Усадьба небольшая но вся старая прочная. Антоновские яблоки (И.А. Бунин)

Школьная программа включает изучение творчества Ивана Бунина и его произведения Антоновские яблоки, а чтобы было проще знакомиться с писателем Буниным и его Антоновскими яблоками, предлагаем прочесть произведение Антоновские яблоки в кратком содержании, которое представлено ниже. Как раз, познакомившись с рассказом, вы сможете законспектировать работу Бунина Антоновские яблоки в своем читательском дневнике.

Бунин Антоновские яблоки

Глава 1

Итак, Бунин в произведении Антоновские яблоки делится воспоминаниями. Вспоминает он раннюю осень, когда на улице стояла погожая погода. Автору вспоминается сад, который уже поредел, опавшие листья вокруг и этот непередаваемый аромат антоновских яблок. Повсюду голоса, скрип колес — это мещане наняли мужиков для сбора урожая, чтобы потом отвести яблоки в город на продажу. Причем отвозить яблоки лучше всего ночью. Так можно лечь в телеге и наблюдать за звездами, при этом можно наслаждаться вкусом ароматных и сладких яблок. А там вдали виднеются шалаши, где мещане устроили постели, рядом самовар. В любой праздник возле шалаша всегда организовывается ярмарка. Мещане продают яблоки, торговля идет полным ходом и только к вечеру все стихает. Одни лишь охранники не спят, всегда на чеку, чтобы никто не пробрался в сад и не украл яблоки.

Глава 2

Рассказчику вспоминается деревня Выселки вместе с ее жителями. Здесь люди живут долго. Порой спросишь, сколько лет, а они и не знают, но точно под сто. Здесь же автор радуется, что не застал крепостного права и при этом вспомнил свою тетку Анну Герасимовну, у которой усадьба хоть и не большая, но уютная, а зайдешь в дом, сразу же почувствуешь аромат яблок Антоновки и только потом слышны другие запахи. Тетка сразу угощения предлагает и первое, это яблоки, а уже потом следует вкусный обед.

Глава 3

Продолжая повествование Бунина Антоновские яблоки в кратком содержании по главам, автор вспоминает излюбленное занятие помещиков — охоту. И тут вспомнился ему покойный шурин Арсений Семеныч. Автору вспомнилось, как в его доме все собрались в ожидании предстоящей охоты и вот выходит Арсений, широкоплеч, худощав и всем говорит, что пора отправляться, нечего терять время. И вот автор на коне. Он слился с ним воедино и мчит вслед за псами, которые уже далеко вырвались вперед. Охотники в поисках своей добычи до самого вечера и только вечером возвращались все на усадьбу к какому-то помещику, где могли и несколько дней там ночевать, выезжая по утрам вновь на охоту. Помнится автору, как он проспал охоту. Как же было приятно бродить в тишине по дому, а зайдя в библиотеку, прочесть интересные книги, которых было очень много.

Глава 4

И вот аромат яблок исчезает из помещичьих домов. Автор рассказывает, как повымирали старики в деревне Выселки, застрелился и Арсений, умерла и Анна Герасимовна. Теперь царствует мелкопоместье, но и оно хорошо с его нищенской жизнью. Автор вспоминает как он вновь в деревне. И вновь на коне, скачет по просторам и возвращается только к вечеру. А в доме тепло и трещит в печке огонь.

Жизнь мелкопоместного начинается всегда рано. Он встает, приказывает ставить самовар и идет на улицу, где все просыпается и начинает кипеть работа. А день то должно быть хорошим для охоты, вот только бы борзых псов, вместо гончих, но таковых у знакомого нет. А с наступлением зимы вновь все начинают собираться у друзей, пропивают последние деньги и целыми днями проводят в полях. А вечером вдали можно увидеть флигель, где горят окна, а внутри поются песни под гитару.

Бунин Иван Алексеевич

Антоновские яблоки

Иван Алексеевич Бунин

Антоновские яблоки

Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, с дождиками в самую пору, в середине месяца, около праздника св. Лаврентия. А "осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик". Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: "Много тенетника на бабье лето -- осень ядреная"... Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и -- запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, -- непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их сочным треском одно за одним, но уж таково заведение -- никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет:

Вали, ешь досыта, -- делать нечего! На сливанье все мед пьют.

И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут -- особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке -- посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни коло шалаша - целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы. Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят "барские" в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. На голове ее "рога", -- косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковками, стоят тупо и крепко; безрукавка -- плисовая, занавеска длинная, а понева -черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым "прозументом"...

Хозяйственная бабочка! -- говорит о ней мещанин, покачивая головою. -- Переводятся теперь и такие...

А мальчишки в белых замашных рубашках и коротеньких порточках, с белыми раскрытыми головами, все подходят. Идут по двое, по трое, мелко перебирая босыми ножками, и косятся на лохматую овчарку, привязанную к яблоне. Покупает, конечно, один, ибо и покупки-то всего на копейку или на яйцо, но покупателей много, торговля идет бойко, и чахоточный мещанин в длинном сюртуке и рыжих сапогах -- весел. Вместе с братом, картавым, шустрым полуидиотом, который живет у него "из милости", он торгует с шуточками, прибаутками и даже иногда "тронет" на тульской гармонике. И до вечера в саду толпится народ, слышится около шалаша смех и говор, а иногда и топот пляски...

К ночи в погоду становится очень холодно и росисто. Надышавшись на гумне ржаным ароматом новой соломы и мякины, бодро идешь домой к ужину мимо садового вала. Голоса на деревне или скрип ворот раздаются по студеной заре необыкновенно ясно. Темнеет. И вот еще запах: в саду -- костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. В темноте, в глубине сада -сказочная картина: точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги -- два черных столба. И вдруг все это скользнет с яблони -- и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки...

Поздней ночью, когда на деревне погаснут огни, когда в небе уже высоко блещет бриллиантовое созвездие Стожар, еще раз пробежишь в сад.

Шурша по сухой листве, как слепой, доберешься до шалаша. Там на полянке немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь.

Это вы, барчук? -- тихо окликает кто-то из темноты.

Я. А вы не спите еще, Николай?

Нам нельзя-с спать. А, должно, уж поздно? Вон, кажись, пассажирский поезд идет...

Долго прислушиваемся и различаем дрожь в земле, дрожь переходит в шум, растет, и вот, как будто уже за самым садом, ускоренно выбивают шумный такт колеса: громыхая и стуча, несется поезд... ближе, ближе, все громче и сердитее... И вдруг начинает стихать, глохнуть, точно уходя в землю...

А где у вас ружье, Николай?

А вот возле ящика-с.

Вскинешь кверху тяжелую, как лом, одностволку и с маху выстрелишь. Багровое пламя с оглушительным треском блеснет к небу, ослепит на миг и погасит звезды, а бодрое эхо кольцом грянет и раскатится по горизонту, далеко-далеко замирая в чистом и чутком воздухе.

Ух, здорово! -- скажет мещанин. -- Потращайте, потращайте, барчук, а то просто беда! Опять всю дулю на валу отрясли...

А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встрепенешься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому... Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете!

"Ядреная антоновка -- к веселому году". Деревенские дела хороши, если антоновка уродилась: значит" и хлеб уродился... Вспоминается мне урожайный год.

Автор-рассказчик вспоминает недавнее прошлое. Ему вспоминается ранняя погожая осень, весь золотой, подсохший и поредевший сад, тонкий аромат опавшей листвы и запах антоновских яблок: садовники насыпают яблоки на телеги, чтобы отправить их в город. Поздно ночью, выбежав в сад и поговорив с охраняющими сад сторожами, он глядит в темно-синюю глубину неба, переполненного созвездиями, глядит долго-долго, пока земля не поплывёт под ногами, ощущая, как хорошо жить на свете!

Рассказчик вспоминает свои Выселки, которые ещё со времени его дедушки были известны в округе как богатая деревня. Старики и старухи жили там подолгу - первый признак благополучия. Дома в Выселках были кирпичные, крепкие. Средняя дворянская жизнь имела много общего с богатой мужицкой. Вспоминается ему тётка его Анна Герасимовна, ее усадьба - небольшая, но прочная, старая, окружённая столетними деревьями. Сад у тётки славился своими яблонями, соловьями и горлинками, а дом - крышей: соломенная крыша его была необыкновенно толстой и высокой, почерневшей и затвердевшей от времени. В доме прежде всего чувствовался запах яблок, а потом уже другие запахи: старой мебели красного дерева, сушёного липового цвета.

Вспоминается рассказчику его покойный шурин Арсений Семеныч, помещик-охотник, в большом доме которого собиралось множество народу, все сытно обедали, а затем отправлялись на охоту. На дворе трубит рог, завывают на разные голоса собаки, любимец хозяина, чёрный борзой, влезает на стол и пожирает с блюда остатки зайца под соусом. Автор вспоминает себя верхом на злом, сильном и приземистом «киргизе»: деревья мелькают перед глазами, вдали слышны крики охотников, лай собак. Из оврагов пахнет грибной сыростью и мокрой древесной корой. Темнеет, вся ватага охотников вваливается в усадьбу какого-нибудь почти незнакомого холостяка охотника и, случается, живёт у него по нескольку дней. После целого дня, проведённого на охоте, тепло людного дома особенно приятно. Когда же случалось проспать на следующее утро охоту, можно было весь день провести в хозяйской библиотеке, листая старинные журналы и книги, разглядывая заметки на их полях. Со стен смотрят фамильные портреты, перед глазами встаёт старинная мечтательная жизнь, с грустью вспоминается бабушка...

Но перемёрли старики в Выселках, умерла Анна Герасимовна, застрелился Арсений Семеныч. Наступает царство мелкопоместных дворян, обедневших до нищенства. Но хороша и эта мелкопоместная жизнь! Рассказчику случалось гостить у соседа. Встаёт он рано, велит ставить самовар и, надев сапоги, выходит на крыльцо, где его окружают гончие. Славный будет денёк для охоты! Только по чернотропу с гончими не охотятся, эх, кабы борзые! Но борзых у него нет... Однако с наступлением зимы опять, как в прежние времена, съезжаются мелкопоместные друг к другу, пьют на последние деньги, по целым дням пропадают в снежных полях. А вечером на каком-нибудь глухом хуторе далеко светятся в темноте окна флигеля: там горят свечи, плавают клубы дыма, там играют на гитаре, поют...

Рассказчик вспоминает о том, что когда-то в прошлом места детства. Ведь, когда он был маленьким, он жил в деревне, которую тогда считали даже очень богатой деревней, ведь именно в ней много всего росло, продавалось.

Деревня носила названием Выселки. Дома, как ни странно для деревни, там были кирпичные, а это уже первый признак по тем временам – что деревня богатая. И там долго жили люди, особенно старики и бабушки. Это тоже показывало, что деревня очень обеспеченная. Кстати, обеспечение у всех людей, которые жили в этой деревне, как ни странно, было похожее. Даже те, кто должен был по социальному уровню находиться в бедноте, на самом деле, был достаточно обеспечен, почти как самые богатые люди в селе.

Также, ему вспоминалась тетка Анна Герасимовна. И особенно ее усадьба. Ее усадьба, которая была не слишком большой, но красивой, а также прочной, и еще ее место обитания казалось таким старинным, а потому – весьма необычным.

Также, что очень запоминалось и нравилось детворе – это то, что вокруг ее дома стояли уже долго время столетние деревья, что было очень красиво и естественно. Также, у нее был сад, в котором было много яблонь, ведь именно этим он и славился в первую очередь. Даже соловьи и горлинки там были, потому что сад нравился к тому же и птицам.

Крыша была соломенной, и очень толстой, а потому – все восхищались этой крышей. А какие запахи были в доме у тетки Анны. Ведь в доме в первую очередь запах старой мебели, а также – яблок, спелых, сочный и вкусных.

Даже шурин вспомнился рассказчику. Ведь это был человек, который любил охотиться. И, к тому же, в его доме всегда много собиралось людей, друзей и их знакомых. Там всегда было шумно, или почти всегда, все веселились на званых обедах, которые он давал, как помещик.

Также, у него всегда было много собак, так как они нужны были ему для охоты. Рассказчик сам себя помнит на таком званом обеде, как он со всеми после сытного обеда – на вороном коне, который мчит слишком быстро, как кажется. Все вокруг мелькает – деревья, люди на конях, и еле-еле видна дорожка впереди.

Собаки гавкают, все мчатся, нет никакой остановки. Потом, когда уже сильно стемнеет, все охотники просто от некуда деться, уставшие, вваливаются в дом какого-то охотника возле лес, и там и остаются ночевать. Бывает, что и по нескольку дней там живут.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Бунин. Все произведения

• Антоновские яблоки
• Чистый понедельник

Антоновские яблоки. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Родари Приключения Чиполлино

  Чиполлино жил в многодетной бедной семье луковок. Однажды место около их дома осматривал принц Лимон. Отец мальчика случайно наступил ему на ногу, за что был посажен в острог. Чиполлино пришел повидаться с отцом и узнал

• Краткое содержание Бондарев Выбор

  Произведение раскрывает нам тему сложности выбора. Особенно отчетливо она представлена в образе главного героя Ильи Рамзина.

• Краткое содержание О. Генри Короли и капуста

  Действие романа происходит в стране Анчурии, расположенной на латиноамериканском континенте. Жители этого государства живут за счет экспорта фруктов, переправляемых в Соединенные Штаты

• Краткое содержание Родари Путешествие голубой стрелы

  Одна фея – хозяйка магазина игрушек - в новогоднюю ночь разнесла детям подарки (которые оплатили взрослые) и была этим очень довольна. Она решила, не теряя времени даром, заполнить витрину своего магазина новыми игрушками

• Краткое содержание Про Иванушку-дурачка Горького

  Иванушка-дурачок был красивым, но все что он ни делал, не получалось, смешно выходило. Однажды, наняли его работать в один двор

…Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, – с дождиками в самую пору, в средине месяца, около праздника св. Лаврентия. А «осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик». Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: «Много тенетника на бабье лето – осень ядреная»… Помню раннее, свежее, тихое утро… Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и – запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, – непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их с сочным треском одно за одним, но уж таково заведение – никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет:

– Вали, ешь досыта, – делать нечего! На сливанье все мед пьют.

И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут – особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке – посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни около шалаша – целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы. Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят «барские» в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. На голове ее «рога», – косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковками, стоят тупо и крепко; безрукавка – плисовая, занавеска длинная, а панева – черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым «прозументом»…

– Хозяйственная бабочка! – говорит о ней мещанин, покачивая головою. – Переводятся теперь такие…

А мальчишки в белых замашных рубашках и коротеньких порточках, с белыми раскрытыми головами, все подходят. Идут по двое, по трое, мелко перебирая босыми ножками, и косятся на лохматую овчарку, привязанную к яблоне. Покупает, конечно, один, ибо и покупки-то всего на копейку или на яйцо, но покупателей много, торговля идет бойко, и чахоточный мещанин в длинном сюртуке и рыжих сапогах – весел. Вместе с братом, картавым, шустрым полуидиотом, который живет у него «из милости», он торгует с шуточками, прибаутками и даже иногда «тронет» на тульской гармонике. И до вечера в саду толпится народ, слышится около шалаша смех и говор, а иногда и топот пляски…

К ночи в погоду становится очень холодно и росисто. Надышавшись на гумне ржаным ароматом новой соломы и мякины, бодро идешь домой к ужину мимо садового вала. Голоса на деревне или скрип ворот раздаются по студеной заре необыкновенно ясно. Темнеет. И вот еще запах: в саду – костер, и крепко тянет душистым дымом вишневых сучьев. В темноте, в глубине сада, – сказочная картина: точно в уголке ада, пылает около шалаша багровое пламя, окруженное мраком, и чьи-то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням. То по всему дереву ляжет черная рука в несколько аршин, то четко нарисуются две ноги – два черных столба. И вдруг все это скользнет с яблони – и тень упадет по всей аллее, от шалаша до самой калитки…

Поздней ночью, когда на деревне погаснут огни, когда в небе уже высоко блещет бриллиантовое семизвездие Стожар, еще раз пробежишь в сад. Шурша по сухой листве, как слепой, доберешься до шалаша. Там на полянке немного светлее, а над головой белеет Млечный Путь.

– Это вы, барчук? – тихо окликает кто-то из темноты.

– Я. А вы не спите еще, Николай?

– Нам нельзя-с спать. А, должно, уже поздно? Вон, кажись, пассажирский поезд идет…

Долго прислушиваемся и различаем дрожь в земле. Дрожь переходит в шум, растет, и вот, как будто уже за самым садом, ускоренно выбивают шумный такт колеса: громыхая и стуча, несется поезд… ближе, ближе, все громче и сердитее… И вдруг начинает стихать, глохнуть, точно уходя в землю…

– А где у вас ружье, Николай?

– А вот возле ящика-с.

Вскинешь кверху тяжелую, как лом, одностволку и с маху выстрелишь. Багровое пламя с оглушительным треском блеснет к небу, ослепит на миг и погасит звезды, а бодрое эхо кольцом грянет и раскатится по горизонту, далеко-далеко замирая в чистом и чутком воздухе.

– Ух, здорово! – скажет мещанин. – Потращайте, потращайте, барчук, а то просто беда! Опять всю дулю на валу отрясли…

А черное небо чертят огнистыми полосками падающие звезды. Долго глядишь в его темно-синюю глубину, переполненную созвездиями, пока не поплывет земля под ногами. Тогда встрепенешься и, пряча руки в рукава, быстро побежишь по аллее к дому… Как холодно, росисто и как хорошо жить на свете!

«Ядреная антоновка – к веселому году». Деревенские дела хороши, если антоновка уродилась: значит, и хлеб уродился… Вспоминается мне урожайный год.

На ранней заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы, распахнешь, бывало, окно в прохладный сад, наполненный лиловатым туманом, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце, и не утерпишь – велишь поскорее заседлывать лошадь, а сам побежишь умываться на пруд. Мелкая листва почти вся облетела с прибрежных лозин, и сучья сквозят на бирюзовом небе. Вода под лозинами стала прозрачная, ледяная и как будто тяжелая. Она мгновенно прогоняет ночную лень, и, умывшись и позавтракав в людской с работниками горячими картошками и черным хлебом с крупной сырой солью, с наслаждением чувствуешь под собой скользкую кожу седла, проезжая по Выселкам на охоту. Осень – пора престольных праздников, и народ в это время прибран, доволен, вид деревни совсем не тот, что в другую пору. Если же год урожайный и на гумнах возвышается целый золотой город, а на реке звонко и резко гогочут по утрам гуси, так в деревне и совсем не плохо. К тому же наши Выселки спокон веку, еще со времен дедушки, славились «богатством». Старики и старухи жили в Выселках очень подолгу, – первый признак богатой деревни, – и были все высокие, большие и белые, как лунь. Только и слышишь бывало: «Да, – вот Агафья восемьдесят три годочка отмахала!» – или разговоры в таком роде.