Преступления в блокадном ленинграде. Борьба с преступностью в блокадном ленинграде. Разухабилась разная тварь

Правду о трагическом положении в блокадном Ленинграде власти предпочитали не афишировать. Ещё во время войны открылся Музей обороны и блокады, экспонаты для которого собирали сами ленинградцы. Но в 1952 году музей был закрыт в ходе репрессий по «ленинградскому делу». Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Романов, невзирая на просьбы ленинградцев, не разрешал вновь открыть экспозицию обороны города. Лишь в 1989 году музей вновь начал принимать посетителей.

Недавно я побывал в Музее обороны Ленинграда и осмотрел выставку «В награду - расстрел», посвящённую жертвам «ленинградского дела». Мне удалось побеседовать с директором музея Сергеем Юрьевичем Курносовым. Меня интересовал вопрос: была ли блокада преступлением руководства страны или во всём враги виноваты?

Некоторые современные немецкие историки считают блокаду Ленинграда военным преступлением Германии и союзных армий.
В детстве я прочитал роман «Блокада» Александра Чаковского, и понял, что во многом мы сами виноваты. Анализируя исторические и литературные источники, я пришёл к выводу: то, что Ленинград оказался в блокадном кольце, виноват не только немецкий блицкриг, но и руководство страны, допустившее непростительные ошибки. Результатом таких ошибок стала гибель более миллиона человек. Только 3% из них погибли от бомбёжек и артобстрелов; остальные 97% умерли от голода.

Никакого «неприкосновенного запаса» вопреки всем правилам обеспечения жизнедеятельности мегаполиса до войны в Ленинграде не было«.

«Наше правительство и ленинградские руководители бросили на произвол судьбы, - писала в своём дневнике «блокадная муза» Ольга Берггольц. - Люди умирают как мухи, а мер против этого никто не принимает».

«Мы встретили войну неподготовленными, - сказал в одном из интервью писатель Даниил Гранин, участник боёв. - Они двигались на Ленинград со скоростью 80 км в день - невиданная скорость наступления! И мы должны были проиграть эту войну. И это чудо».
«Город был открыт настежь… Немцы должны были войти в город. Ничего, никаких застав не было. Почему они не вошли? Я с этой загадкой окончил войну и жил много лет».
«По скромным подсчётам, за время блокады умерло больше 1 миллиона горожан. Маршал Жуков приводит цифру - 1 миллион 200 тысяч голодных смертей».

Даниил Гранин совместно с Алесем Адамовичем опросили около 200 блокадников и написали «Блокадную книгу». Но всю правду о блокаде, как оказалось, разглашать было нельзя. Нельзя было писать о мародёрстве, о людоедстве, называть подлинное число жертв. Советская цензура предложила 65 изъятий. Тогдашний секретарь Ленинградского обкома партии Романов, вообще запретил печатать книгу.

Только через 18 лет «Блокадную книгу» смогли издать без купюр. Однако до сих пор нет полной и правдивой истории битвы за Ленинград. Многие данные засекречены. Поэтому спорить о точности цифр бесполезно, можно говорить лишь о фактах.
По официальным данным, во время блокады умерли 671 тыс. 635 человек - эти цифры были представлены на Нюрнбергском процессе в 1946 году.

С 20 ноября ленинградцы стали получать самую низкую норму хлеба за всё время блокады - 250 г по рабочей карточке и 125 г по служащей и детской. Рабочие карточки в ноябре - декабре 1941 года получала только третья часть населения. В ленинградском хлебе муки было 40%. Остальное - жмых, целлюлоза, солод.

Ленинградский инженер-гидролог, побывавший на приёме у первого секретаря горкома А.А.Жданова, вспоминает: «Был у Жданова по делам водоснабжения. Еле пришёл, шатался от голода… Шла весна 1942 года. Если бы я увидел там много хлеба и даже колбасу, я бы не удивился. Но там в вазе лежали пирожные».

Даниил Гранин в книге «Человек не отсюда» пишет:
«Когда мы с Алесем Адамовичем собирали материал для «Блокадной книги», нам не раз рассказывали о специальных пайках для Смольного: «Там икра, а там крабы, ветчины, рыбы…» - каких только деликатесов не перечислили.
Мы мысли не допускали, что среди умирающих от голода горожан, среди трупов на улицах руководители города могут позволить себе роскошную еду.
Уже после выхода «Блокадной книги», мне принесли фотографии кондитерского цеха 1941 года. Уверяли, что это самый конец, декабрь, голод уже хозяйничал вовсю в Ленинграде».

На снимке: В.А.Абакумов проверяет выпечку «венских пирожных». 12.12.1941 года. Ленинград. Фото А.А.Михайлов. ТАСС.

Министр культуры Владимир Мединский (доктор исторических наук) во всеуслышание в эфире передачи «Эхо Москвы» 31 января 2014 года назвал враньём данные, опубликованные писателем, о выпечке ромовых баб для руководства города во время блокады.

Спустя пятьдесят лет после блокады ситуация почти повторилась. В декабре 1991 года основные продукты продавались по карточкам (талонам), но отоварить их было трудно.
Жена тогдашнего мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака Людмила Нарусова вспоминает: «Страшная зима 1991-1992 года. Рухнули все экономические связи. Я прекрасно помню, как он приходил, обхватывая голову руками, и говорил: «в городе хлеба осталось на два дня, и муки нет. Но город не должен это знать, потому что город, испытавший блокаду, не должен этого знать, начнётся паника». И лично звонил Гельмуту Колю, Франсуа Миттерану, звонил шведам, звонил англичанам. И ночью в Кронштадте военные моряки разгружали корабли с тушёнкой, с мукой, с консервами, которыми на следующий день отоваривались продовольственные карточки».

Так была блокада преступлением или во всём враги виноваты?

Товарищ Сталин решил, что руководители Ленинграда виноваты и должны понести наказание. В результате «Ленинградского дела» 1949–1950 гг. несколько десятков человек из высшего руководства Ленинграда были казнены, свыше 200 получили различные сроки тюремного заключения. После смерти Сталина они были реабилитированы «за отсутствием состава преступления».

В мае 1945 русский солдат написал на стенах Рейхстага: «Германия, мы пришли к тебе, чтобы ты к нам не ходила».
Но сегодня немецкие войска опять стоят в Прибалтике на границе Ленинградской и Псковской области как в 1941 году.
За что же тогда погибали наши деды и отцы?!

Проблема преступности в среде правоохранительных органов на сегодняшний день является одной из самых актуальных. В сознании населения сформировалось устойчивое негативное отношение к органам правопорядка и прежде всего к милиции. Милиционер большинством граждан России воспринимается не как защитник закона и борец с преступностью, а как вымогатель в форме, пользующийся своими погонами и удостоверением для получения незаконных доходов.Публично эта тема стала обсуждаться последние пятнадцать лет, однако, проблема коррумпированности правоприменительных органов существовала с момента возникновения российского государства. Полиция дореволюционной России в глазах общества ассоциировалась с системой мелких взяток, бесплатного обслуживания в магазинах, лавках, ателье, ресторанах и т.д. Взяв власть в 1917 г. большевики попытались создать новую государственную систему, свободную от протекционизма и коррупции, однако, она вскоре оказалась заражена этими же болезнями. Даже в годы сталинского режима, когда контроль над жизнью общества, как казалось, был всесторонним, органы НКВД-МВД были вынуждены избавляться от "преступных и морально разложившихся элементов". Только в первом полугодии 1947 г. за уголовные преступления были осуждены свыше 150 сотрудников Управления МВД по Ленинградской области, а за следующие 3 месяца того же года - 171 человек. Около 30% из них составляли работники лагерей для военнопленных, 25% - сотрудники милиции г. Ленинграда и 20% - системы исправительно-трудовых колоний (ИТК) и лагерей. Наиболее распространенным преступлением являлось присвоение и разбазаривание государственного имущества (около 30% из числа осужденных, причем половина пришлась на работников лагерей для военнопленных), хищение государственного имущества (свыше 20% осужденных, в основном, офицерский состав лагерей для военнопленных, ИТК и отдельных лагерных подразделений), дезертирство и самовольные отлучки со службы (24,5% преступлений). В основном они были характерны для рядовых милиционеров, работников пожарной охраны и охраны подразделений Управления исправительно-трудовых лагерей и колоний (УИТЛК) 1.Руководство НКВД-МВД беспокоили случаи взяточничества в милицейской среде. Заместитель министра внутренних дел СССР И. Серов отмечал весной 1947 г.: "Я имею данные о том, что существует негласно установленная такса за прописку в режимных местностях, за приобретение паспорта, за паспорт на автомобиль и т.д." 2. Так, инспектор административной группы Управления Ленинградской городской милиции лейтенант Казанин и оперуполномоченный Василеостровского райотдела МВД лейтенант милиции Тухватулин организовали в 1945"1946 гг. выдачу за взятки пропусков на выезд из Ленинграда. Казанин выписывал пропуска, а Тухватулин разыскивал лиц, которым было необходимо выехать, получал от них деньги и выдавал полученные от Казанина пропуска. Оба были приговорены в мае 1946 г. военным трибуналом к пяти годам лишения свободы. К семи годам лишения свободы былаГоворов Игорь Васильевич - кандидат исторических наук, доцент, докторант Санкт-Петербургского университета МВД России.приговорена в 1947 г. паспортистка 19 отделения милиции г. Ленинграда Чамова, производившая за взятки незаконную прописку граждан 3.Среди сотрудников оперативных служб приобрело широкое распространение присвоение денег и вещей, изъятых при задержании и обысках. Во время проверки работниками ОБХСС Управления милиции г. Ленинграда было выявлено конфискованное и хранящееся без оформления имущество. Так, начальник отделения ОБХСС Морозов изъял у задержанного Несквич золотые монеты царской чеканки на сумму 160 руб. золотом. Эти монеты хранились у Морозова без всякого документального оформления свыше 13 мес, в результате чего одна из пятирублевых монет бесследно исчезла. Изъяв у спекулянта Косырева 300 г золота, Морозов незаконно использовал его в оперативной комбинации. Золото было продано осведомителем Морозова. Часть вырученных денег Морозов присвоил и только после начала расследования своей деятельности сдал в финотдел. При осмотре его служебного кабинета были найдены предметы из золота, происхождение которых Морозов объяснить не смог 4.Неоднократно отмечались случаи, когда сотрудники милиции, задержав граждан якобы за спекуляцию, отбирали у них деньги и вещи и скрывались с ними. Достаточно широкое поле для злоупотреблений давали взаимоотношения оперработников со своей агентурой. Оперуполномоченный Петроградского РО НКВД г. Ленинграда старший лейтенант милиции Смирнов практиковал присвоение продуктов и денег, предназначенных для выдачи секретным осведомителям за хорошую работу (так, он взял у секретного осведомителя Знаменской расписку в том, что выдал ей 7 кг продуктов, хотя передал лишь 2 кг) 5. Проверки работы уголовного розыска и ОБХСС Ленинграда и области неоднократно выявляли факты, когда денежное и продовольственное вознаграждение якобы выдавалось агентам, которые на самом деле либо выехали из региона, либо находились в местах лишения свободы. Характерно, что в подобных случаях руководство УМВД ограничивалось дисциплинарным наказанием, не возбуждая уголовных дел.Излишне тесное сотрудничество с секретными осведомителями приводило некоторых офицеров оперативных служб милиции на грань преступления. Так, помощник начальника Тихвинского РО МВД Воробьев завербовал в качестве секретного осведомителя спекулянтку Сайгину. Деловые отношения между ними перешли в дружеские, а затем и интимные. Сайгина познакомила Воробьева со своими друзьями-спекулянтами. Он стал постоянным участником организованных "д,ельцами" застолий, а затем и начал брать у них деньги и продукты. По существу один из руководителей райотдела стал покровителем преступной группы. Несколько раз, когда работники ОБХСС задерживали спекулянтов с поличным, Воробьев избавлял своих "д,рузей" от неприятностей. Когда сотрудники райотдела, не разделяющие благожелательного отношения своего начальника к спекулянтам, арестовали Сайгину за совершение крупной нелегальной сделки, Воробьев организовал провокацию, обвинив их в присвоении ценностей, изъятых при обыске. Весной 1947 г. Воробьев был арестован и предан суду военного трибунала 6.Наиболее характерным проявлением коррупции в правоохранительных органах Ленинграда стала агентурная разработка "Скорпионы". В центре ее оказался Кар-наков А.И. являвшийся профессиональным мошенником. Выдавая себя за ответственного работника (районного прокурора, замдиректора бюро по распределению рабочей силы, начальника отдела снабжения авиационной промышленности, замдиректора бюро жалоб Ленсовета и т.д.), Карнаков выступал организатором многих крупных афер в Ленинграде еще в 1930-е годы. Он неоднократно привлекался к уголовной ответственности. После начала Великой Отечественной войны Карнаков эвакуировался в Свердловск, где продолжал заниматься преступной деятельностью. В 1943 г. он был арестован и осужден к 8 годам ИТЛ. Однако уже через полгода он оказывается на свободе и появляется в Ленинграде. Здесь Карнаков устанавливает тесные связи с дельцами черного рынка и рядом государственных чиновников. Подобная бурная деятельность не могла укрыться от внимания органов государственной безопасности. В августе 1944 г. Управление НКГБ передало компрометирующие материалы на Карнакова в ОБХСС ленинградской милиции, и он был взят в агентурную разработку. Около двух лет дело Карнакова кочевало по сейфам различных сотрудников отдела, однако никаких мер по нему не предпринималось. Объяснялось это довольно просто. Начальник одного из отделений ОБХСС Нелидов оказался весьма хорошим знакомым Карнакова. За взятки он обеспечивал безопасность Карнакова, по его просьбам организовывал прекращение уголовных дел и освобождение из-под стражи. В преступную связь с Карнаковым он вовлек также двух своих подчиненных - оперуполномоченных Закусова и Антонова 7. В начале 1946 г. аферист попал в поле зрения Отдела борьбы с бандитизмом (ОББ) в качестве связного одного из объектов разработки ОБХСС. Установив за ним агентурное наблюдение, оперработники ОББ выяснили, что Карнаков поддерживает тесные связи не только с преступным элементом, но и с рядом чиновников различных ведомств. Вскоре сотрудники, занимавшиеся данным делом, получили сведения, что Карнаков через нескольких офицеров милиции из райотделов МВД организует освобождение из заключения лиц, арестованных за спекуляцию. К делу были подключены работники Особой инспекции и отделения отдела контрразведки "СМЕРШ? УМВД области, а когда было установлено, что среди преступных связей Карнакова замечены работники прокуратуры и горисполкома - Управления МГБ области. Оперативно-следственную группу возглавил один из заместителей начальника КМГБ. Данное дело получило кодовое название "Скорпионы". Карнаков создал группу коррупционеров, решавших самые разные вопросы - от получения квартиры и освобождения от службы в армии до прекращения уголовных дел. Было выявлено около 700 связей Карнакова с чиновниками и нелегальными дельцами. Доказательства, достаточные для предания суду, были собраны на 316 человек. Из привлеченных к уголовной ответственности 59 человек составили работники милиции, 47 - прокуратуры, адвокатуры и судов, 10 - горздра-вотдела и собеса, 7 - жилсистемы, 8 - офицеры Ленинградского военного округа (включая заместителя начальника отдела кадров Л ВО Николаева), ряд должностных лиц ВТЭК и более полутора сотен взяткодателей (хозяйственники, работники торговли, служащие артелей, баз, системы общепита и т.д.) 8.В то же время, в отличие от сегодняшнего дня, факты предательства служебных интересов со стороны сотрудников милиции были достаточно редким явлением. Каждый подобный случай расценивался как чрезвычайное происшествие и в обязательном порядке сообщался министру внутренних дел для выяснения причин и факторов, способствующих преступлениям подобного рода.Руководство МВД СССР выделяло ряд причин, порождающих преступность в милицейской среде. На одно из первых мест выдвигалась слабая работа местных аппаратов МВД по подбору кадров. Зачастую зачисление в кадры МВД проходило без проведения тщательной спецпроверки. В результате в милицию попадали люди с низкими моральными и профессиональными качествами.Другой причиной, ведущей к росту преступности в МВД, его руководители считали слабую политико-воспитательную работу с личным составом, особенно с недавно принятыми на службу. Большинство уголовных проявлений приходилось на лиц, проработавших в МВД менее двух лет. Из 59 человек, привлеченных к ответственности в первом полугодии 1947 г. Особой инспекцией Управления МВД Ленинградской области, 27 проработали в милиции менее 1 года и 11 - от года до двух лет. Например, милиционеры отряда речной милиции Ленинграда Бальмонт и Швецов, принятые на службу в декабре 1946 г. уже меньше чем через полгода были осуждены за совершение ограбления. Они отобрали у двух пассажиров поезда на перегоне Сабли-но-Тосио 1300 руб. и 3 кг муки. Эти деньги "защитники правопорядка" пропили. Бальмонт был осужден на 18 лет лишения свободы, а Швецов - на 6. Милиционеры кавалерийского эскадрона Трофимов и Хвоенко, не отработав в милиции и трех месяцев, похитили из продфуражного склада 170 кг овса. Трофимов был осужден к 18 годам лишения свободы, Хвоенко - к 15. Милиционер речной милиции Мельников за полгода работы умудрился пять раз обокрасть своих соседей по служебному общежитию, и был осужден к 20 годам лишения свободы 9.В числе сотрудников УМВД Ленинградской области, осужденных в первом полугодии 1947 г. на лиц начсостава приходилось 27%, на членов и кандидатов в члены ВКП(б) - 29%. В целом по Советскому Союзу в 1947 г. лица начальствующего состава представляли 43% привлеченных к уголовной ответственности сотрудников милиции 10.Серьезное негативное воздействие, по документам и приказам МВД, на состояние милицейской преступности оказывало злоупотребление алкоголем. За полгода, в 1947 г. за пьянство в милиции Ленинграда было наказано 204 человека (24% всех нарушений), по милиции области - 57 человек. Во втором квартале 1947 г. по сравнению с первым кварталом, число взысканий за пьянство в УМВД Ленинградской области выросло с 208 до 255 случаев 11.Все вышеперечисленные причины оказывали воздействие на уровень преступности в правоохранительных органах. Однако они носили субъективный характер. Руководители МВД сознательно закрывали глаза на целый ряд объективных причин, толкающих работников правоохранительных служб на нарушение закона. К ним прежде всего необходимо отнести материальное положение работников правоохранительных органов и общую степень коррумпированности государственной системы. В 1946 г. заработная плата городского милиционера составляла 450 руб. милиционера сельской местности - 200 руб. участкового уполномоченного - 600 руб. оперуполномоченного - 700 рублей 12. В то же самое время семья из четырех человек в Ленинграде (с двумя работающими членами и двумя детьми) тратила на покупку продуктов и оплату коммунальных услуг около 1800 руб. а после отмены продуктовых карточек прожиточный минимум в крупных городах (Ленинград и Москва) составлял примерно 1900 руб. из которых на продукты уходило 946 руб. 720 руб. - на одежду, 98 руб. - на оплату жилья. Значительная часть милиционеров (в том числе с семьями) проживала в общежитиях, в крайне сложных бытовых условиях. Милиция являлась наименее обеспеченным подразделением МВД. Зарплата сотрудников милиции, их снабжение продовольствием и вещевым имуществом, социо-культурное обеспечение значительно отставали от других служб МВД. В 1946 г. бывшим военнослужащим, переведенным в милицию, не выдавалась новая милицейская форма до тех пор, пока не выходили сроки ношения старого общевойскового обмундирования. Это указание было отменено лишь после того, как с мест в массовом порядке начали поступать сообщения, что граждане отказываются выполнять требования милиционеров в общеармейской форме. Фактически сотрудники милиции в послевоенный период, как и большинство населения страны, жили в условиях бедности. Уровень их доходов не превышал прожиточного минимума.Не способствовала честности и неподкупности сотрудников милиции и общая ситуация в государственном аппарате. Широко распространено мнение, что сталинизм, установив тотальный контроль в обществе, сделал коррупцию невозможной. Факты опровергают данное утверждение. Распространение государственного управления на все отрасли народного хозяйства дало толчок становлению теневой экономики. В постановлении ЦК ВКП(б), посвященном проблеме взяточничества, в частности, отмечалось: "Взяточничество, являющееся тягчайшим и совершенно нетерпимым в советском государстве преступлением, получило в последнее время значительное распространение, особенно на транспорте, в торговых, снабженческих и бытовых организациях, где в ряде случаев дача и получение взяток должностными лицами производится в скрытой форме под видом "подарков", незаконных "премий" за досрочное выполнение заказов, за внеплановую отправку грузов, за внеплановое отоваривание фондов и нарядов, отпуск товаров лучшего качества и т.д." 14.В ходе финансовой проверки Ленинградской области в 1949 г. Министерство финансов установило многочисленные факты незаконного расходования городскими и областными властями государственных средств и использования служебного положения в личных целях.Руководство обкома, горкома, обл- и горисполкомов расходовало государственные деньги на организацию грандиозных банкетов, содержание охотничьего хозяйства, где отдыхали представители номенклатуры, приобретение дорогостоящих подарков "патронам" из Москвы (А Кузнецову, Н. Вознесенскому и др.). Руководителей города и области обвиняли также в присвоении обстановки Мариинского дворца, выдаче пособий штатным работникам исполкома из средств, предназначенных для оказания помощи нуждающимся горожанам, и т.д. 15. Подобная ситуация была характерна для всех регионов страны.Атмосфера "д,войной морали" внутри государственного аппарата не могла не повлиять на ситуацию в правоохранительных органах. Начальники районных, городских, областных и республиканских Управлений МВД-МГБ точно так же, как и партийно-советский аппарат занимались самоснабжением, растрачивали казенные средства на личные нужды, использовали милиционеров в качестве сторожей, садовников и т.д. Бывший начальник Яскинского района УМВД Ленинградской области Чернышев, вместе с начальником финчасти райотдела растратили свыше 15 тыс. рублей 16. Заместитель министра внутренних дел, будущий председатель КГБ и начальник ГРУ И. Серов, требовавший "каленым железом выжечь" случаи взяточничества в милиции, не считал зазорным присвоить и вывезти из Германии свыше 50 т трофейного имущества, в основном, меха, ковры, картины, драгоценности. Как показал на допросе в МГБ бывший начальник оперативного центра НКВД в Берлине генерал-майор А. Сиднев: ".,..Вряд ли найдется такой человек, который бы в Германии не знал бы, что Серов является, по сути дела, главным воротилой по части присвоения награбленного... Серов только от меня получил около миллиона немецких марок... Я единовременно передал в аппарат Серова в изделиях примерно 3-х килограммов золота и других ценностей... Свыше десяти наиболее драгоценных вещей Серов взял себе... Помимо меня, много золотых вещей давали Серову и другие начальники секторов... Жена Серова и его секретарь Тужлов неоднократно приезжали на склад берлинского оперативного сектора, где отбирали в большом количестве ковры, гобелены, лучшее белье, серебряную посуду и столовые приборы, а также другие вещи и увозили с собой... Неоднократно провожая Серова с аэродрома в Берлине, я сам видел, как его самолет загружался сундуками, чемоданами, тюками и узлами. Серов вывез из Германии много добра, и я даже не могу себе представить, где он мог его разместить..." 17.Естественно, рядовые сотрудники МВД следовали примеру высокопоставленных чиновников. Для постовых милиционеров стало нормой обирание уличных торговцев, взимание штрафов без квитанций или составление квитанций с заниженной суммой штрафа. Участковые и оперативные уполномоченные пьянствовали с подучетным элементом и осведомителями за их счет, присваивали имущество задержанных и средства, выделенные на агентуру. Начальники отделений и отделов МВД бесплатно получали продукты, спиртные напитки, промтовары из торговых учреждений, колхозов и т.д.Руководство МВД считало борьбу с "негативными явлениями" одной из основных задач своей деятельности. Расследованием преступлений, совершенных сотрудниками МВД, рассмотрением жалоб и заявлений об их проступках занимались Особые инспекции МВД СССР, Управлений МВД на местах. Уголовные дела на рядовых милиционеров возбуждались с согласия начальника Управления МВД, на офицерский состав - с санкции министра внутренних дел СССР. Агентурно-оперативное обслуживание органов милиции, т.е. выявление оперативным путем взяточников возлагалось в 1943"1946 гг. на 2 отдела Управления контрразведки "СМЕРШ? НКВД-УНКВД, а после ликвидации "СМЕРШа" - на соответствующие отделы Управлений МГБ. Дела уличенных в уголовных проявлениях сотрудников МВД рассматривались в военных трибуналах войск МВД. Широко практиковалось объявдение приговоров Военных трибуналов всему личному составу милиции и органов МВД.Самой распространенной мерой наказания являлся арест (он применялся в 60? 70% случаев). Широко применялось и увольнение дискредитировавших себя сотрудников. За 1946 г. из милиции Ленинграда было уволено 1775 чел. за 9 месяцев 1947 г. уже 3823 чел. в том числе 948 - с оперативных и начальствующих должностей 18. Ответственность за поведение сотрудников возлагалась лично на руководителей подразделений МВД. Им указывалось на необходимость знать о поведении своих сотрудников как на службе, так и в быту. Однако все эти меры значительного эффекта не давали. Уровень должностных преступлений в органах милиции оставался довольно высоким. Наряду с вышеуказанными причинами, этому способствовало и то, что многие местные руководители служб и подразделений МВД, исходя из ложных понятий о?чести мундира", необходимости сохранить кадровый состав милиции, а то и личных пристрастий, зачастую "покрывали" провинившихся подчиненных. Благодаря "покровителям" в органах власти, некоторые сотрудники милиции длительное время нарушали закон, даже в случае откровенно уголовных деяний (кражи, взятки) отделывались дисциплинарными наказаниями.Таким образом, проблема преступности в милиции является традиционной для российского государственного аппарата. Во многом она связана с уровнем жизни общества в целом. Преступления, совершаемые сотрудниками правоохранительных органов, мало отличаются от преступлений, совершаемых другими социальными группами. В послевоенный период милицейская преступность в целом может характеризоваться как "бедная". Основной целью корыстных преступлений являлись продукты, спиртное, одежда. Суммы взяток в большинстве своем были небольшими. Борьба с нечистоплотностью в системе правоохранительных органов может быть успешной лишь наряду с борьбой с преступностью в целом.Примечания1. Отдел специальных фондов информационного центра ГУВД СПб и Ленобласти (ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО), ф. 1, д. 130, л. 459.2. Там же, д. 122, л. 321; д. 87, л. 153.3. Там же, д. 122, л. 321; д. 130, л. 460.4. Там же, д. 110, л. 231-232.5. Там же, л. 166.6. Там же, л. 130, 460.7. Там же, д. 122, л. 321.8. ИВАНОВ В.А. "Скорпионы": коррупция в послевоенном Ленинграде. Политический сыск в России: история и современность. СПб. 1997, с. 247.9. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО, ф. 2, д. 130. л. 461.10. Там же, д. 102, л. 159.11. Там же, д. 130, л. 461.12. Там же, ф. 1,д. 121, л. 173.13. ВАКСЁР А. "Чудо" возрождения или История без ретуши. - Нева. 1992, - 11 - 12, с. 337.14. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО, ф. 2, д. 76, л. 418.15. ЗУБКОВА ЕЛО. Кадровая политика и чистка в КПСС (1949-1953). - Свободная мысль.1999, - 4, с. 196.16. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО, ф. 1, д. 130, л. 460.17. ЖУКОВ Г.К. Неизвестные страницы истории. - Военные архивы России, 1993, вып. 1, с. 201-204.18. ОСФ ИЦ ГУВД СПб и ЛО, ф. 2, д. 93, л. 120.

Военный трибунал в блокадном Ленинграде. Расстрелы за спекуляции, участие в расхищении хлеба, людоедство, бандитизм. Конец несостоявшегося губернатора Ленинграда. Казни на оккупированных фашистскими войсками территориях. Последняя публичная казнь в городе: «Точка опоры ушла из‑под ног осужденных».

Прежде чем подойти к событиям времен Великой Отечественной войны, предоставим еще несколько строк статистике. Известный уже читателю историк спецслужб Василий Бережков приводит такие данные по расстрелянным в Ленинграде вплоть до 1945 года:

1939‑й – 72 казненных,

1940‑й – 163,

1941‑й – 2503,

1942‑й – 3621,

1943‑й – 526,

1944‑й – 193,

1945‑й – 115.

Статистика тут красноречива. Предвоенные расстрелы, как нетрудно понять, – это и казни некоторых ежовских палачей, и расправы с недобитыми еще врагами народа, и дань шпиономании тех лет. Приведу лишь две фамилии: ленинградцы Константин Петрович Витко и Алексей Николаевич Васильев, оба были приговорены к смертной казни за шпионаж и измену Родине, приговор был приведен в исполнение 3 июля и 23 сентября 1939 года соответственно.

Начавшаяся в 1941 году война не могла не привести к резкому ужесточению репрессивного механизма. Это и понятно: военные будни всегда тяжелы, а для ленинградцев они оказались тяжелы особо, ибо к великим человеческим жертвам, голоду, холоду и бомбежкам добавился еще разгул преступности. Спекуляция продовольствием, например: в условиях невыносимого дефицита она была неизбежна, и с ней боролись, в том числе и расстрелами. Один из случаев описан в секретном спецсообщении начальника ленинградского управления НКВД Петра Николаевича Кубаткина от 7 ноября 1941 года: в системе треста столовых и ресторанов Ленинграда образовалась преступная группа, участники которой «систематически похищали из складов и баз, где они работали, крупные партии продуктов», а затем продавали добытое по спекулятивным ценам. При аресте главаря группы завскладом ресторана «Кавказ» Буркалова «обнаружены похищенные им: мука 250 кгр., крупа 153 кгр., сахар 130 кгр. и др. продукты».

Буркалова и одного из его подельников приговорили к расстрелу. Хоронили блокадных расстрелянных в разных местах, в том числе и на Левашовской пустоши.

К высшей мере наказания приговаривали в блокаду и «за подстрекательство к выступлениям и участие в расхищении хлеба»: за один только январь 1942 года по таким обвинениям было расстреляно семеро. Речь шла не только о бандитских нападениях на магазины, но и стихийных бунтах, которые вспыхивали в очередях. Известен случай в магазине № 12 Ленинского райпищеторга в январе 1942 года: «Около 20 граждан бросилось за прилавок, начали выбрасывать с полок хлеб в толпу», в результате, по оценкам НКВД, похитили около 160 кг хлеба.

Дефицит продовольствия приводил к расстрелам даже на Дороге жизни: несмотря на жесткий контроль, некоторые водители ухитрялись похищать муку, отсыпая ее из мешков. Комиссар эшелонов ОАТБ 102‑й военно‑автомобильной дороги Н.В. Зиновьев позже вспоминал: «Если обнаруживается хищение, то на место выезжает военный трибунал, выносится высшая мера наказания и тут же приговор приводится в исполнение. Мне довелось быть свидетелем расстрела шофера Кудряшова. Батальон выстроился в каре. Подъехал закрытый автомобиль с приговоренным. Он вышел в валенках, в ватных штанах, одной рубашке и без шапки. Руки назад, связанные ремешком. Тут же выстраивается человек 10 стрелков. Председатель трибунала читает приговор. Потом отдается приказание коменданту, тот командует приговоренному: „Кругом! На колени!“ – и стрелкам: „Огонь!“ Звучит залп из 10 выстрелов, после чего Кудряшов вздрагивает, какое‑то время продолжает стоять на коленях, а потом падает лицом в снег. Комендант подходит и стреляет из револьвера в затылок, после этого труп грузят в кузов машины и куда‑то увозят».

В числе блокадных преступлений на почве голода числится и страшнейшее – людоедство. В спецсообщении Кубаткина от 2 июня 1942 года можно найти сводную статистику дел по людоедству: арестовано 1965 человек, следствие по 1913 из них завершено, к высшей мере наказания приговорены 586, к тюремному заключению – 668. Тогдашний военный прокурор Ленинграда Антон Иванович Панфиленко информировал руководство и о других подробностях: по его данным, уроженцы Ленинграда составляли среди людоедов менее 15 %, остальные были из приезжих; судимости ранее имели лишь 2 % привлеченных к ответственности.

Одно из таких дел нашло отражение в блокадном дневнике Любови Васильевны Шапориной, запись от 10 февраля 1942 года: «В квартире 98 нашего дома жила некая Карамышева с дочкой Валей 12 лет и сыном‑подростком, ремесленником. Соседка рассказывает: „Я лежала больная, сестра была выходная, и я уговорила ее со мной побыть. Вдруг слышу, у Карамышевых страшный крик. Ну, говорю, Вальку стегают. Нет, кричат: «Спасите, спасите»“. Сестра бросилась к двери Карамышевых, стучит, ей не отворяют, а крик „спасите“ все пуще. Тут и другие соседи выбежали, все стучат в дверь, требуют открыть. Дверь отворилась, из нее выбежала девочка вся в крови, за ней Карамышева, руки тоже в крови, а Валька на гитаре играет и поет во все горло. Говорит:

топор с печки на девочку упал. Управхоз рассказал сведения, выяснившиеся при допросе. Карамышева встретила у церкви девочку, которая просила милостыню. Она ее пригласила к себе, обещала покормить и дать десятку. Дома они распределили роли. Валя пела, чтобы заглушить крики, сын зажимал девочке рот. Сначала Карамышева думала оглушить девочку поленом, затем ударила по голове топором. Но девочку спасла плотная пуховая шапочка. Хотели зарезать и съесть. Карамышеву и сына расстреляли. Дочку поместили в спецшколу».

Еще одно дело – в сообщении Кубаткина от 2 мая 1942 года, где речь идет о женской банде, схваченной на станции Разлив: «Участницы банды посещали хлебные и продуктовые магазины, намечали жертву и заманивали ее на квартиру Г., якобы для обмена вещей на продукты.

Во время беседы на квартире Г. участница банды В. ударом топора сзади в затылок совершала убийства. Трупы убитых участницы банды расчленяли и употребляли в пищу. Одежду, деньги и продуктовые карточки делили между собой.

На протяжении января‑марта месяцев участницы банды убили 13 человек. Кроме того, с кладбища похитили 2 трупа и употребили их в пищу».

Все шесть участниц банды были приговорены военным трибуналом к расстрелу. Такая участь ждала в блокаду всех тех людоедов, кто убивал и затем употреблял мясо своих жертв в пищу: их преступления квалифицировались как бандитизм. Тех же, кто употреблял мясо трупов, по большей части приговаривали к тюрьме, хотя высшая мера иногда ждала и их (как, например, фрезеровщика завода «Большевик» К., в декабре 1941 года отрубившего ноги «от незахороненных трупов на Серафимовском кладбище с целью употребления в пищу»). Обратим заодно внимание на разницу между общим числом людей в статистике Кубаткина и количеством осужденных: остальные, по всей видимости, до приговора не дожили.

К сожалению, случаи людоедства продолжались в блокированном городе и после того, как Кубаткин составил свою ужасающую статистику. Были и новые расстрелы. Безработная К., 59 лет, была казнена за то, что 1 июля 1942 года, «заманив к себе на квартиру пятилетнего мальчика И., убила его и труп употребила в пищу». Примерно тогда же помощник машиниста Финляндской линии Октябрьской железной дороги А., 36 лет, убил своего соседа, служащего техникума Городского треста очистки, тело расчленил «и части его приготовил для употребления в пищу». Задержан на улице постовым милиционером – с сумкой, в которой лежала отрубленная голова соседа. По приговору военного трибунала был расстрелян.

Голод в блокадном Ленинграде способствовал и бандитизму обычному: «Отдельные преступные элементы в целях завладения продовольственными карточками и продуктами питания, совершали бандитские убийства граждан». Это тоже составляло для города проблему. И неслучайно 25 ноября 1942 года военный совет Ленинградского фронта во главе с Леонидом Александровичем Говоровым принял постановление № 001359 «О мерах по борьбе с бандитизмом в Ленинграде», где говорилось жестко и лаконично: «Дела о бандитизме рассматривать в 24 часа, бандитов приговаривать к расстрелу и опубликовать несколько приговоров в печати».

Приговаривали к расстрелу и за преступления менее тяжкие. Свидетельства тому нетрудно найти в блокадных номерах газеты «Ленинградская правда». В начале ноября 1941 года, например, к высшей мере наказания была приговорена военным трибуналом гражданка И. Ронис, глава шайки, систематически похищавшей у граждан продовольственные и промтоварные карточки. В апреле 1942 года расстреляли гражданина А.Ф. Баканова, который, «проникнув в квартиру гр‑ки С., похитил ее вещи», а также с подельником «ограбил двух граждан, воспользовавшись их хлебными карточками». Сообщения о таких процессах и приведенных в исполнение приговорах печатались в первые месяцы блокады регулярно под неизменной рубрикой «В военном трибунале». Хоть сами казни публичными не были, но назидательный элемент был в этих экзекуциях по‑прежнему важнейшим.

Все это преступления чисто уголовные, а случались в блокаду и факты политических преступлений. Историк блокады Никита Ломагин пишет, что «в среднем в военные месяцы 1941 г. в городе за антисоветскую деятельность в день расстреливали 10–15 человек», но отмечает при этом, что «количество осужденных за грабежи, бандитизм и убийства было в три раза больше, нежели „политических“…»

О каких политических преступлениях идет речь? В отчете о деятельности ленинградской милиции, составленном осенью 1943 года, говорится прямо: «В первый период войны имели место проявления антисоветской профашистской агитации, распространение ложных слухов, листовок и т. п. <…> В отношении обвиняемых по этим делам применялись решительные, суровые меры, давшие положительные результаты в смысле сокращения этого вида преступности».

И снова примеры нам подсказывает «Ленинградская правда». 3 июля 1941 года, например, она оповестила читателей о том, что военный трибунал войск НКВД Ленинградского округа рассмотрел дело по обвинению В.И. Кольцова в распространении среди посетителей кафе‑буфетов антисоветских листовок, «фабрикуемых финской белогвардейщиной», и приговорил его к расстрелу. 30 сентября 1941 газета сообщила про «дело Сметанина Ю.К., Сергеевой Е.В., и Сурина В.М. по обвинению их в контрреволюционной агитации»: обвиняемые не только распространяли «лживые слухи, имевшие целью ослабить мощь Красной Армии», но и хранили подобранные ими фашистские листовки. Финал понятен: «Фашистские агенты Сметанин, Сергеева и Сурин приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение».

Суровость блокадного правосудия иногда усугублялась чрезмерным рвением органов НКВД. Дело группы ленинградских ученых, уличенных в антисоветских настроениях и создании контрреволюционной организации под названием «Комитет общественного спасения», затронуло десятки человек, а пятеро были по приговору военного трибунала расстреляны летом 1942 года: выдающийся ученый‑оптик член‑корреспондент АН СССР Владимир Сергеевич Игнатовский, его супруга, профессора Николай Артамонович Артемьев и С.М. Чанышев, старший инженер Института точной механики Константин Алексеевич Любов. Уже после войны, в 1957 году, особая инспекция управления кадров КГБ вынуждена была констатировать: «Никаких объективных данных о существовании контрреволюционной организации среди ученых, кроме показаний самих арестованных, полученных в результате физического и морального воздействия на них, в ходе следствия добыто не было». А годом позже Комитет партийного контроля признал и другое: в ленинградском управлении НКВД «была широко распространена преступная практика допросов заключенных после их осуждения к ВМН. На этих допросах путем обещаний сохранить жизнь от осужденных к расстрелу вымогались нужные следствию компрометирующие показания на других лиц».

Ясное подтверждение тому, что предсмертные допросы – такие, как некогда в Ковалевском лесу, – были в ту пору постоянным рабочим инструментом ВЧК/НКВД.

Еще пример, более поздний, напоминающий о том, что появлялись в блокадном Ленинграде и перебежчики‑диверсанты – как правило, из числа попавших в плен советских граждан. Найти приют они пытались обычно у родственников, и в случае провала суровое наказание ждало всех. Шестнадцатого июня 1942 года военный трибунал Балтийского флота приговорил к расстрелу с конфискацией имущества сразу трех родственников дезертира и диверсанта Емельянова – его жену, служащую эвакогоспиталя Надежду Афанасьевну Емельянову, шурина Василия Афанасьевича Войтко‑Васильева и тещу Александру Игнатьевну Войтко‑Васильеву, а также жену еще одного диверсанта Куликова, почтальона 28‑го отделения связи Марию Петровну Куликову. Все они признались в содействии опасным родственникам, а также в получении от врага денежных средств. Из показаний Емельяновой: «Всего я получила 7000 рублей, измену я совершила не по политическим соображениям и не потому, что была настроена враждебно по отношению к Советской власти, а исключительно в силу моральной подавленности по причине смерти отца и голода».

Наконец, еще два громких дела – учителя географии Алек сея Ивановича Винокурова и старшего ревизора‑инспектора Ленинградского городского отдела народного образования Алексея Михайловича Круглова. Первый не только «систематически среди работников школы, учащихся и окружавших его лиц проводил контрреволюционную антисоветскую агитацию», но и вел дневник, наполненный весьма рискованными утверждениями. Вот лишь одна цитата: «Все живут надеждами на скорое избавление и верят в него каждый по‑своему. Население переносит неслыханные лишения, многие гибнут, но, как ни странно, в городе до сих пор еще немало людей, верящих в победу авантюристов».

Приговор учителю географии, вынесенный 16 марта 1943 года военным трибуналом войск НКВД СССР Ленинградского округа и охраны тыла Ленинградского фронта, все тот же – расстрел; в исполнение его привели 19 марта.

Блокадный дневник Винокурова, стоит прибавить, был опубликован в XXI столетии.

Еще более заметным стало дело Алексея Михайловича Круглова. Его арестовали 26 января 1943 года, вскоре после того, как он сообщил знакомым: «Если вы увидите по Невскому едет автомобиль или карета со свастикой, то знайте, что в них еду я. Смело снимайте шляпу и подходите». В ходе следствия выяснилось, что Круглов контактировал с представителями немецкой разведки и даже дал согласие после оккупации Ленинграда занять пост губернатора города. 8 апреля 1943 года военный трибунал приговорил несостоявшегося губернатора к высшей мере наказания с конфискацией имущества, 14 апреля приговор привели в исполнение.

Отдельное место в жизни юстиции блокированного города занимали преступления сугубо военные, совершенные кадровыми солдатами и офицерами Ленинградского фронта. Один из красноречивых примеров – приговор, вынесенный 2 декабря 1941 года военным трибуналом фронта бывшим командиру и комиссару 80‑й стрелковой дивизии Ивану Михайловичу Фролову и Константину Дмитриевичу Иванову. Оба они, получив от командующего устный приказ о прорыве блокады противника на своем участке, «к выполнению боевого приказа Командования фронта отнеслись пораженчески, проявили трусость и преступное бездействие, причем Фролов двум представителям фронта заявил за 3 часа до начала операции, что он не верит в успешный исход операции».

В приговоре трибунала говорилось: «Фролов и Иванов нарушили воинскую присягу, обесчестили высокое звание воина Красной Армии и своими трусливыми пораженческими действиями нанесли серьезный ущерб войскам Ленинградского фронта». Оба они были лишены воинских званий и расстреляны.

И еще немного статистики: согласно докладной записке особого отдела НКВД Ленинградского фронта, адресованной представителю Ставки Клименту Ворошилову, только с мая по декабрь 1942 года за шпионаж, вредительство, изменнические намерения, пораженческую агитацию, дезертирство и членовредительство было арестовано почти четыре тысячи солдат и офицеров; из них к высшей мере наказания приговорили 1538 человек.

…Пришла пора перейти к тяжелейшей главе военной истории, одной из самых драматических частей этой и без того нелегкой книги – к казням на оккупированных фашистами землях. Центральную часть Ленинграда, как всем известно, ценой огромных усилий и потерь от врага отстоять удалось, но вот пригороды – в том числе Царское Село, Петергоф, Красное Село, тогда относившиеся к Ленинградской области, но ныне входящие в городскую черту, – оказались под немцами. Это был поистине трагический период в истории этих пригородов. Неслучайно поэтесса Вера Инбер в поэме «Пулковский меридиан», созданной в 1941–1943 годах, писала:

Мы отомстим за все: за город наш,

Великое творение Петрово,

За жителей, оставшихся без крова,

За мертвый, как гробница, Эрмитаж,

За виселицы в парке над водой,

Где стал поэтом Пушкин молодой…

Хоть Вера Михайловна и была не совсем точна – виселиц в царскосельских парках, судя по всему, фашисты не ставили, однако расстреливали там часто. Житель Пушкина Павел Базилевич, заставший оккупацию 11‑летним ребенком и обитавший вместе с матерью в левом полуциркуле Екатерининского дворца, вспоминал: «За водой я ходил в парк к роднику памятника „Девушка с кувшином“, единственному месту с чистой питьевой водой. Я шел через Треугольную площадь, Собственный садик и далее вниз. Каждое утро я видел страшную картину. Из дворца выходил немец и вел перед собой человека. Часто это были женщины с детьми. Фашист подводил их к воронке вблизи Вечернего зала и стрелял им в спину или в затылок из пистолета, а потом сталкивал в яму. Так немцы расправлялись с евреями. На меня они не обращали внимания. Запомнилось мне это: немец‑палач, всегда одетый в черный свитер с закатанными до локтей рукавами».

Расстреливали не только евреев. Акты о злодеяниях немецко‑фашистских захватчиков, составлявшиеся в 1944–1945 годах специальными комиссиями, после освобождения ленинградских пригородов от оккупации, зафиксировали: людей казнили и в Пушкине, и в Павловске, и в Петергофе, и в Красном Селе. В Павловске, например, как удалось установить местной комиссии, оккупационная власть расстреляла свыше 227 жителей, повесила шестерых.

Массовые расстрелы проходили на территории Павловского парка, в районе братских могил, но и не только там; при отступлении гитлеровцев для расправ с местными жителями использовались обычные павловские деревья – и Анна Ивановна Зеленова, директор дворца и парка Павловска, отмечала в феврале 1944 года, что «и посейчас ветки деревьев сломаны и веревки болтаются».

По городу Пушкину четкой статистики собрать не удалось; число казненных оценивалось комиссией 1945 года в 250–300 человек, современные историки Холокоста считают, что одних евреев было уничтожено до 800 человек. Расстреливали на Розовом поле, в Лицейском саду, в Александровском и Баболовском парках. Свидетельница Ксения Дмитриевна Большакова рассказывала, как уже 20 сентября, через три дня после своего вторжения в Пушкин, немцы уничтожили целую группу евреев на площади перед Екатерининским дворцом: «…Затем из автоматов открыли огонь. Так расстреляли этих детей. Трупы расстрелянных пятнадцати взрослых и 23 детей валялись на площади примерно 12 дней, а затем ко мне в комнату пришли 2 немецких офицера, один из них хорошо обладал русским языком, который предложил мне убрать воняющие трупы на дворцовой площади. Я и несколько гр[аждан] из числа жителей г. Пушкина зарывали трупы в воронках на дворцовой площади, а часть трупов, около 5 шт., зарыли в Собственном садике против комнаты Александра II, в Екатерининском парке. Зарыли в траншею».

Павел Базилевич вспоминал и о другом: «Немецкая комендатура тогда находилась в здании аптеки напротив кинотеатра „Авангард“. Здесь, на столбах электроосвещения фашисты вешали тех, кого считали в чём‑то виноватыми. Там они повесили моего товарища Ваню Ярицу вместе с его отцом». Вторит ему еще одна жительница Пушкина Нина Зенькович: «Фонарные столбы на улицах Комсомольской, Васенко и около Лицея немцы использовали под виселицы, а в сквере напротив кинотеатра „Авангард“, там, где теперь стоит часовенка, была виселица, на которой вешали людей с табличками на груди „Я партизан“ или „Я мародер“…»

Виселицы, как сообщила комиссии 1945 года еще одна свидетельница, Анна Михайловна Александрова, стояли во время оккупации по всему Пушкину: «По городу была масса виселиц с повешенными: по ул. Комсомольской, против ул. Коминтерна и у Александровского дворца, – с надписями: „За связь с партизанами“, „Еврей (жиды)“». О том же свидетельница Аверина, добавившая еще один адрес к скорбной топографии: «Когда я пошла за картошкой в первых числах октября 1941 г., видала на Октябрьском бульваре повешенных».

В общем, едва ли не весь Пушкин был тогда уставлен виселицами, причем тела повешенных не разрешалось убирать неделями. Наглядное подтверждение того, какой «орднунг» принесла на русскую землю фашистская военная машина.

Об этом свидетельствует и фрагмент воспоминаний Светланы Беляевой, дочери выдающегося фантаста Александра Беляева, по состоянию здоровья вынужденного тогда остаться в Пушкине: «На улицу я почти не выходила, жизнь наблюдала через протаянный в морозном стекле глазок. Через него мне был виден заколоченный „сладкий“ ларек, деревья в инее и столб со стрелкой „переход“… Однажды, продышав глазок, я прильнула к окну, и сердце у меня сжалось – вместо стрелки „переход“ на перекладине висел человек с фанерным листом на груди. Около столба стояла небольшая толпа. Вешая, немцы сгоняли для острастки к месту происшествия всех прохожих. Оцепенев от ужаса, я смотрела в окно, не в силах оторвать взгляда от повешенного, и громко стучала зубами. Ни мамы, ни бабушки в этот момент дома не было. Когда вернулась мама, я кинулась к ней, пытаясь рассказать об увиденном, но только расплакалась. Успокоившись, я рассказала маме о повешенном. Выслушав меня, мама каким‑то неестественно спокойным голосом ответила мне, что тоже видела.

– За что его, за что? – спрашивала я, теребя маму за рукав. Полуотвернувшись, мама сказала в сторону:

– На доске написано, что он плохой судья и друг евреев.

Повешенного не снимали почти целую неделю, и он висел, припорошенный снегом, раскачиваясь на сильном ветру. После того как его сняли, несколько дней столб пустовал, потом на нем повесили женщину, назвав ее квартирной воровкой. Нашлись люди, знавшие ее, которые рассказали, что женщина, как и мы, перебралась из разбитого дома в другую квартиру, а к себе ходила за вещами».

За что казнили оккупанты? Евреев – за национальность, коммунистов – за принадлежность к партии, остальных, как понял уже читатель, за разное – за связь с партизанами и красноармейцами, за противодействие оккупационной власти и нарушение установленных ею норм и правил, иногда за уголовные преступления: в Пушкине в пору оккупации было голодно и холодно, люди добывали себе пищу, как могли.

А Ольга Федоровна Берггольц, оказавшаяся в Пушкине буквально через сутки после его освобождения, вспоминала еще об одном преступлении, за которое местным жителям грозил расстрел: «На воротах, ведущих во двор Екатерининского дворца, на фанере натрафареченная надпись на немецком и русском языках: „Стой. Запретная зона. За нахождение в зоне – расстрел. Комендант города Пушкин“.

И у ворот Александровского парка – две фанерные дощечки, тоже на русском и немецком языках. На одной надпись: „Вход в парк строго воспрещен. За нарушение – расстрел“. На другой: „Гражданским лицам даже в супровождении немецких солдатов вход воспрещен“. (Я привожу надпись со всеми особенностями орфографии.) Мы сняли эти доски и взяли с собой. Потом мы вошли в наш парк, за вход в который еще вчера русскому человеку грозил расстрел…»

Казней почти не было в Петергофе – да и то лишь потому, что немцы быстро организовали эвакуацию местных жителей в Ропшу, но уж там они развернулись вовсю. Свидетельница Пулькина, опрошенная комиссией в 1944 году, вспоминала такой эпизод: «Сделали собрание, на котором просили выдать коммунистов и евреев. Евреев не оказалось, присутствовал один коммунист ропшинский, но его не выдали, а на другой день он все равно был повешен. Очень долго он висел, его фотографировали, и карточки потом появились у солдат многих, которые, хвастаясь, показывали. Я видела и другие карточки повешенных, еще ранее, они также были у многих солдат. Показывая карточки, они наблюдали за лицом – нет ли сочувствия или сострадания».

Виселицы, виселицы… Можно представить, какое впечатление производили все эти расправы на жителей ленинградских пригородов, для которых публичная казнь являлась далеким пережитком царизма. Оккупанты сеяли страх, но еще сильнее была ненависть к ним.

Ненависть эта нашла выход в последней публичной казни за всю историю города. Без малого восемь месяцев минуло со дня Великой Победы – и вот в 11 часов утра 5 января 1946 года на Выборгской стороне Ленинграда у кинотеатра «Гигант»: «Приведен в исполнение приговор над немецко‑фашистскими злодеями… приговоренными Военным Трибуналом Ленинградского военного округа за совершение ими массовых расстрелов, зверств и насилий над мирным советским населением, сожжение и разграбление городов и сел, угон советских граждан в немецкое рабство – к смертной казни через повешение» (из сообщения ЛенТАСС).

Восемь человек оказались тогда на виселицах: бывший военный комендант Пскова генерал‑майор Генрих Ремлингер и служившие в частях особого назначения капитан Карл Герман Штрюфинг, лейтенант Эдуард Зоненфельд, обер‑фельдфебели Эрнст Бем и Фриц Энгель, обер‑ефрейтор Эрвин Скотки, рядовые Гергард Янике и Эрвин Эрнст Герер. На счету каждого из них был не один десяток погубленных жизней, в чем они и сами сознались во время судебного разбирательства, проходившего в Выборгском Дворце культуры. Речь шла о военных преступлениях, совершенных преимущественно в нынешней Псковской области.

Военный трибунал Ленинградского военного округа заседал с 28 декабря 1945 года; вечером 4 января 1946‑го был вынесен приговор, а уже наутро состоялась казнь. Согласно сообщению ЛенТАСС, «многочисленные трудящиеся, присутствовавшие на площади, встретили приведение приговора в исполнение единодушным одобрением». В «Ленинградской правде» о произошедшем лаконично отчитался военный корреспондент газеты Марк Ланской: «На крепкой перекладине повисли вчера в Ленинграде восемь военных преступников. В последние минуты они снова встретились с ненавидящими глазами народа. Они снова услышали свист и проклятия, провожавшие их на позорную смерть.

Тронулись машины… Последняя точка опоры ушла из‑под ног осужденных. Приговор был приведен в исполнение».

Ленинградский литератор Павел Лукницкий тоже был свидетелем экзекуции и оставил подробнейшее ее описание, которое читатель найдет в конце этой книги. Процитируем здесь короткий отрывок о ключевом моменте казни: «Осужденные не шелохнутся. Все они застыли, для них остались последние две‑три минуты жизни.

„Товарищ комендант, приказываю привести приговор в исполнение!“ – громко и отчетливо командует прокурор.

Комендант, в полушубке, приложив руку к шапке‑ушанке, круто поворачивается от „виллиса“ к виселице, генерал соскакивает с машины, отходит назад. „Виллис“ дает было задний ход, роняет стул, останавливается, остается так на месте до конца казни. Комендант делает знак рукой, что‑то произносит, пятый на каждой машине солдат начинает накидывать петлю на шею осужденным.

Я опускаю здесь натуралистические подробности момента казни – они не нужны читателю. Приведу только один‑единственный штрих. Когда грузовики разом очень медленно тронулись, и когда почва стала уходить из‑под ног осужденных, каждый из них поневоле вынужден был сделать несколько мелких шажков, Зоненфельд, в отличие от других, сделал решительный шаг вперед, чтобы скорее самому спрыгнуть с деревянной платформы кузова, чтобы петля резче рванула его. Его глаза в это мгновение были решительны и упрямы… Зоненфельд умер первым. Все осужденные приняли смерть молча и без каких‑либо жестов».

В тот же день Лукницкий записал, суммируя собственные свои ощущения: «Вероятно, если б публичную казнь мне пришлось увидеть до войны, такая казнь произвела бы на меня страшное впечатление. Но, очевидно, как и для всех, кто провел в Ленинграде и на фронте всю войну, уже ничто не может быть впечатлением слишком сильным. Я не думал, что в общем все окажется так сравнительно маловпечатлительно для меня. И я не видел на площади людей, на которых бы как‑то, кроме некоторой возбужденности, сказались бы впечатления от этого зрелища. Вероятно, каждый переживший войну и ненавидевший подлого врага ощущал справедливость приговора и испытывал чувство удовлетворения, зная, что за звероподобные существа те, кого сегодня за все их бесчисленные злодеяния вешали».

Справедливость приговора – безусловно, точные слова и сегодня не вызывающие ни малейших сомнений.

То была, поставим точку еще раз, последняя в истории города публичная смертная казнь.

Блокада Ленинграда навсегда сохранится в памяти нашего народа, как история невероятной стойкости и мужества. Но человеческая природа такова, что одним лишь этим история блокады не исчерпывается. Знает она и преступления, тем более ужасные, что творились они в городе, умирающем от холода и голода.

В замкнутом пространстве окруженного со всех сторон города не возникало банд из пришлых «гастролеров», милиция раскрывала преступления быстро, поэтому практически не было больших и длительно действующих преступных сообществ. В основном, орудовали шайки из 3-4 человек, которые возникали и распадались довольно быстро. Одним из самых распространенных видов преступлений в блокадном Ленинграде были кражи. Воровали не деньги, в условиях блокады они почти не имели ценности. Главным объектом краж было продовольствие и продуктовые карточки. Воровство было двух видов: бытовое и криминальное. В первом случае соседи воровали из квартир соседей – умерших или умирающих от голода. Гораздо страшнее были шайки, собиравшиеся для налетов на квартиры с целью краж и грабежей. В них зачастую входили сотрудники жилищно-коммунального хозяйства. Управдомы, дворники, как правило, знали о жильцах все, и отлично ориентировались в доме, зная, где можно поживиться.

К числу самых отчаянных и дерзких грабителей относились подростки и дети, оставшиеся без родителей. Девочки и мальчики сбивались в настоящие банды и совершали налеты на квартиры. К началу зимы 1942 года участились налеты на магазины системы Управления продторгами. Из докладной, поданной на имя начальника управления продторгами Ленинграда Попкова видно, что только за две недели января 1942 года было совершено больше десятка налетов и грабежей. Нередки были случаи, когда бандиты, собравшись в группы, похищали хлеб во время его развозки по булочным. Развозили этот драгоценный ленинградский хлеб на саночках и тележках, поэтому для дерзкого и энергичного вора похитить его не составляло особого труда. Подделка документов Из материалов, хранящихся в архивах органов внутренних дел, видно, что одним из самых распространенных видов преступлений в блокадном Ленинграде была подделка документов. Изготавливали продовольственные карточки, талоны, различные справки, дававшие освобождение от воинской и трудовой повинности и так далее. Все это пользовалось огромным спросом. Известна банда «Зиг-Заг», руководитель которой -- беглый уголовник Кошарный -- имел опыт изготовления поддельных документов. Банда установила связь с немцами, которые снабдили ее типографскими шрифтами и всем необходимым. Подельники Кошарного вступили в сговор с руководителями ряда продовольственных магазинов, которые помогали им отваривать поддельные талоны. Преступники получали муку, крупу, масло, сахар, другое продовольствие, даже шоколад и спиртное. Уже после того, как бандитов арестовали, было подсчитано, что таким мошенническим путем преступники завладели в голодающем городе 17 тоннами продовольствия!

Разумеется, главной задачей «Зиг-Зага» была не спекуляция продовольствием, а подрывная деятельность, но одно шло об руку с другим. Спекулянты В городе, хранящем сотни тысяч предметов искусства, роскошного быта, других материальных ценностей, в период блокады активизировались спекулянты, наживающиеся на чужом горе. В 1942 году была раскрыта преступная группа, насчитывающая 15 человек, которая занималась скупкой бриллиантов, золотых монет царской чеканки, золотых изделий и предметов искусства. Как правило, эти люди имели отношение к распределению продовольствия или к руководству города. Получив доступ к продовольственным запасам, они обменивали еду на ценности. Бриллиантовое кольцо на черном рынке можно было обменять на килограмм хлеба, старинный рояль – на три килограмма. В Ленинграде были известны «черные рынки», где ценности и предметы искусства можно было обменять на крупу, масло, сахар. Каннибализм Уже после войны получили распространение жуткие истории о бандах каннибалов, которые похищали детей, чтобы их съесть, о целых «братствах» людоедов, которые собирались на свои страшные пиршества, где подавали колбасу, холодец и просто вареное мясо странного белого цвета. Говорили, что в дни блокады ленинградцы даже умели отличать людоедов по их «неблокадному» румянцу. Безусловно, каннибализм – это страшная правда блокады. Однако, к счастью, он не получил такого распространения, которого можно было бы ожидать от города, переживающего страшные муки голода.

Труды историков блокады показывают, что пик людоедства пришелся на самый страшный период блокады – зиму и весну 1942 года. Вот статистика того времени: за употребление человеческого мяса в декабре 1941 года арестовали 43 человека, в январе 1942 – 366 человек, в феврале – 612, в марте-399, в апреле – 300, в мае – 326, в июне – 56. Затем число таких преступлений идет на убыль, и с июля по декабрь 1942 года было взято с поличным 30 каннибалов. Подавляющее большинство этих людей – трупоеды, а не те, кто убивал с целью поедания человеческого мяса. Но, разумеется, и каннибалы-убийцы в Ленинграде в дни блокады тоже были. Особенной опасности подвергались дети, поэтому взрослые старались ни в коем случае не оставлять маленьких детей без присмотра.

Борьба с преступностью в блокадном Ленинграде

ЛЕНИНГРАД. 1943 год. 26 декабря. /ТАСС/.Борьба с преступностью приобрела особую остроту в городе, все силы которого были брошены на сопротивление гитлеровцам. В Ленинграде, замкнутом в кольце блокады, у преступности была своя специфика: пришлых бандитов не было — только «свои». Ленинградская милиция, хорошо знавшая подотчетный контингент, довольно быстро справлялась с ними. Однако более сложной была другая, характерная для военного времени, задача — выявлять и обезвреживать вражеских лазутчиков.
В последних числах декабря 1943 года воен.корр. ЛенТАСС сообщил о поимке двух шпионов: «Группа пограничников во главе со старшим лейтенантом Шифриным обходила свой участок. Один из бойцов вёл на поводку служебную собаку Альпу. Путь пограничников лежал мимо одного здания, стоящего вдали от дороги. Там никогда раньше не было военных. А теперь пограничники обратили внимание, что у входа в здание стоял часовой. Он был одет в полную военную форму, вооружен автоматом и гранатами. Старшему лейтенанту Шифрину это показалось подозрительным. Видя приближение пограничников, „часовой“ стал нервничать, схватился за оружие и хотел применить его без всякого предупреждения. Действуя умело и решительно, бойцы обезоружили „часового“. Он пытался было бежать, но был быстро настигнут собакой Альпой.
Побег мнимого „часового“ не отвлек внимания пограничников от здания. Бойцы, наблюдавшие за домом, заметили, как с противоположного выхода выбежал человек в форме военнослужащего. Через несколько минут он также был пойман. Оба задержанных — »часовой" и его соучастник по преступлению оказались вражескими бандитами".
Нескольким днями ранее газеты писали о том, как бдительность проявил офицер милиции: «Участковый уполномоченный отделения милиции младший лейтенант А.Савельев, проверяя документы жильцов одной из квартир, обнаружил спрятавшегося человека. При попытке задержать его неизвестный оказал упорное сопротивление; на улице он бросился бежать. После предупреждения тов.Савельев выстрелом из револьвера ранил неизвестного в ногу.
Задержанный оказался вражеским лазутчиком, пробравшимся через линию фронта. Управление милиции г. Ленинграда объявило тов.Савельеву благодарность за проявленную бдительность».

СТРУКТУРА И ЗАДАЧИ ОРГАНОВ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ВО ВРЕМЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
За время Великой Отечественной Войны система органов внутренних дел претерпела некоторые изменения. В феврале 1941 года из состава НКВД был выделен Наркомат государственной безопасности СССР, но в июле 1943 года - вновь слит с НКВД СССР. В апреле 1943 года НКВД был разделен на три ведомства: собственно НКВД СССР, наркомат государственной безопасности (НКГБ) и управление контрразведки РКК («Смерш»).
В Ленинграде на органы милиции были возложены задачи, вызванные требованиями военного времени: участие во внутренней обороне города и организация противодесантной обороны, обеспечение эвакуации населения, устройство детей, потерявших родителей /почти все отделения милиции в блокадном Ленинграде имели свои подшефные детские дома/, борьба с дезертирами, паникерами, распространителями провокационных слухов, оказание помощи другим подразделениям НКВД в выявлении вражеских агентов и провокаторов, борьба с хищениями.

Руководящий состав Ленинградской милиции в период блокады. Сидят (слева на право): Е.С.Грушко, И.А.Аверьянов, М.П.Назаров. Стоят (слева на право): А.С.Дрязгов, П.В. Петровский. 1942 г.

В городе, как видно из информационных сообщений того времени, регулярно проводились учебные сборы рядового состава Ленинградской городской милиции. Периодически сотрудники милиции получали новый инструктаж, как следует распознавать шпионов и вражеских агентов. Учитывалось все — например, время от времени издавались приказы, предписывавшие менять порядок ношения орденов, и по расположению наград на мундире сотрудники ОВД при патрулировании и проверке документов могли выявить тех, кто носил эти награды незаконно.

Сотрудники милиции в Ленинграде. 1942 г.

С началом войны объем работы милиции вырос во много раз. В первые месяцы, когда шла эвакуация предприятий, музеев, культурных ценностей, научного и промышленного оборудования, важно было следить за этим процессом, чтобы не допустить воровства. Участвовала милиция и в очистке города, а в первые месяцы войны — в укрывании памятников, в том числе знаменитых коней Клодта, закопанных в Аничковом саду. С зимы 1941 года милиционерам приходилось пристально следить за «Медным всадником» — памятник основателю города был закрыт досками, и горожане, разбиравшие на дрова все легкие деревянные конструкции, норовили использовать для отопления и укрытие знаменитого монумента.

Медный всадник в защитных лесах во время блокады Ленинграда

Милиции нужно было защищать горожан и от появившихся бандитских сообществ. В замкнутом пространстве ленинградские милиционеры быстро раскрывали преступления, поэтому банд «длительного действия» в городе не было, так же, как и многочисленных преступных сообществ — в основном это были группы по 2-3 человека. Встречались также одиночные бандиты.

ИЗ СПРАВКИ НАЧАЛЬНИКА УНКВД ЛО ОТ 1 ОКТЯБРЯ 1942 ГОДА

По данным НКВД, известно, что фашистская разведка в своих разведывательных школах, находящихся на территории Прибалтийских республик и в оккупированных районах нашей области, готовит значительное количество разведчиков, намереваясь выбрасывать их в тылу Ленинградского фронта.

Одним из распространенных видов преступлений были кражи. Воровство в блокадном Ленинграде было двух видов: бытовое, когда соседи крали имущество соседей, в том числе выморочное, и криминальное, в котором были задействованы целые шайки. Среди задержанных за воровство было немало сотрудников сферы жилищно-коммунального хозяйства. Случалось, например, что недобросовестный управдом обворовывал весь вверенный ему дом, на квартирных кражах попадались и дворники. Нападали на квартиры горожан не только шайки воров-уголовников, но и группы подростков, среди которых встречались и мальчики, и девочки.

СПРАВКА

В 1940-е годы Ленинградское управление НКВД располагалось рядом с Эрмитажем — на площади Урицкого (Дворцовой), занимая бывшие помещения царского Министерства внутренних дел.

В декабре 1941 года, после того, как большая часть сотрудников милиции была призвана на фронт, в составе Управления осталось 5600 человек. Среди них было много женщин.

1236 ленинградских милиционеров погибли в блокаду от голода, болезней, при артобстрелах и при выполнении своего служебного долга. Милиционер в блокадном Ленинграде получал паек по рабочей карточке.

Преступность усилилась в условиях катастрофической нехватки продовольствия, особенно после четвертого снижения хлебных норм. В ноябре 1941 года по городу прокатилась волна жутких убийств на почве голода. Некоторые люди настолько отчаялись, что полностью теряли контроль над собой, и в результате в милицию попадали материалы на тех, кто до войны даже не знал, где располагался ближайший участок — родители убивали детей, взрослые дети — пожилых родителей, соседи — соседей. В декабре в материалах уголовных дел упоминаются первые факты каннибализма. Соответствующей статьи в УК РСФСР не было предусмотрено, поэтому такие проявления часто квалифицировались как бандитизм. Милицейская статистика свидетельствует, что к весне 1942 года эти явления практически полностью прекратились — в городе прибавили продовольственные нормы, и люди пришли в себя. В целом, как отмечают исследователи, такие факты носили единичный характер, и по большей части люди оставались на высоте положения.

О ПРЕСТУПНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СПЕКУЛЯТИВНО-ХИЩНИЧЕСКИХ ЭЛЕМЕНТОВ В ПЕРИОД ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1941-1945 ГГ. В ГОРОДЕ ЛЕНИНГРАДЕ

Из Доклада заместителя начальника Управления милиции города Ленинграда тов. Дрязгова

Преступный элемент — валютчики в период Отечественной войны проводили активно вели свою преступную деятельность. Вскрыта и ликвидирована валютно-спекулятивная организованная группа из 15 человек активных валютчиков, занимающихся скупкой бриллиантов, валюты, золотых монет царской чеканки, золота бытового и в слитках. Спекулятивно-хищнические элементы, используя тяжелое продовольственное положение в период блокады и имея в своем распоряжении значительное количество продовольствия, в широких размерах в 1942-43 гг применяли мародерский обмен продуктов питания на изделия промышленности и ценности. Три килограмма хлеба спекулянты-хищники обменивали на рояль, хороший мужской костюм получали за килограмм хлеба и т.д.

Преступления, связанные с добычей продуктов питания, в блокадном Ленинграде были частым явлением. В январе 1942 года участились факты нападений на магазины системы Управления продторгами: из докладной записки, поданной в этот период начальнику управления продторгами Ленинграда П.Попкову, следует, что только за две недели было совершено около десятка налетов и грабежей. На магазины и работников торговли нападали группы преступников, похищавшие хлеб и другое продовольствие. Были также факты, когда отдельные граждане, собравшись группами, расхищали хлеб во время развозки с хлебозаводов по булочным на санках и тележках. На предотвращение таких преступлений был мобилизован весь аппарат милиции. Оперативные наряды включали в маршруты своих патрулей булочные и продовольственные магазины; в ночное время отдельные перевозки сопровождались милицией.

Деятельность самих организаций, занимающихся торговлей, снабжением и распределением продовольствия была также предметом самого пристального внимания правоохранительных органов.

ИЗ СПРАВКИ НАЧАЛЬНИКА УНКВД ЛО В ГК ВКП(Б) О ЧИСЛЕ АРЕСТОВАННЫХ И ВЫСЛАННЫХ ЗА ВРЕМЯ ВОЙНЫ (1 ОКТЯБРЯ 1942 Г.)

Управлением НКВД ЛО за время Отечественной войны арестовано 9574 человека, в том числе 1246 шпионов и диверсантов, засланных противником.

Вскрыто и ликвидировано 625 контрреволюционных групп и формирований, из них:

• шпионско-изменнических — 169


• террористических — 31


• повстанческих — 34


• националистических — 26


• церковно-сектантских — 7


• В числе арестованных:


• бывшие кулаки, торговцы, помещики, дворяне и чиновники — 1238


• деклассированный элемент — 1243


• рабочие — 2070


• служащие — 2100


• интеллигенция — 559


• колхозники — 1061


• единоличники — 258


• прочие — 1045

Количество воров-рецидивистов, в связи с систематической чисткой города от уголовного элемента, совершенно сократилось.

Органами милиции арестовано и предано суду 22 166 человек, в том числе: за бандитизм и разбой — 940.

В годы войны наблюдался огромный рост преступлений, связанных с подделкой документов. Фальшивых денег не печатали, поскольку деньги почти не имели ценности, в магазинах на них ничего нельзя было купить, а торговцы «черного рынка», скупок и «толкучек» легко распознавали подделки. Зато поддельные продовольственные карточки, талоны, так же как разнообразные документы, дававшие освобождение от воинской и трудовой повинности, «липовые» справки о состоянии здоровья пользовались активным спросом, и за них платили огромные деньги.

Деньги и изделия из драгоценных металлов, изъятые сотрудниками уголовного розыска у преступников в блокадном Ленинграде

Наибольший риск представляло появление фальшивых карточек, поэтому каждые две недели в них что-то меняли — кегли, рисунок, дизайн сеточки и т.д. Это гарантировало и от того, чтобы такие подделки не изготавливались в немецком тылу — при столь частой смене внешнего вида карточек противник просто физически не мог бы успеть перестроить работу своих типографий так быстро. Поэтому в архивах ленинградской милиции упоминаний о фактах заброски в Ленинград фальшивых карточек, отпечатанных немцами, нет.

Продовольствие и изделия из драгоценных металлов, изъятые сотрудниками уголовного розыска у преступников в блокадном Ленинграде

Силами милиции охранялась и Дорога жизни. Ее официальное название было — Военно-автомобильная дорога N101 НКВД СССР.

В отчете о работе сводного отряда Управления милиции при ВАД от 24 марта 1942 года говорилось, что основное внимание милиции было обращено на обеспечение бесперебойного движения на дорогах, связывавших Ленинград с берегом Ладожского озера и ведущих в северо-восточные районы Ленинградской области.

Дежурство охраны на дороге жизни

Задачами сводного отряда были борьба с расхищением продовольственных грузов, обеспечение бесперебойного движения по трассе, предупреждение аварий и борьба с бесцельными простоями, а также технический контроль за состоянием автотранспорта.

В сводный отряд входили сотрудники Госавтоинспекции и оперативно-следственных подразделений. Он делился на оперативно-инспекторские группы, расположенные на линии трассы и в местах, где было наиболее вероятно хищение грузов — у погрузо-разгрузочных баз и стоянок автотранспорта. За хищение грузов на Дороге жизни милиция задержала 586 военнослужащих и 232 гражданских лица. У задержанных было изъято и обнаружено 33,4 тонны продовольствия.

Вещи изъятые сотрудниками уголовного розыска у преступников в блокадном Ленинграде

В начале работы ВАД из-за слабой организации движения на отдельных ее участках возникали пробки, вызывавшие бесцельные простои автотранспорта. Плохое состояние автомашин и несоблюдение водителями элементарных правил движения в зимних условиях приводили к тому, что первое время большое количество машин застревало в канавах, на обочинах и в трещинах льда; водители бросали такие автомобили без присмотра. Автоинспекторские группы убирали эти машины и передавали их автобатальонам. К 26 декабря 1941 года заторы были в основном ликвидированы, движение упорядочено, что в значительной степени способствовало увеличению пропускной способности трассы.