейного звучания романа.
Образ Сони в романе «Преступление и наказание»
Бессмертный образ
Некоторые герои классической литературы обретают бессмертие, живут рядом с нами, именно таким оказался образ Сони в романе «Преступление и наказание» Достоевского. На её примере мы учимся лучшим человеческим качествам: доброте, милосердию, самопожертвованию. Она учит нас преданно любить и самозабвенно верить в бога.
Знакомство с героиней
Автор знакомит нас с Сонечкой Мармеладовой не сразу. Она появляется на страницах романа, когда страшное преступление уже совершено, погибли два человека, и Родион Раскольников погубил свою душу. Кажется, ничего в его жизни поправить уже невозможно. Однако знакомство со скромной девушкой изменило судьбу героя и возродило его к жизни.
В первый раз мы слышим о Соне из рассказа несчастного пьяного Мармеладова. В исповеди он рассказывает о своей несчастной судьбе, о голодающей семье и с благодарностью произносит имя старшей дочери.
Соня – сирота, единственная родная дочь Мармеладова. До недавнего времени проживала вместе с семьёй. Её мачеха Катерина Ивановна, больная несчастная женщина, выбивалась из сил, чтобы дети не умерли голодной смертью, сам Мармеладов пропивал последние деньги, семья испытывала крайнюю нужду. От отчаяния больная женщина нередко раздражалась по пустякам, устраивала скандалы, попрекала падчерицу куском хлеба. Совестливая Соня решилась на отчаянный шаг. Чтобы хоть как-то помочь семье, она начала заниматься проституцией, жертвуя собой ради родных ей людей. История бедной девушки оставила глубокий след в израненной душе Раскольникова задолго до личного знакомства с героиней.
Портрет Сони Мармеладовой
Описание внешности девушки появляется на страницах романа гораздо позже. Она как бессловесный призрак возникает на пороге своего родного дома во время смерти отца, раздавленного пьяным извозчиком. Робкая по натуре, она не посмела войти в комнату, чувствуя себя порочной и недостойной. Нелепый, дешёвый, но яркий наряд указывал на род её занятий. «Кроткие» глаза, «бледное, худое и неправильное угловатое личико» и весь облик выдавал натуру кроткую, робкую, дошедшую до крайней степени унижения. «Соня была малого роста, лет семнадцати, худенькая, но довольно хорошенькая блондинка, с замечательными голубыми глазами».
Черты характера Софьи Семёновны Мармеладовой
Внешность человека часто бывает обманчива. Образ Сони в «Преступлении и наказании» полон необъяснимых противоречий. Кроткая слабая девушка считает себя великой грешницей, недостойной находиться в одной комнате с приличными женщинами. Она стесняется присесть рядом с матерью Раскольникова, не может подать руку его сестре, опасаясь оскорбить их. Соню легко может обидеть и унизить любой негодяй, вроде Лужина или квартирной хозяйки. Беззащитная перед наглостью и грубостью окружающих её людей она не способна постоять за себя.
Полная характеристика Сони Мармеладовой в романе «Преступление и наказание» складывается из анализа её поступков. Физическая слабость и нерешительность сочетается в ней с огромной душевной силой. В основе её существа лежит любовь. Ради любви к отцу она отдаёт ему последние деньги на похмелье. Ради любви к детям продаёт своё тело и душу. Ради любви к Раскольникову едет за ним на каторгу и терпеливо выносит его равнодушие. Доброта и умение прощать отличают героиню от других персонажей повествования. Соня не держит зла на свою мачеху за искалеченную жизнь, не смеет осуждать своего отца за слабохарактерность и вечное пьянство. Она способна простить и пожалеть Раскольникова за убийство близкой ей Лизаветы. «Нет никого несчастнее тебя в целом свете», – говорит она ему. Чтобы так относиться к порокам и ошибкам окружающих людей, надо быть очень сильным и цельным человеком.
Откуда у слабой хрупкой униженной девушки такое терпение, выносливость и неисчерпаемая любовь к людям? Вера в бога помогает Соне Мармеладовой выстоять самой и протянуть руку помощи другим. «Что бы я без бога-то была?» – искренне недоумевает героиня. Неслучайно измученный Раскольников идёт к ней за помощью и именно ей рассказывает о своём преступлении. Вера Сони Мармеладовой помогает преступнику сначала признаться в совершённом убийстве, потом искренне раскаяться, поверить в бога и начать новую счастливую жизнь.
Роль образа Сони Мармеладовой в романе
Главным героем романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» принято считать Родиона Раскольникова, так как в основе сюжета лежит история преступления героя. Но роман невозможно себе представить без образа Сони Мармеладовой. Мироощущение, убеждения, поступки Сони отражают жизненную позицию автора. Падшая женщина чиста и невинна. Свой грех она сполна искупает всеобъемлющей любовью к людям. Она «униженная и оскорблённая» не «тварь дрожащая» по теории Раскольникова, а достойный уважения человек, который оказался гораздо сильнее главного героя. Пройдя через все испытания и страдания, Соня не утратила основных человеческих качеств, не изменила себе и выстрадала счастье.
Нравственные принципы, вера, любовь Сони оказались сильнее эгоистической теории Раскольникова. Ведь только приняв убеждения своей подруги, герой обретает право на счастье. Любимая героиня Фёдора Михайловича Достоевского – воплощение его самых сокровенных мыслей и идеалов христианской религии.
Духовный подвиг Сони Мармеладовой
Мармеладова Софья Семеновна (Соня) – персонаж романа Достоевского «Преступление и наказание». Впервые мы знакомимся с ней заочно, при разговоре отца девушки с Раскольниковым.
Действие происходит в распивочной. Затем, несколько дней спустя, Родион встречает ее пьяной. Не зная, что это и есть Соня, он уже хочет помочь ей. О каком духовном облике может идти речь? Как и в других произведениях автора, не все так просто. Ее жизнь – запутана и полна трагизма. Но, прежде чем перейти к теме духовного подвига Сони Мармеладовой, стоит обратить внимание на ее семью.
Семья Сони Мармеладовой
Соня рано осталась без матери. Возможно, это и сыграло главную роль в ее судьбе. На момент знакомства она живет с отцом (Семеном Захаровичем), мачехой (Катериной Ивановной) и троими ее детьми, оставшимся от первого брака.
Отец Сони Мармеладовой
Отец Сони, Мармеладов Семен Захарович – некогда уважаемый человек, титулярный советник. Сейчас – обычный алкоголик, который не в состоянии обеспечить семью. Мармеладовы находятся на грани. Со дня на день они рискуют остаться не то, чтобы без куска хлеба, а и без крова над головой. Хозяйка комнаты, которую снимает семья, то и дело грозится выгнать их на улицу. Соня чувствует ответственность за своего отца, ведь он вынес все ценные вещи, даже одежду своей супруги. Не в силах смотреть на происходящее, она решает позаботиться о семье сама. И выбирает для этого не самую достойную профессию. Но слово «выбирает» не совсем подходит к этой ситуации. А был ли у нее выбор? Скорее всего, нет! Именно в этом и заключается духовный подвиг Сони Мармеладовой . Обладая милосердным характером, она жалеет своего отца. По-своему. Не понимая, что он является причиной всех ее бед, она дает ему денег на водку.
Мачеха Катерина Ивановна
Мачехе Сони всего 30 лет. Что заставило ее выйти замуж за пятидесятилетнего Мармеладова? Не что иное, как нищенское положение. Мармеладов сам признается, что не пара такой гордой и образованной женщине. Он нашел ее в таком бедственном положении, что просто не мог не пожалеть ее. Будучи офицерской дочерью, она также сделала духовный подвиг , согласившись выйти замуж за Мармеладова во имя спасения своих детей. Родственники отказались от нее и не оказывали никакой помощи. Достоевский как нельзя лучше описал жизнь самых бедных слоев населения России тех времен: с какими трудностями они столкнулись, что им пришлось пережить и т.д. Катерина Ивановна – женщина с высшим образованием. Она обладает чрезвычайным умом и бойким характером. В ней прослеживаются черты гордости. Именно она подтолкнула Соню стать девицей легкого поведения. Но и этому Достоевский находит оправдание. Как и любая другая мать, она не в состоянии выносить плач голодных детей. Одна, сказанная сгоряча фраза, становится роковой в судьбе ее падчерицы. Сама Катерина Ивановна и подумать не могла, что Соня всерьез воспримет ее слова. Но, когда девушка вернулась домой с деньгами, и легла на кровать, накрывшись платком, Катерина Ивановна становится перед ней на колени и целует ее ноги. Она плачет навзрыд, прося прощение за падение падчерицы. Конечно, читатель может задаться вопросом: а почему она сама не пошла на этот путь? Не все так просто. Катерина Ивановна больна туберкулезом. Чахоткой, как его называли в то время. С каждым днем ей становится все хуже и хуже. Но она продолжает выполнять свои обязанности по дому – готовить, убирать и обстирывать всех членов своей семьи. На тот момент ее падчерице было 18 лет. Катерина Ивановна понимала, какую жертву ей пришлось принести ради абсолютно чужих для нее людей. Можно ли этот поступок назвать духовным подвигом Сони Мармеладовой? Конечно, да. Мачеха никому не позволяла плохо отзываться о ней, она ценила ее помощь.
Дети Катерины Ивановны
Что касается детей Катерины Ивановны, то их было трое. Первая – Поля, 10 лет отроду, второй – Коля 7 лет, и третья – Лида 6 лет. Катерина Ивановна – женщина с непростым характером. Она бойкая и эмоциональна. Соне не раз перепадало от нее, но она продолжает уважать ее. Детей Катерины Ивановны Соня воспринимает не как сводных, а как собственных, родных по крови братьев и сестер. Они любят ее не меньше. И это также можно назвать духовным подвигом Сони Мармеладовой. Катерина Ивановна относится ко всем с сильной строгостью. Она не выносит плача, даже если дети плачут от голода. В разговоре с Раскольниковым Мармеладов упоминает, что и им, бедным детишкам, сильно перепадает от матери. Раскольников сам убеждается в этом, когда ненароком попадает в их дом. Испуганная девочка стоит в углу, маленький мальчик плачет навзрыд, как будто его только что сильно избили, а третий ребенок спит прямо на полу.
Внешность Сони Мармеладовой
Соня Мармеладова обладает милой внешностью. Она худа, светловолоса и голубоглаза. Раскольников находит ее совсем прозрачной. Соня носила одежду двух видов. Для недостойной профессии она всегда одевала свое неприличное платье. Впрочем, это были те же лохмотья. Это было разноцветное платье с длинным и нелепым хвостом. Огромный кринолин загромождал весь проход. Соломенная шляпка была украшена ярко огненным пером. На ногах были светлые ботинки. Сложно и представить себе более нелепый образ. Она была унижена и разбита и стыдилась своего внешнего вида. В обычной жизни Соня одевалась скромно, в ничем не привлекающую к себе внимания одежду.
Комната Сони Мармеладовой
Для того чтобы оценить духовный подвиг Сони Мармеладовой, стоит ознакомиться и с ее комнатой. Комната… Это слово слишком величественно для того помещения, в котором она обитала. Это был сарай, убогий сарай с кривыми стенами. Три окна открывали вид на канаву. В ней почти не было мебели. Из немногих предметов интерьера – кровать, стул и стол укрытый синей скатертью. Два плетеных стула, простенький комод… Это все, что было в комнате. Пожелтевшие обои говорили о том, что зимой комната становилась сырой и неуютной. Автор подчеркивает то, что у кроватей не было даже занавесок. Соня была вынуждена переехать сюда после того, как стала на неправедный путь. Жить с семьей было неприлично, так как все стыдили их за это и требовали хозяйку дома немедленно выселить Мармеладовых.
Что объединяет Соню Мармеладову и Раскольникова
Родион Раскольников и Соня Мармеладова – два главных героя произведения «Преступление и наказание» . Их объединяет одно – нарушение законов Божиих. Это две родственных души. Она не может оставить его в одиночестве и отправляется на каторгу вслед за ним. Это еще один духовный подвиг Сони Мармеладовой. Сам Раскольников невольно ассоциирует Соню со своей сестрой, которая решает выйти замуж за престарелого господина во имя спасения своего брата. Во всем произведении прослеживается готовность женщин жертвовать собой. В то же время автор пытается подчеркнуть духовную несостоятельность мужчин. Один – пьяница, другой – преступник, третий – чрезмерно жаден.
В чем именно заключается духовный подвиг Сони Мармеладовой
На фоне остальных персонажей произведения Достоевского Соня является воплощением самопожертвования. Раскольников во имя справедливости не замечает ничего происходящего вокруг. Лужин пытается воплотить идею капиталистического хищничества.
Почему Соня Мармеладова решилась на духовный подвиг и занялась проституцией? Ответов много. Прежде всего, для того, чтобы спасти умирающих от голода детей Катерины Ивановны. Подумать только! Каким чувством ответственности должен обладать человек перед абсолютно чужими людьми, чтобы решиться на такое! Второе – это чувство вины за собственного отца. Могла ли она поступь по-другому? Вряд ли. За всю историю никто не услышал от нее слов осуждения. Она никогда не просит большего. Каждый день наблюдая, как дети страдают от голода, видя, что у них нет самой необходимой одежды, Соня понимает, что это обычный тупик.
Духовный подвиг Сон Мармеладовой заключается в ее готовности принести себя в жертву. Ее образ и нравственные соображения близки народу, поэтому автор не осуждает ее в глазах читателя, а пытается вызвать сочувствие и сострадание. Она наделена такими чертами, как смирение и всепрощение. Но именно главная героиня спасает душу того самого Раскольникова и тех, кто был на каторге вместе с ним.
Соня Мармеладова является прекрасным сочетанием Веры, Надежды и Любви. Она никого не осуждает за совершенные грехи и не призывает искупить их. Это самый светлый образ! Духовный подвиг Сони Мармеладовой заключается в том, что она сумела сохранить чистую душу. Несмотря на процветание позора, подлости, обмана и злобы.
Она заслуживает самой высокой человеческой оценки. Сам Достоевский называет пару Сони и Раскольникова никак иначе, как блудница и убийца. Ведь именно так они и выглядят в глазах богатых людей. Он пробуждает их к новой жизни. Их воскрешает вечная любовь.
© Vsevolod Sakharov . All rights reserved.
Это интересно:
- Приказ 87 «О порядке проведения оценки уязвимости объектов транспортной инфраструктуры и транспортных средств» Настоящая Методика применяется для исчисления размера вреда, причиненного водным объектам вследствие нарушения водного законодательства, в том числе нарушения правил […]
- Женщина стаж 35 лет Какие льготы я 22 года проработала в школе, теперь переезжаем, как правильно уволиться, чтобы не потерять льготный стаж На сколько знаю,20 лет женщине достаточно для выслуги. Но лучше зайти в отделение ПФР по месту регистрации с трудовой или её копией и […]
- Образец заявления на работу в школу Неплохой шаблон документа послужит, чтобы сохранить время для тщательной обработки бумаги. Важные документы имеют критичные поля для данных. Чтобы заполнить их правильно требуется рассмотреть принцип. Проще всего сделать это прочитав шаблон, […]
- Военная коллегия Петроченков Анатолий Яковлевич Председатель Генерал-лейтенант юстиции Заместитель Председателя Верховного Суда Российской Федерации - Председатель Военной коллегии Верховного Суда РФ. Заслуженный юрист Российской Федерации. Высший квалификационный класс. Награжден […]
- Установка программ реестр Ручное удаление записи программы из списка в окне "Установка и удаление программ". Иногда неполное или неправильное удаление программы приводит к тому, что физически программы в компьютере нет, а в списке окна "Установка и удаление программ" она отображается и […] ООО СК "Московия" представитель 344018, г. Ростов-на-Дону, ул. Московская, д. 43/13 Представительство Общество с ограниченной ответственностью Страховая компания "Московия" (ООО СК "Московия") - зарегистрирован по адресу ООО СК "Московия" Контактные данные Адрес фактического […]
| Статьи по теме: | |
|
При каких условиях после месячных появляются кровянистые выделения причин возникновения нарушения под влиянием внешних факторов и гормонов
Порой бывает достаточно сложно отличить нормальные естественные причины... Успение праведной анны, матери пресвятой богородицы
Очень часто, обращаясь к иконам святой Анны или же с молитвой о помощи и... Человек умер. Что делать? Важнейшие православные традиции и обряды, связанные с похоронами. Православное учение о жизни после смерти Что такое смерть с точки зрения православия
Что такое смерть? «Верь, человек, тебя ожидает вечная смерть», - главный... | |
