Николай крадин. Крадин николай петрович. Что такое антропология

Главный научный сотрудник Отдела истории архитектуры и градостроительства Нового времени, доктор архитектуры, профессор, член-корр. РААСН, заслуженный архитектор России, почетный архитектор Якутии.

Родился в 1938 г. в Хабаровске. В 1960 г. окончил художественно-графическое отделение Биробиджанского педагогического училища. Работал учителем рисования и черчения в средней школе в Бурятии. В 1961-1964 гг. служил в Забайкальском военном округе. В 1964 г. поступил на архитектурный факультет ИЖСА им. И.Е. Репина в Ленинграде. Учился в мастерской народного архитектора СССР С.Б. Сперанского. После окончания института в 1970 г. был направлен на работу в Дальневосточный филиал ВНИИ технической эстетики (Хабаровск) на должность главного архитектора отдела интерьеров. С 1973 г. преподает в Тихоокеанском государственном университете (ранее Хабаровский политехнический институт) на факультете архитектуры и дизайна. Профессор кафедры архитектуры и урбанистики.

В 1979 г. без обучения в аспирантуре защитил в МАРХИ кандидатскую диссертацию на тему «Крепостное деревянное зодчество Сибири XVII – XVIII вв.». В 2003 г. в НИИТАГ защитил докторскую диссертацию в виде научного доклада по теме «Русская архитектура Дальнего Востока XVII – начала XX вв.».

Автор и соавтор 30 книг и около 600 статей. Автор воссоздания церкви Святителя Иннокентия в Хабаровске, церкви Святителя Николая и Иверской часовни в Харбине; принимал активное участие в создании парка русской культуры «Усадьба ВОЛГА» в Харбине; соавтор проекта Русской улицы в Даляне, а также проекта «Квартал русской культуры» в г. Цзимо – пригороде г. Циндао (КНР) и др.

Область научных интересов: русская архитектура, история архитектуры городов Восточной Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока, творческая деятельность архитекторов на востоке России, русское архитектурное наследие в Китае, народная архитектура Сибири и Забайкалья.

Избранные награды:

• Медаль ордена «За заслуги перед Отечеством II степени»
• Медаль «Ветеран труда»
• Четырежды лауреат премии губернатора Хабаровского края
• Почетный знак «Признание и почет» Хабаровской городской мэрии
• Памятный знак губернатора Хабаровского края «150 лет Айгунского договора. За заслуги»
• Золотая медаль РААСН им. А.В. Иконникова «За успехи в архитектурной науке»
• Диплом Дальневосточной ярмарки «Книжный двор» за книгу «Альбом творчества: научные и проектные работы» (Хабаровск, 2015)
• Диплом и золотая медаль Дальневосточного фестиваля «Зодчество – 2016» за осуществление экспедиций «По местам сталинских лагерей: от Якутска до Магадана»
• Большая золотая медаль Хабаровской международной ярмарки (2010, 2013, 2014, 2016) за опубликованные книги, проекты, руководство экспедициями «По местам сталинских лагерей: от Якутска до Магадана» (2012, 2013, 2015, 2016 гг.)

Публикации

Список трудов

Избранные публикации:

Монографии

1. Русское деревянное оборонное зодчество. – М.: Издательство “Искусство”, 1988. – 192 с.

2. Памятники архитектуры Хабаровска. – Хабаровск: Этнос-ДВ, 1997. – 252 с.

3. Архитекторы Хабаровска. – Хабаровск: Магеллан, 1998. – 140 c.

4. Старый Хабаровск: Портрет города в дереве и камне (1858-1938). Хабаровское книжное издательство, 1999. – 304 с.

5. Охраняются государством. Памятники архитектуры и скульптуры общероссийского значения в Хабаровске. – Хабаровск: “Частная коллекция”, 1999. –192 с.

6. Записки краеведов. – Хабаровск: Издательство “Магеллан”. – Хабаровск, 2000. – 336 с. (Соавтор Вежновец А.Ф.).

7. Харбин – русская Атлантида: очерки. – Хабаровск: КГУП “Хабаровская краевая типография”, 2001. – 368 с.

8. Архитектура и архитекторы Хабаровска. – Хабаровск: Кн.изд-во, 2003. – 160 с., ил.

9. Записки краеведов. 2-е издание. – Хабаровск. Издатель Хворов А.Ю. 2004 (Соавтор Вежновец А.Ф.). – 336 с.

10. Старый Хабаровск: Портрет города в дереве и камне (1858-2013). – Хабаровская краевая типография, 2003. – 448 с.

11. Русская архитектура Дальнего Востока XVII–начала XX вв. / Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора архитектуры. – Хабаровск, 2003. – 82 с.

12. Харбин – русская Атлантида (на китайском языке). – Харбин, 2007. – 326 с.

13. Харбин – русская Атлантида (на китайском языке). – Харбин, 2007. – 290 с.

14. Старый Хабаровск: Портрет города в дереве и камне (1858-2008). – Хабаровск: Издательство РИОТИП, 2008. ­– 448 с.

15. Художники Дальнего Востока (XIX – середина XX вв.): Биографический иллюстрированный словарь. – Хабаровск: Книжное издательство “Риотип”, 2009. – 176 с.

16. Харбин – русская Атлантида: очерки. – Хабаровск: КГУП “Хабаровская краевая типография”. 2010. – 368 c.

17. Градостроительство Сибири. – СПб.,: Изд-во КОЛО, 2011. – 784 с. (в соавторстве)

18. Русское деревянное зодчество. Произведения народных мастеров и вековые традиции. – М.: Северный паломник, 2012. – 668 с. (в соавторстве).

19. Зодчие Хабаровска (1858-2013). – Хабаровск: КГУП “Хабаровская краевая типография”, 2013. – 448 с.

Статьи

1. Неизвестные башни Казымского острога // Проблемы синтеза искусств и архитектуры. ИЖСА им. И.Е. Репина. Вып.4. – Л., 1974.

2. Первые русские поселения на берегах Тихого океана // История городов Сибири (XVII – нач. XX вв.). “Наука”. Новосибирск, 1977.

3. К вопросу о реконструкции города Мангазеи // Города Сибири. “Наука”. Новосибирск, 1978.

4. Об основании Казымского (Юильского) острога // Историко-архитектурный музей под открытым небом. “Наука”. Новосибирск, 1980.

5. Деревянная архитектура Хабаровска // Памятники Отечества. “Советская Россия”. №1. М., 1980. – С.148-153.

6. Деревянный город // Дальний Восток. №9. 1982.

7. Нерчинск // Памятники Отечества. “Советская Россия”. М., 1984, №1(9). – С. 50-57.

8. Памятники архитектуры Нерчинска XVII-нач.XX вв. // Архитектурное наследство, №33, Стройиздат. М., 1985. – С.78-88.

9. Деревянные крепости Сибири и Дальнего Востока // Архитектура и градостроительство на Дальнем Востоке. Сб. научн. трудов. ХПИ, Хабаровск, 1985.

10. Народная архитектура хантов // Архитектурное наследство. №35. Стройиздат. М., 1988. – С.73-85.

11. Размышления о Хабаровске // Памятники Отечества. “Советская Россия”. – М., 1988. – С.106-116.

12. Народная архитектура якутов // Архитектурное наследство. №37. Стройиздат. – М., 1990.

13. Старый Якутск // Памятники Отечества. “Советская Россия”. М., 1990. №2. – С. 93-109.

14. Крепость Албазин. Оборонное строительство на северо-востоке русского государства в XVII веке // Россия и АТР. Владивосток, 1992, №1. – С.67-79.

15. Русские остроги на Амуре // Дальний Восток, 1997, №2.

16. Русские православные церкви в Китае // Россия и АТР. Владивосток. 1998, №1. – С.26-32.

17. Хабаровск исторический // Дальний Восток, 1998, №5-6. – С.118-162.

18. О традициях и влияниях в народной архитектуре якутов // Археология и этнология Дальнего Востока и Центральной Азии. – Владивосток, 1998. – С.197-211.

19. Русские архитекторы и Харбин // III чтения им. Даниловского. Хабаровск. ХГТУ. 1999. – С.40-48.

20. Якутские оборонные амбары // Архитектурное наследство. №43. М., 1999. – С.196-207.

21. Якутская деревянная крепость XVII в. // Тальцы. Иркутск, 1999. – С.3-10.

22. Приморские архитекторы в харбинской эмиграции // Вестник ДВО РАН. – Владивосток, 2001, №4. – С.112-124.

23. Якутские оборонные амбары // Архитектурное наследство. №44. – М.: НИИТАГ РААСН. 2001. – С.81-90.

24. Забайкальские фортеции // Археология и культурная антропология Дальнего Востока и Центральной Азии. – Владивосток: ДВО РАН. 2002. – С.305-323.

25. Русское архитектурное наследие Харбина // Россия и АТР. – Владивосток. 2003. №1. – С.79-88.

26.Хабаровск: Столица Дальнего Востока // Проект Россия. – М., 2001, №22. – С.65-80.

27. Дальний (Далянь) – город европейского типа на востоке Азии // Архитектурное наследство. – М.: УРСС. 2003, №45. – С.162-173.

28. Православные храмы в Китае // Вестник ДВО РАН. – Владивосток, 2002. №6. – С.97-107.

29. Исторические города Якутии // Архитектура Восточной Сибири и Дальнего Востока. Вып.1. Русские города на Дальнем Востоке. – Хабаровск, 2002. – С.10-39, 193-199.

30. Архитектурные памятники Кондуя // Археология и культурная антропология Дальнего Востока. – Владивосток: ДВА РАН, 2002. – С.233-244.

31. Русские города в Китае // Архитектура Восточной Сибири и Дальнего Востока. Вып.1. Русские города на Дальнем Востоке. – Хабаровск, 2002. – С.109-142, 208-222.

32. Народная архитектура скопцов в Якутии // Традиционная культура Востока Азии. Сборник научных трудов АмГУ. – Благовещенск, 2002. – С.334-346.

33. Рассушин в Харбине // Земля Иркутская. 2003. – №1 (21). – С.18-21.

34. Никифоров Н.В. – издатель архитектурного журнала в Харбине // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Вып.5. – Благовещенск: Изд-во АмГУ. 2003. – С.268-274.

35. Первые храмы Приамурья // Архивы на рубеже веков, их роль в исторической науке и практике управления обществом. – Хабаровск: Частная коллекция. 2003. – С.79-87.

36. Памятники архитектуры эпохи модерна в Забайкалье // Научное обеспечение технического и социального развития Дальневосточного региона. – Хабаровск. ХГТУ. 2004.

37. Даурские остроги // Дальний Восток: Проблемы развития архитектурно-0строительного комплекса. Научные чтения памяти профессора М.П. Даниловского. Вып.4. – Хабаровск: ХГТУ, 2003. – С.103-113.

38. Православные храмы в городах Китая // Христианское зодчество /Новые материалы и исследования. – М.: Едиториал-УРСС. 2004. – С.703-730.

39. Дальневосточная библиотека в Хабаровске: из истории строительства ее зданий // Вестник Дальневосточной государственной научной библиотеки. – Хабаровск. 2004. - №3 (24). – С.9-21, 137-139 (ил.).

40. Русские крепости и поселения на Дальнем Востоке (XVII-XVIII вв.) // Российский Дальний Восток в древности и средневековье: открытия, проблемы, гипотезы. – Владивосток: Дальнаука. 2005. – С.636-658.

41. Династии российских архитекторов в Китае // Вести Союза архитекторов России. – М., 2005. – №1 (23). – С.46-51.

42. Архитектор Никитин // Проект Байкал. – 2005. – №6. – С.27-31.

43. Конные мельницы // Архитектурное наследство. – М.: УРСС, 2005. – №46. – С.136-149.

44. Первый архитектор Забайкалья // Проект-Байкал. – Иркутск, 2006. – №7. – С.36-38; №8. – С.30-32.

45. Русские архитекторы в Китае: первая половина XX в. // Китайско-Российский форум на высшем уровне на тему архитектурных стилей и проектирования городов. Данные собраний. – Харбин, 2006. – С.95-100.

46. Харбин – новый мегаполис Китая // Проект-Байкал. – Иркутск, 2006. –№9. – С.29-35.

47. Архитектура модерна в Китае // Вести Союза архитекторов России. – М., 2006. - №3 (29). – С.48-53.

48. Н.Л. Кощевский и С.М. Широкогоров: дружба и сотрудничество в китайской эмиграции // Этнографическое обозрение. – 2007. №6. – С.5-13.

49. Вклад русских зодчих в архитектуру Харбина // Архитектура. Строительство. Дизайн. – М., 2007. – №4 (49). – С.32-38.

50. Профессионально-творческие организации российских инженеров-эмигрантов в Китае // Архитектурное наследие Русского зарубежья. Вторая половина XIX – первая половина XX в. – СПб: “Дмитрий Буланин”, 2008. – С.110-130.

51. Торговые фирмы “Кунст и Альберс” и “И.Я. Чурин и Ко” на Дальнем Востоке // Проект Байкал. – 2008. – №15. – С.134-137.

52. Приамурская выставка // Проект Байкал. – 2008. – №15. – С.134-137.

53. Архитектура конструктивизма на Дальнем Востоке // Проект Байкал. – 2008. – №16. – С.102-107.

54. Модерн в архитектуре русских городов Маньчжурии // Культурный обмен между странами Северо-Восточной Азии и Российским дальним Востоком. – Харбин. – 2008. – С.510-516.

55. Культ и архитектура // Проект Байкал. – 2008. – №18. – С.64-67.

56. Русские художники-эмигранты в Китае // Изобразительное искусство, архитектура и искусствоведение Русского Зарубежья. – СПБ.: “Дмитрий Буланин”, 2008. – С.45-52.

57. По следам русской Атлантиды // Дальний Восток: проблемы развития архитектурно-строительного комплекса: материалы региональной научно-практической конференции. – Хабаровск: ТОГУ, 2010. – Вып.11. – С.78-83.

58. Иркутский купец И.Я. Чурин и его торговая деятельность в Китае и на Дальнем Востоке // Иркутск: роль города в политической и культурной жизни России. К 350-летию основания. 1661-2011: Сборник материалов научно-практической конференции. – М., 2011. – С.261-273.

59. Дальлаг в Якутии: экспедиция по местам сталинских лагерей // Мой университет. - №1(13). – 2013. – С.102-109.

60. Военный инженер Малиновский // История и культура Приамурья. – 2012, №2 (12). – С.137-147.

61. Старый Якутск // Альманах Тобольск и вся Сибирь: Якутск. XIX том. – Тобольск, 2012. – С.82-102.

62. Русские архитекторы и инженеры – педагоги Харбинского политехнического института // Наука, образование и экспериментальное проектирование-2013. – М.: МАРХИ, 2013. – С.44-51.

63. Илимский острог в музее деревянного зодчества “Тальцы” под Иркутском// Проект-Байкал. – Иркутск, 2013. – № 37-38. – С.44-53.

64. Архитектура сталинских лагерей в Якутии // Проект-Байкал. Иркутск, 2014. – №42. – С.154-162.

65. Владивостокская архитектурная школа: становление, развитие и особенности // Дальний Восток: проблемы развития архитектурно-строительного и дорожно-транспортного комплекса: материалы международной научно-практической конференции. - Хабаровск: Изд-во Тихоокеан. гос. ун-та, 2014. – Вып.14. – С.113-117.

66. Образ города как результат деятельности ведущих архитекторов // Academia. Архитектура и строительство. М.: РААСН. – 2015. – №3. С.5-12

67. Из истории военной церкви в честь Иверской Божией Матери // Баландинские чтения – 2015. Новосибирск, 2015.

68. Из истории развития Хабаровской архитектурной школы // Фундаментальные исследования РААСН по научному обеспечению развития архитектуры и строительной отрасли Российской Федерации в 2014 году: сб. науч. тр. РААСН / Юго-Западный государственный университет, под ред.А.В. Кузьмина и др. – Курск: Изд-во “Деловая полиграфия”, 2015. Т.1. – С.16-21.

69. Свято-Николаевский собор в Харбине как символ русской православной культуры // Рябининские чтения: Материалы научной конференции. – Петрозаводск, 2015.

70. Периодическая печать как источник материалов о русской эмиграции в Китае // Пятые чтения имени В.И. Чернышевой: материалы Всероссийской научно-практической конференции “Культурно-историческое наследие Дальнего Востока: сохранение, использование, популяризация”. – Хабаровск: ОАО “Хабаровская краевая типография”, 2015. – С.165-170.

71. Крадин Н.П., Крадин Н.Н. Кондуйские древности // Вопросы истории. – М., 2016 (фактич. 2017). – № 12. – С. 133-138.

Общее число публикаций – более 560, в том числе 30 книг.

Предисловие

Антропологические теории политогенеза развивались в известной степени независимо от теории политической науки, хотя любой антрополог, знакомый с работами современных политологов, может найти очень много общего в механизмах формирования архаических и современных политических институтов. Если взять, например, широко известные труды Роберта Михелса, посвященные социал-демократическим партиям Западной Европы XX века, то при внимательном чтении все больше и больше склоняешься к мысли, что со времен первых вождеств-номов Шумера и Египта мало что изменилось в социальной практике людей. Михелс показывает, что любая политическая партия или профсоюзная организация сталкивается в своей деятельности с различными проблемами (организация политических кампаний и выборов, печатная деятельность, ведение переговоров и т. д.). Данная деятельность отнимает много времени и иногда требует специальной подготовки. Если организация включает большое число членов, то нужны дополнительные усилия по их координации. Постепенно формируется управленческий аппарат, который занимается обеспечением жизнедеятельности организации, собирает взносы, ведет переписку и проч. Партийные функционеры концентрируют в своих руках инфраструктуру организации, органы печати и финансовые средства. Если внутри организации возникает оппозиция, то все эти рычаги могут быть направлены против ревизионистов. Со временем, когда финансовое положение и статус лидеров становятся стабильными, меняется и их психология. Они уже стремятся не столько к выполнению программных установок своей партии, сколько к сохранению собственной стабильности. В этом, по Михелсу, заключается "железный закон олигархии". Замените в нарисованной Михелсом картине некоторые переменные: вместо профсоюза или партячейки поместите группу соседних деревень, вместо взносов - подарки и дань, а вместо парторга вождя - и вы получите типичную картину перерастания вождества в раннее государство. Трудно отделаться от еще одной навязчивой ассоциации - ну чем не "новый политогенез" в постсоветской России и других государствах СНГ. (3) Возможно, кому-то вышеизложенное может показаться чересчур метафоричным. Однако здесь есть над чем поразмыслить. Настолько ли сильно отличаются механизмы формирования структур власти в архаических и современных обществах? Политическая антропология помогает понять, что современная политика своими корнями уходит в прошлое, а определенные формы социальности можно проследить в сообществах высших животных. Политическая антропология также имеет большое значение для понимания политических процессов в современных обществах, которые находятся на пути построения демократической системы правления. Недоучет того, что характер институтов власти и политических процессов в данных обществах имеет во многом "традиционный" (в терминологии Макса Вебера) характер, прямое, некритическое заимствование западных либеральных ценностей может привести к противоположным и непредсказуемым результатам. Многопартийность может вылиться в формирование партийных структур на родоплеменной или конфессиональной основе, а затем привести к крупномасштабным межэтническим или религиозным конфликтам. Разделение властей может привести к хаосу и беспорядкам (так как для традиционных обществ, по сути, не характерен принцип разделения властей), а затем и к установлению открытой военной хунты и т. д. В западной социальной науке политическая антропология занимает важное место. В нашей стране политантропология как самостоятельная дисциплина - достаточно новое направление. В советское время предмет ее исследования фактически находился под запретом, поскольку на изучение теории власти был наложен неофициальный мораторий. Единственное исключение - книга Л.Е. Куббеля "Очерки потестарно-политической этнографии" (1988), в которой автор - известный отечественный африканист - главное внимание уделил эволюции архаических и колониальных обществ (необходимо помнить, что западное название науки "антропология" во многом синонимично отечественному термину "этнография"). Эта работа оказала большое влияние на целое поколение исследователей. Но с момента выхода монографии прошло более десяти лет, она давно стала библиографической редкостью, а ряд ее положений должен быть пересмотрен в свете данных современной науки. Только в годы "расцвета" перестройки, и особенно после 1991 г., стало возможным говорить прямым текстом о предмете и целях политической антропологии в полном объеме, о многочисленных примерах архаических и традиционных элементов власти в политической культуре СССР и постсоветских стран СНГ. Данная дисциплина включена в стандарты для преподавания политологам и социологам, ее стали осваивать будущие профессиональные социоантропологи. Но книг по политантропологической тематике по-прежнему немного. Практически нет учебников и пособий для студентов вузов. Именно это обстоятельство побудило меня взяться за написание данной работы. Однако выяснилось, что избранная тема настолько обширна, что я оказался не в состоянии охватить ее полностью. (4) В ряде случаев пришлось касаться проблем иных наук. Но это участь большинства учебных пособий. Авторы подобных изданий вынуждены вторгаться в область смежных дисциплин, где их компетенция недостаточно полна. За все возможные ошибки и неточности ответственность лежит только на мне. Предлагаемая книга написана в первую очередь для тех, кто недостаточно хорошо знаком с предметом и проблематикой политической антропологии. Пытливым студентам, которые не удовлетворяются материалом учебника, приготовлен маленький сюрприз - расширенный список литературы. В списке этом по причине нехватки места упоминаются далеко не все работы. Однако все они имеют отношение к политической антропологии. Кроме этого, по смежным вопросам ссылки на дополнительные публикации я давал прямо в тексте, стараясь по возможности учесть всю наиболее важную литературу. В основу учебного пособия положены лекционные курсы, прочитанные в течение 1995-2000 гг. Публикация этой работы стала возможной благодаря гранту ФЦП "Интеграция" (М422-06), а также некоторым моим собственным исследованиям, выполненным при поддержке ряда научных фондов: РГНФ (97-01-00533), Фонда Сороса (1998, № HAG803), МОНФ (1998, № 224). Хотелось бы высказать признательность за ценные советы и пожелания О.Ю. Артемову, Д.М. Бондаренко, Л.С. Васильеву, Х.Дж.М. Классену, А.В. Коротаеву, Л. Крэдеру, В.А. Лыншу, Ю.В. Павленко, В.А. Попову, А.И. Фурсову, А.М. Хазанову.

У нас безотказное оружие - базисная теория феодализма,
разработанная в тиши кабинетов и лабораторий, на пыльных
раскопах, в солидных дискуссиях. Жаль только, что дон Рэба
понятия не имеет об этой теории 1 .

Глава 1

^ ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ

1. Что такое антропология?

Политическая антропология сложилась как одно из ответвлений антропологической науки. В самом широком смысле антропология (от греч . антропос - человек) - это совокупность научных знаний о природе человека и его деятельности. Иногда в современной отечественной литературе встречаются высказывания, что антропология, главным образом социальная и культурная антропология, - молодая наука, находящаяся на этапе своего становления. Однако это далеко не так. Первая кафедра социальной антропологии была создана еще в 1908 г. при Ливерпульском университете Дж. Фрэзером, хотя реально данная дисциплина сформировалась еще в XIX в. В настоящее время антропология представляет собой целый комплекс наук о человеке и его деятельности. Только в США антропология преподается более чем в 400 высших учебных заведениях, которые ежегодно выпускают 9000 бакалавров. Около 11 000 антропологов состоят членами Американской антропологической ассоциации, более 400 человек ежегодно получают ученую степень доктора философии (PhD) по антропологическим специальностям. Раз в пять лет проводятся международные конгрессы антропологических и этнографических наук, на которые съезжаются ученые со всего мира. Интеллектуальным предшественником современной антропологии был философский антропологизм мыслителей ХVIII-ХIX вв., согласно которому, только исходя из человеческой сущности, можно разработать систему представлений о природе, обществе, познании (Л. Фейербах, М. Шелер, Ф. Ницше, Н. Чернышевский и др.). Однако уже изначально антропология мыслилась шире, чем просто философское осмысление проблем человеческой сущности. Помимо философской антропологии в ее состав включались и другие дисциплины и концепции. Со второй половины XIX в. понимание антропологии изменилось. (6) Накопление научной информации неизбежно вело к дифференциации гуманитарного знания. Постепенно выделились в самостоятельные науки политическая экономия, социология, психология, история, филология и т. д. В этот же период сформировалась и антропология (в XIX в. ее нередко называли этнологией) - дисциплина, изучающая народы, находящиеся вовне цивилизованного мира. По причине ограниченности источников по истории бесписьменных архаических народов, а также в силу особенностей исследовательской работы в данных культурах, когда антрополог должен был в одинаковой степени иметь высокую подготовку в самых различных областях науки, такие дисциплины, как в первую очередь физическая антропология (или естественная история человека), этнография, археология, не могли существовать одна без другой. Это привело не столько к их дифференциации (хотя в некоторых странах, в том числе и у нас, они до сих пор считаются самостоятельными науками), сколько к интеграции их в единый междисциплинарный комплекс. В то же время постепенно философско-антропологическая проблематика оказалась выведенной за рамки собственно антропологии. В настоящее время антропологическую науку, как правило, подразделяют на две большие части: физическую и культурную (или иначе социальную ) антропологию. Первая изучает физическое строение человеческого тела и антропогенез (т. е. проблему происхождения человека). Вторая представляет собой комплекс самостоятельных дисциплин (археология, лингвистика, фольклористика, этнография и, наконец, собственно культурная или социальная антропология), рассматривающих в целостности культуру того или иного народа.

В самом широком смысле культурная антропология изучает хозяйственный быт, социальные системы, обычаи и идеологические представления архаических народов. Нередко понятия "культурная" и "социальная" антропология рассматривают как синонимы (первый термин используется в основном в США, второй - в странах Западной Европы, особенно в Великобритании). Однако между ними есть некоторая разница. Если британские антропологи рассматривают культуру как составную часть человеческого общества, то их заокеанские коллеги вслед за Л. Уайтом полагают, что социальность присуща не только людям, но и высшим животным. "Именно культура, а не общество выступает в качестве отличительной особенности человека, научное исследование этой особенности должно быть названо скорее культурологией, а не социологией" (White 1949: 116). Исторически сложилось так, что антропологи по преимуществу занимались изучением и реконструкцией образа жизни бесписьменных ("доисторических") народов. В то же время антропология не прервала связи с другими общественными науками. Не случайно многие исследователи определяли социальную антропологию как "отрасль социологии, изучающей примитивные общества". Однако в 50-60-е годы XX в. в антропологии (7) наметилась естественная тенденция к некоторому сужению объекта исследований: с накоплением знаний ученые стали переходить к более углубленному изучению отдельных аспектов культуры - технологии, социальной организации, семейно-брачным отношениям, верованиям и проч. Концентрируя свои усилия на отдельном направлении, некоторые из антропологов пришли к осознанию актуальности расширения временных рамок своих исследований, а также к необходимости более тесной кооперации с другими науками - экономикой, демографией, социологией и проч. Все это привело к появлению ряда новых интересных субдисциплин культурной антропологии, таких как экономическая и юридическая антропология, дополняющие классическую политическую экономию, а также историю государства и права, наконец, сформировалась особая, пограничная с политическими науками, дисциплина - политическая антропология. В отечественной литературе исследования исторических структур власти осуществлялись в рамках комплекса исторических наук (собственно истории, археологии и этнографии). Для марксистской науки термин "политическая антропология" был неприемлем в силу двух причин. Во-первых, в силу того, что в отечественной науке "социальную антропологию" традиционно было принято считать не самостоятельной наукой, а одной из исторических наук и именовать "этнографией" (антропологами у нас называли только тех, кто занимался физической антропологией ). Во-вторых, потому, что согласно марксистской теории политика существует только в классовом обществе, тогда как отношения в первобытном обществе не могут считаться политическими. Следовательно, для обозначения последних необходим совершенно иной термин. В 1970-е годы отечественными этнографами было предложено именовать отношения в первобытном обществе потестарными (от лат . potestas - власть), хотя введение такого термина нельзя признать особенно удачным. Ведь отношения власти существуют не только в первобытности, а во всех стадиальных типах общества. В 1979 г. Л.Е. Куббель предложил называть политическую антропологию термином "потестарно-политическая этнография", а спустя десять лет им была написана первая (и пока, в сущности, единственная обобщающая) книга на русском языке на данную тему (Куббель 1979; 1988). Несмотря на официальное игнорирование, термин "политическая антропология" тем не менее постепенно вошел в лексикон отечественных исследователей. С середины 1980-х годов он все чаще и чаще стал встречаться в работах этнографов-антропологов и востоковедов. В настоящее время "политическая антропология" официально вошла в перечень научных дисциплин в высших учебных заведениях, она читается студентам антропологических, социологических и политологических специальностей. Студенты-историки изучают аналогичные проблемы в программе курсов "История первобытного общества", "История древнего мира" и "Этнография".

(8) 2. Политическая антропология. Понятие политической антропологии

Поскольку антропологи занимались в основном изучением неевропейских цивилизаций и культур, предметом изучения политической антропологии стали механизмы и институты власти и социального контроля преимущественно в доиндустриальных и посттрадиционных обществах. С этим согласны большинство специалистов. Так, Ж. Баландье полагает, что в задачи политической антропологии входит сравнительное изучение политической организации первобытных и архаических обществ (Balandier 1967: 6-9). С ним перекликается Л.Е. Куббель, по которому предметом потестарно-политической этнографии являются отношения власти и управления обществом преимущественно в доиндустриальные эпохи (Куббель 1979; 1988). Схожие определения политической антропологии даются в большинстве западных специальных словарей, энциклопедий и справочников по социокультурной антропологии и политологии. В одном из подобных изданий, воспроизведенных в журнале "Политические исследования" (1993, №1), дано следующее определение: Политическая антропология - изучение институтов управления и соответствующей практики у этнических сообществ, в особенности в примитивных обществах и в обществах с племенным строем. Политическая антропология выясняет связь политического поведения с более широкой групповой культурой и исследует то, какими путями происходит развитие политических институтов и практики.

М. Абеле несколько расширяет предмет политической антропологии. Он считает, что в ее задачи входит "изучение властных процессов и систем, пронизывающих наши структуры, и способов, в которых проявляются корни и формы политического действия в наших обществах" (Абеле 1998: 30). В.В. Бочаров пытается объединить обе точки зрения. По его мнению, первоначально политическая антропология изучала системы властно-управленческих отношений в традиционных обществах. В настоящее же время она должна стать прикладной наукой, направленной на оптимизацию принимаемых в процессе управленческой деятельности решений в условиях, когда в качестве управляемых выступают полиэтничные субъекты, политическая культура которых густо замешана на традиционном субстрате (Бочаров 1998: 141). (9) В итоге, можно определить предмет изучения данной дисциплины как совокупность институтов контроля и власти в доиндустриалъных обществах: структура данных институтов и их сравнительная типология, анализ причин и факторов преобразования одних форм в другие, проблема адаптации, инкорпорации и трансформации традиционных механизмов контроля в современных политических институтах. Исходя из этого, политическую антропологию можно дефинировать как антропологическую дисциплину, изучающую народы мира с целью выявления особенностей политической организации в исторической динамике .

Антропологические теории политогенеза развивались в известной степени независимо от теории политической науки, хотя любой антрополог, знакомый с работами современных политологов, может найти очень много общего в механизмах формирования архаических и современных политических институтов. Если взять, например, широко известные труды Роберта Михелса, посвященные социал-демократическим партиям Западной Европы XX века, то при внимательном чтении все больше и больше склоняешься к мысли, что со времен первых вождеств – номов Шумера и Египта мало что изменилось в социальной практике людей.

Михелс показывает, что любая политическая партия или профсоюзная организация сталкивается в своей деятельности с различными проблемами (организация политических кампаний и выборов, печатная деятельность, ведение переговоров и т. д.). Данная деятельность отнимает много времени и иногда требует специальной подготовки. Если организация включает большое число членов, то нужны дополнительные усилия по их координации. Постепенно формируется управленческий аппарат, который занимается обеспечением жизнедеятельности организации, собирает взносы, ведет переписку и проч.

Партийные функционеры концентрируют в своих руках инфраструктуру организации, органы печати и финансовые средства. Если внутри организации возникает оппозиция, то все эти рычаги могут быть направлены против ревизионистов. Со временем, когда финансовое положение и статус лидеров становятся стабильными, меняется и их психология. Они уже стремятся не столько к выполнению программных установок своей партии, сколько к сохранению собственной стабильности. В этом, по Михелсу, заключается "железный закон олигархии". Замените в нарисованной Михелсом картине некоторые переменные: вместо профсоюза или партячейки поместите группу соседних деревень, вместо взносов – подарки и дань, а вместо парторга вождя – и вы получите типичную картину перерастания вождества в раннее государство. Трудно отделаться от еще одной навязчивой ассоциации – ну чем не "новый политогенез" в постсоветской России и других государствах СНГ.

Возможно, кому-то вышеизложенное может показаться чересчур метафоричным. Однако здесь есть над чем поразмыслить. Настолько ли сильно отличаются механизмы формирования структур власти в архаических и современных обществах? Политическая антропология помогает понять, что современная политика своими корнями уходит в прошлое, а определенные формы социальности можно проследить в сообществах высших животных. Политическая антропология также имеет большое значение для понимания политических процессов в современных обществах, которые находятся на пути построения демократической системы правления. Недоучет того, что характер институтов власти и политических процессов в данных обществах имеет во многом "традиционный" (в терминологии Макса Вебера) характер, прямое, некритическое заимствование западных либеральных ценностей может привести к противоположным и непредсказуемым результатам. Многопартийность может вылиться в формирование партийных структур на родоплеменной или конфессиональной основе, а затем привести к крупномасштабным межэтническим или религиозным конфликтам. Разделение властей может привести к хаосу и беспорядкам (так как для традиционных обществ, по сути, не характерен принцип разделения властей), а затем и к установлению открытой военной хунты и т. д.

В западной социальной науке политическая антропология занимает важное место. В нашей стране политантропология как самостоятельная дисциплина – достаточно новое направление. В советское время предмет ее исследования фактически находился под запретом, поскольку на изучение теории власти был наложен неофициальный мораторий. Единственное исключение – книга Л.Е. Куббеля "Очерки потестарно-политической этнографии" (1988), в которой автор – известный отечественный африканист – главное внимание уделил эволюции архаических и колониальных обществ (необходимо помнить, что западное название науки "антропология" во многом синонимично отечественному термину "этнография"). Эта работа оказала большое влияние на целое поколение исследователей. Но с момента выхода монографии прошло более десяти лет, она давно стала библиографической редкостью, а ряд ее положений должен быть пересмотрен в свете данных современной науки.

Только в годы "расцвета" перестройки, и особенно после 1991 г., стало возможным говорить прямым текстом о предмете и целях политической антропологии в полном объеме, о многочисленных примерах архаических и традиционных элементов власти в политической культуре СССР и постсоветских стран СНГ. Данная дисциплина включена в стандарты для преподавания политологам и социологам, ее стали осваивать будущие профессиональные социоантропологи. Но книг по политантропологической тематике по-прежнему немного. Практически нет учебников и пособий для студентов вузов. Именно это обстоятельство побудило меня взяться за написание данной работы. Однако выяснилось, что избранная тема настолько обширна, что я оказался не в состоянии охватить ее полностью.

В ряде случаев пришлось касаться проблем иных наук. Но это участь большинства учебных пособий. Авторы подобных изданий вынуждены вторгаться в область смежных дисциплин, где их компетенция недостаточно полна. За все возможные ошибки и неточности ответственность лежит только на мне.

Предлагаемая книга написана в первую очередь для тех, кто недостаточно хорошо знаком с предметом и проблематикой политической антропологии. Пытливым студентам, которые не удовлетворяются материалом учебника, приготовлен маленький сюрприз – расширенный список литературы. В списке этом по причине нехватки места упоминаются далеко не все работы. Однако все они имеют отношение к политической антропологии. Кроме этого, по смежным вопросам ссылки на дополнительные публикации я давал прямо в тексте, стараясь по возможности учесть всю наиболее важную литературу.

В основу учебного пособия положены лекционные курсы, прочитанные в течение 1995-2000 гг. Публикация этой работы стала возможной благодаря гранту ФЦП "Интеграция" (М422-06), а также некоторым моим собственным исследованиям, выполненным при поддержке ряда научных фондов: РГНФ (97-01-00533), Фонда Сороса (1998, № HAG803), МОНФ (1998, № 224). Хотелось бы высказать признательность за ценные советы и пожелания О.Ю. Артемову, Д.М. Бондаренко, Л.С. Васильеву, Х.Дж.М. Классену, А.В. Коротаеву, Л. Крэдеру, В.А. Лыншу, Ю.В. Павленко, В.А. Попову, А.И. Фурсову, А.М. Хазанову.

У нас безотказное оружие – базисная теория феодализма,

разработанная в тиши кабинетов и лабораторий, на пыльных

раскопах, в солидных дискуссиях. Жаль только, что дон Рэба

понятия не имеет об этой теории .

Достаточно убедительно аргументированной теоретически концепции общественного строя кочевых народов еще не создано. Это наглядно демонстрируется парадоксами и проблемами, которые стоят перед кочевниковедами на нынешнем этапе. Думается, мало кто сомневается в том, что земледелие имеет несравненно большие потенции для развития, чем кочевое или полукочевое скотоводство. Но как тогда объяснить факт того, что кочевые империи охватывали территории несоизмеримо большие, чем даже самые великие из земледельческих государств? Более того, эти земледельческие государства, имевшие высокоразвитую экономику и громадное население, они часто вынуждали платить дань. Еще менее объясним факт того, что у номадов при рано появившейся собственности на средства производства (скот) и социальной стратификации раннеклассовая структура, за исключением, быть может, одного-двух случаев, так и не сложилась.

Этот набор парадоксов, впервые сформулированных английским историком-востоковедом Э. Гелянером, в отечественной литературе решался двояким образом: либо посредством завышения уровня «базиса», либо путем занижения уровня развития «надстройки». По первому пути пошли сторонники теории «кочевого феодализма», причем не столько ее основоположник Б.Я. Владимирцев, сколько его последователи. Ими существенно завышалась степень развития исследуемых кочевых обществ, искажались факты в поисках несуществующих классов, частной собственности и государства. По второму пути пошел Г.Е. Марков. Он первым вырвался из заколдованного круга парадигмы «кочевого феодализма» и дал ее критику. Однако вряд ли правомерно сведение им всех высших форм общественной организации номадов только к «военной демократии». Между тем большая часть обществ, которые исследовал Г.Е. Марков, имела иерархическую природу (в основном это вождества), а некоторые, возможно, и раннеклассовый характер.

Думается, решение большей части этих парадоксов возможно посредством смещения угла зрения. Нужно посмотреть на кочевников не глазами земледельцев (они варвары, и все у них недоразвитое), а «изнутри”, с точки зрения самих номадов и, соответственно, исходя из условий их существования, попытаться объяснить феномен социополитической структуры. Под условиями существования здесь понимается самый широкий спектр факторов: и природно-экологическая среда, опосредованная колебаниями климата; и экстенсивная экономика номадов, толкавшая их на установление торговых контактов с земледельцами, а в случае отказа вынуждавшая браться за оружие; и множество внешних и внутренних политических причин (давление эемледельческих цивилизаций, междоусобные войны за скот и пастбища и др.); и наконец, этноинтегрирующие импульсы (отчасти в том понимании, которое предлагает Л.H. Гумилев) — в конечном счете все это, в большей либо в меньшей степени, способствовало формированию во многом уникальной формы социополитической организации номадов — кочевой империи.

Что же в таком случае понимать под последней? Кочевая империя — это сложная, занимающая относительно большое пространство общественная система, состоящая из кочевого «ядра», имеющего форму иерархической (военно-иерархической) пирамидальной структуры при сравнительно неразвитой внутренней эксплуатации (с точки зрения теории эволюции форм потестарно-политической организации это, наверное, могло быть как вождество, так и раннее государство) и зависимой, эксплуатирующейся, как правило, посредством данничества территории, в которую могли входить как земледельческие, так я другие народы.

Для кочевого «ядра», или, иначе говоря, номадной подсистемы империи характерны многоступенчатый, иерархический характер социальной организации, в которой низшие звенья основаны на действительных экономических связях, кровном родстве, принципах трудовой кооперации, а более высокие уровни характеризуются фиктивным генеалогическим родством, военными потестарно-политическими и др. связями; триадный (в редких случаях — дуальный) принцип социальной организации на ее высшем уровне; военно-иерархический характер социальной организации, как правило, по «десятичному» принципу (используя терминологию Г.Е. Маркова и В. Кёнига «военно-кочевое агрегатное состояние»).

По характеру отношений, складывающихся между номадной и земледельческой подсистемами можно выделить три типа кочевых империй. Следует только отметить, что подобная работа по типологизация кочевых обществ проводилась и другими исследователями, особенно С.А. Плетневой и А.М. Хазановым. Монография «Кочевники средневековья» первого автора требует специального рассмотрения, а позиции, сформулированные в книгах А.М. Хазанова, во многом послужили основой для предложенной ниже схемы.

В первом случае кочевники и земледельцы не составляли ни единой взаимосвязанной экономической системы, ни тем более единого политического организма. Получение прибавочного продукта, необходимого для существования «ядра», происходило посредством «дистанционной эксплуатации» (термин А.И. Фурсова). Здесь следует оговориться, что в данном случае ко многим земледельческим обществам термины «зависимый» и «подсистема» могут быть применены достаточно условно, но с точки зрения организации системы это оправдано. Земледельцы выступали для кочевников в качестве дополнительного энергетического источника, т.е. в этом смысле как часть их системы и, думается, что не будь этого источника, возможности для создания крупных объединений в степи были бы более ограничены. В качестве примера империй этого типа можно назвать большую часть держав Евразии: сюнну, сяньби, тюрки, уйгуры и др.

Кочевые империи второго типа характеризуются тем, что кочевая и оседлая подсистемы составляют единый политический организм, однако между их экономическими системами отсутствует тесная связь. Классическими вариантами являются Юаньская империя и Золотая Орда. Возможны три варианта в эволюции империй этого типа: 1) отделение земледельческой подсистемы, запустение городов, номадизация населения, переход империй второго типа в империи первого типа или распад вовсе; 2) дальнейшая седентеризация и превращение в комплексное земледельческо-скотоводческое государство, дальнейшее развитие которого определяется закономерностями, характерными для оседлых обществ. Этот вариант эволюции возможен только в зонах, благоприятствующих как для земледелия, так и для скотоводства; 3) миграция номадов на территорию земледельческого государства и превращение в империю третьего типа.

Кочевые империи третьего типа создавались после того, как номады завоевывали земледельческие общества и перемещались на их территорию. Соответственно кочевое «ядро» и землодельческо-городское население входили в состав одного социального организма. Экспансия номадов, как правило, отрицательно влияла на экономическое и социальное развитие общества в целом. Только земледельческая экономика и города, являвшиеся центрами торговли и ремесла, могли стать тем фундаментом, на основе которого представлялось возможным дальнейшее развитие. Но для этого было необходимо пожертвовать кочевым образом жизни. «Хотя (вы) получили Поднебесную сидя на коне, но нельзя управлять (ею) сидя на ноне» — так сформулировал эту мысль Елюй Чу-цай, обращаясь к монгольскому Великому Хану. К числу империй этого типа можно отнести государство ильханов в Иране, Тоба Вэй в Китае, многие из «варварских королевств» Европы и др.

Следует заметить, что выделенные типы нужно рассматривать скорее не как «типы» в историко-археологическом понимании этого термина, а как возможные «моменты» (стоп-кадры) в вариативных линиях эволюции кочевых обществ. К примеру, Монгольская империя, созданная Чингисханом, была сначала империей первого типа. В процессе завоеваний она превратилась в империю второго типа (Юань), а после поражения в Китае снова трансформировалась в империю первого-типа. Или Скифия — прошла длительную эволюцию от первого типа к третьему. При этом возможность перехода империй из одного состояния в другое определялась в большей степени состоянием дел в земледельческих государствах. Ни сюнну, ни тюрки не смогли завоевать Китай. Только с падением Ханьской империи было создано государство Тоба Вэй.

Чаще всего «первичными» были империи первого типа, хотя теоретически вариабелен результат миграции и завоевания земледельческого государства племенной конфедерацией. Кроме того, империи третьего типа в случаях, когда номады и земледельцы изначально занимали одну экологическую зону, как это было в африканском Межозерье (впрочем, тут точнее говорить о скотоводах, полуоседлых или полукочевых), могли образовываться сразу, минуя фазу первого типа.

Империи второго типа были своеобразной переходной моделью, однако они могли существовать длительное время и достаточно сильно отличались от империй первого и третьего типов. От первых их отличал характер эксплуатации, более регулярный, и его последствия: урбанизация в степи как возможный вариант усиления эксплуатации простых кочевников, формирование бюрократического аппарата для управления завоеванными оседло-городскими обществами. От третьих их отличала политическая неустойчивость и патологическая обреченность на неуспех. В конечном счете их падение было делом времени (время о точки зрения индивида и с позиций Клио — понятия неоднозначные). Только ориентация на третью модель могла привести к социальному развитию.

Крадин Н.Н. Кочевая империя как социополитическая система // Проблемы археологии скифо-сибирского мира (социальная структура и общественные отношения): тезисы всесоюзной археолог.конф. Ч. I. Кемеровский гос. ун-т. - Кемерово: КемГУ, 1989. С. 19-23.

В этот день:

• Дни рождения
• 1963 Родился Алексей Алексеевич Тишкин - российский археолог, доктор исторических наук, специалист по археологии раннего железного века Алтая.
• Дни смерти
• 1902 Умер Рудольф Вирхов - немецкий патологоанатом, гистолог, один из основоположников клеточной теории в биологии и медицине, основоположник теории клеточной патологии в медицине; был известен также как археолог, антрополог и палеонтолог.

Николай Николаевич Крадин (17 апреля 1962, п. Онохой, Бурятской АССР) — российский учёный, историк, археолог, антрополог. Доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН.

Заведующий Центром политической антропологии Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток. Член редакционных советов журналов «Социальная эволюция и история», «Журнал социологии и социальной антропологии», «Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История. Филология», а также редколлегий журналов «Археология, этнография и антропология Евразии», «Краткие сообщения института археологии», «Вестник СПбГУ», сер. 13 «Востоковедение, африканистика», «Archaeological Research in Asia» и др.

Николай Николаевич Крадин родился в семье историка архитектуры Николая Петровича Крадина. Детство будущего учёного прошло в Ленинграде, где отец Николая проходил обучение на архитектурном факультете Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина Академии художеств СССР. В 1970 году Николай пошёл в школу. После окончания обучения отца в Академии художеств в том же году переехал вместе с родителями в Хабаровск, где в 1979 году окончил среднюю школу № 34. В 1980 году Крадин поступил на дневное отделение исторического факультета Иркутского государственного университета, которое окончил в 1985 году.

С 1985 года Николай Крадин работает в Институте истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН. В 1990 году досрочно за год до окончания аспирантуры в специализированном совете при Институте истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН защитил кандидатскую диссертацию на тему «Социально-экономические отношения у кочевников (Современное состояние проблемы и её роль в изучении средневекового Дальнего Востока)». Научный руководитель — д.и.н. Э. В. Шавкунов.

В 1999 году в Санкт-Петербургском филиале Института востоковедения РАН Николай Крадин защитил докторскую диссертацию на тему «Империя Хунну (структура общества и власти)». В 2001 году ему было присвоено звание профессора по кафедре социальной антропологии. В декабре 2011 года был избран членом-корреспондентом РАН.

Преподавательскую деятельность Николай Крадин начал в 1994‑1995 гг. профессором кафедры всеобщей истории Уссурийского гос. пед. института, с 1996 по 2011 год преподавал в Дальневосточном государственном технических университете (ДВГТУ), а с 2000 по 2011 гг. в Дальневосточном государственном университете (ДВГУ). В ДВГТУ в 1999‑2011 руководил первой на Дальнем Востоке кафедрой социальной антропологии, а после объединения этих вузов в Дальневосточный федеральный университет (ДВФУ) с 2011 по 2016 гг. Н. Н. Крадин возглавлял в нём кафедру всеобщей истории, археологии и антропологии. Читал также лекции в университетах Монголии, Китая, Чехии, Франции и Германии.

Книги (13)

Альтернативные пути к цивилизации

В монографии, подготовленной международным авторским коллективом в составе видных ученых из восьми стран, на конкретных примерах ранних обществ Евразии, Тропической Африки, доколумбовой Америки и Океании рассмотрены альтернативные исторические пути к цивилизации.

Использование Последних данных социальной антропологии, этнографии, археологии, сравнительных конкретно-исторических исследований позволило авторам критически переосмыслить устоявшиеся воззрения на историческое развитие как относительно единообразный процесс и заложить основы кардинально новой — нелинейной общей теории социокультурной эволюции.

Для историков, антропологов, этнографов, этологов, археологов, философов, социологов, культурологов, представителей других наук об обществе. Может использоваться в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений по широкому кругу социально-гуманитарных специальностей.

Империя Чингис-хана

В книге рассказывается о том, как небольшой и мало кому известный народ—монголы, возглавленные Чингис-ханом, за короткий срок создали могущественную державу" сокрушившую несколько цивилизаций средневековья. Феномен Чингис-хана рассмотрен в монографии на базе новейших теоретических открытий в области социокультурной и политической антропологии.

Авторы по-новому интерпретируют основные события монгольской истории, проводят системный анализ собственно монгольского общества XII-XIII вв., его социальной структуры и общественной организации, выявляют геополитические, социально-экономические, культурные предпосылки образования империи, характер ее отношений с земледельческим миром.

История киданьской империи Ляо (907-1125)

Данная работа представляет собой первое обобщающее монографическое издание на русском языке, посвященное киданьской империи Ляо (907-1125).

Книга суммирует наиболее полные результаты исследований киданьского общества на основе изучения письменных источников, а также современных достижений киданьской археологии. Последовательно рассматривается история ранних киданей, история империи Ляо, археологические памятники киданей, их материальная культура, экономика, территориально-административное устройство, общественный строй.

Кочевники Евразии

В данную книгу включены наиболее интересные работы известного российского кочевниковеда Н.Н. Крадина, опубликованные в различных изданиях, а также прочитанные в качестве докладов на международных конференциях последних лет.

Оригинальная авторская концепция показывает, что для номадов был характерен особый, своеобразный путь социальной эволюции. Ряд сюжетов посвящен историографии кочевниковедения, другие разделы — различным аспектам истории, археологии и этнографии номадов Евразии.

Большое внимание уделено теоретическим вопросам истории кочевого мира и происхождения государственности, современным теориям исторического процесса, специфике историко-антропологического прочтения летописных источников, методике компьютерного анализа археологических материалов. Хронологически книга включает разделы, посвященные кочевникам самых различных эпох — от древности до наших дней, — хунну, монголам, бурятам и др.

Кочевые общества (проблемы формационной характеристики)

В монографии дается состояние дискуссии о характере общественного строя кочевых обществ. Анализируется экономический базис номадизма, его социально-экономическая структура и формы социополитической организации. Предлагается нетрадиционное решение вопроса формационной природы кочевничества.

Для историков, этнографов, археологов, философов, а также всех, кто интересуется дискусионными проблемами докапиталистических обществ.

Между Востоком и Западом: движение культур, технологий и империй

В сборник включены доклады участников III Международного конгресса средневековой археологии евразийских степей (Владивосток, 2-6 мая 2017 г.).

Доклады охватывают широкий круг вопросов, связанных с изучением истории и археологии средневековых государств и империй Евразии, коммуникаций и связей между культурами и цивилизациями, массовых миграций и диффузий культурных и технологических импульсов. Территориально тематика представленных докладов включает материалы от Болгарии и Крыма до Дальнего Востока. Хронологические рамки — от хунну и гуннов до этнографического времени. Много внимания уделено естественно-научным методам в археологических исследованиях.

Книга предназначена для археологов и историков, специализирующихся в области средневековой истории и археологии Евразии, а также преподавателей, аспирантов и студентов исторических специальностей.

Монгольская империя и кочевой мир

Сборник посвящен истории Монгольской империи Чингис-хана.

На широком сравнительно-историческом фоне рассматриваются проблемы типологии кочевых обществ, социально-политическая организация монгольского общества, идеологическая и правовая система Монгольской империи. Много внимания уделено рассмотрению отношений монголов с земледельческими цивилизациями. В числе авторов книги известные ученые из многих стран, специализирующиеся в области изучения кочевых обществ.

Книга будет полезна не только специалистам в области истории, археологии и этнографии кочевого мира, но и более широкому кругу читателей, интересующихся историей кочевничества, монгольской истории и истории цивилизаций, в том числе преподавателям вузов, аспирантам, студентам.

Монгольская империя и кочевой мир. Книга 2

Сборник является продолжением изданной в 2004 году одноименной книги, посвященной истории Монгольской империи, и результатом работы коллектива ученых России, Монголии и других стран, участвовавших в конференции, которая состоялась в сентябре 2004 года в г. Улан-Удэ и была проведена Институтом монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН.

Было продолжено обсуждение проблем типологии кочевых обществ, специфики их социально-политической организации, идеологии и права. Затронуты вопросы научной интерпретации значения Монгольской империи в прошлом и ревитализация интереса к ней в XX в.

Монгольская империя и кочевой мир. Книга 3

Материалы международной научной конференции.

Монография посвящена истории Монгольской империи Чингис-хана. На широком сравнительно-историческом фоне рассматриваются проблемы типологии кочевых обществ, социально-политическая организация монгольского общества, идеологическая и правовая система Монгольской империи. Много внимания уделено рассмотрению отношений монголов с земледельческими цивилизациями. В числе авторов книги известные учёные из многих стран, специализирующиеся в области изучения кочевых обществ.

Книга будет полезна не только специалистам в области истории, археологии и этнографии кочевого мира, но и более широкому кругу читателей, интересующихся историей кочевничества, монгольской историей и историей цивилизаций, в том числе преподавателям вузов, аспирантам, студентам.

Политическая антропология

Систематически излагается история политантропологических учений, анализируются основные современные школы и течения в этой области.

Рассматриваются социобиологические и культурные основы власти, формы социальной стратификации и мобильности. Исследуются структура власти и эволюция лидерства в различных типах обществ. Большое внимание уделяется феномену государства, причинам его возникновения, путям политогенеза, типам и формам государственности.

Для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальностям Политология и Социальная антропология. Может использоваться в учебном процессе по широкому кругу специальностей и направлений при углубленной подготовке магистров в области политических наук. Представляет интерес для ученых и специалистов в области политологии, культурологии, социологии, антропологии и других социально-гуманитарных дисциплин.

Социальная структура ранних кочевников Евразии

Целью работы является демонстрация опыта реконструкции системы статусов и рангов в архаических обществах на основе археологических данных. Эта проблема рассматривается авторским коллективом на примере изучения социумов так называемых ранних кочевников Евразии. В научный оборот вводится значительное количество источников, предложена их интерпретация. Много внимания уделяется методическим и теоретическим проблемам «социальной археологии», общим вопросам эволюции кочевников скотоводов Евразии.

Издание окажется полезным не только как методическое пособие для осуществления реконструкций социальной структуры по археологическим материалам, но и послужит стимулом для дальнейшего развития социальной археологии номадизма в нашей стране в целом. Оно рассчитано на археологов, историков, социологов, культурологов, этнографов и других исследователей, занимающихся изучением кочевников.

Последовательно раскрываются различные теории исторического процесса, начиная с глубокой древности и до наиболее популярных теорий XX-XXI вв. (марксизм, цивилизационный подход, теории модернизации, мир-системный анализ и др.). Детально рассмотрены основные факторы исторического процесса (природа, демография, роль личности и пр.), наиболее влиятельные теоретические парадигмы (школа «Анналов», тендерная история, история повседневности и пр.). Большое внимание уделено инструментарию историка — различным методам социального и исторического познания.

Предназначено для студентов, аспирантов и всех интересующихся теорией истории.