4. Диалектика и основной вопрос философии Диалектический метод Гегеля в его идеалистической, мистифицированной форме в конечном итоге оказался непригодным орудием для подлинного познания мира. Он содержал в себе безысходное противоречие и вследствие этого не мог

Основной вопрос философии Отправным пунктом для решения этой сложной и многосторонней идейно-теоретической задачи в произведении «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» стала дальнейшая разработка марксистского понимания сущности философского

Проблемы бытия и его форм рассматриваются многими философскими системами. Это не случайно. Изучение философских вопросов бытия мира, человека в мире, проблем духа ведёт к решению сложных проблем мировоззрения, определяет систему отношений человека к миру и место человека в мире.

Философское понимание бытия

Проблема бытия является объектом философской мысли более двух с половиной тысячелетий. "Это необходимо говорить и думать, что должно быть бытие: есть лишь бытие, ничто - его нет" - утверждал античный философ Парменид (VI в. - V в. до н.э.) в поэме "O природе".

Категория бытия является исходным понятием, на базе которого строится философская картина мира. Пожалуй, невозможно найти философскую систему, в которой бы не ставилась проблема бытия. Отношения бытия отражены в основном вопросе философии, тесно связаны с прошлым, настоящим и будущим в существовании мира, с жизнью и деятельностью человека.

Конкретная и конечная жизнь человека в конкретных и изменяющихся условиях приводит к мысли о бренности мира, о пространственно-временных границах его существования. Тревога по поводу конечности и изменчивости существования человека, окружающего мира, отрицание пребывающего бытия отражалась в формулах "все течет" (Гераклит), "все суета", "томление духа" (Ветхий Завет). Это экзистенциальные основания, попытки осознания своего бытия, бытия мира, преходящего и не преходящего, времени и вечности, граничности и безграничности.

Формирования философской категории "бытие" явилось результатом исторического развития философской мысли. В зависимости от исторической эпохи и философской позиции мыслителя в понятие бытия вкладывалось различное содержание.

Еще в древнегреческой философии это понятие трактовалось неоднозначно.

1. Бытие рассматривалось как первоначало мира, основа всех вещей. Для милетцев - это конкретный вид вещества; для Гераклита - это огонь, то есть бытие - это вечное движение, развитие, процесс; для атомистов - это атомы. Такое понимание бытия означало, по сути, ответ на вопрос, поставленный в период раннеиндийской, ведийской культуры в "Ригведе":

Что это была за точка опоры?

Которое начало?

Что это был за лес и за дерево, из которого вытесали небо и землю?

2. Бытие рассматривается как существование. Так Парменид считал, что бытие - это то, что имеется за миром чувственных вещей, это есть мысль, логос - космический разум, истинно сущее. Парменид учил, чto бытие есть то, что не порождено и не уничтожимо, оно не имеет прошедшего, ибо прошлое - то, что уже не существует, не имеет будущего, ибо его нигде нет. Бытие есть вечное настоящее без начала и без конца, законченное и совершенное, непохожее на изменчивый мир вещей. Абсолютное совершенство бытия воплощалось в идее сферы, которая понималась как прекрасная форма среди других геометрических фигур. Знание о бытии человек получает при непосредственном контакте с разумом, истина открывается без помощи опыта и логики. Бытие как потаенное присутствие становится непотаенным, истиной. Человек же является мерой непотаенности сущего.

Введение Парменидом в философское мировоззрение проблемы трансцендентального, невидимого мира, то есть подлинного бытия, привело к разработке в философии искусства мысленно постигать не представленное в чувственных образах бытие. Кроме того, можно сделать вывод: если земное бытие в отличие от потаенного не есть подлинное, то оно, следовательно, нуждается в совершенствовании в целях соответствия подлинному бытию, подлинным Истине, Добру, Благу, Свету.

Такая позиция реализовывалась путем практического воздействия на земной мир, а также путем совершенствования собственного духовного мира.

Примерами первого пути является философия киников и политический радикализм таких русских мыслителей как П.И. Пестель, В.Г. Белинский, П.Н. Ткачев, М.А. Бакунин.

Примером второго пути является философская система Эпикура, который считал, что как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезней из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезней души. Задача философствования - учиться жить. К самосовершенствованию призывает философия нестяжательства русского православного-мыслителя Нила Сорского (1433 - 1508). Вообще вся русская философия больше всего уделяет внимание проблемам человека, смыслу и перспективам его существования, моральным установкам.

Учение Парменида о бытии оказало большое влияние на последующее развитие этой проблемы в философских системах различных направлений.

В философском наследии Авиценны (Ибн-Сина, 980 - 1037гг.) бытие представлено как произведение божественного разума. В бытии Авиценна различает необходимо сущее, которого не может не быть - это Бог, и реально сущее в виде факта, которого могло бы и не быть. Такое бытие является, возможно сущим, ибо в себе самом оно не имеет оснований бытия.

Следование по цели причинно-обусловленных вещей приведет к необходимо сущему - божественному разуму.

В философии Ф. Аквинского (I22I-I274) подлинным бытием обладает Бог. Бог есть само бытие, а мир обладает лишь ограниченным, не подлинным бытием. Всякое сущее в философии Аквинского состоит из сущности и существования. Сущность и существование тождественны в Боге, а у сотворенных им вещей они не тождественны и не согласуются, ибо существование не принадлежит единичной сути вещей. Все, сотворенное таким образом, случайно, единично, не связано, причастно только Богу.

Бытие разорвано, таинственно, чудотворно, адекватно божественному интеллекту, познающее мышление тождественно бытию.

Философия нового времени ставит проблему познания бытия не с позиций приобщения к космическому разуму, а с позиций познавательных способностей человека. Разуму не непосредственно дано бытие, необходима познавательная деятельность на основе способов и методов познания.

Кроме того, мировоззрение нового времени в качестве подлинного бытия рассматривает уже не потаенное бытие, являющееся основанием жизни и деятельности людей, но самого человека, его жизнь, строение, потребности, способности, психику. Окружающие чувственные предметы и процессы стали восприниматься как единственное подлинное бытие. На мир перестали смотреть как на божественный порядок. Человек на основании открытых объективных законов осознал свои способности изменять мир. Материалистическая теория бытия уже не базируется на ирреальной основе и не облекается в идеалистическую мистификацию.

Вместе с тем, в XIX и XX веках наряду с научно-материалистическими взглядами на бытие начался разрыв с рационализмом в трактовке последнего.

В трудах С. Кьеркегора, Ф. Ницше, А. Шопенгауэра, а затем М. Фуко критикуется разум, выражается осознание некоторыми социальными слоями бессмысленности существования, слабости и беспомощности сознания человека. Новое мировоззрение повлекло за собой и иную постановку проблемы бытия. В философии постмодернизма стали рассматривать идею бытия как становления. Но если до сих пор проблемы развития описывались с позиций строго обоснованной научной логичной системы законов и категорий, то философы постмодернизма, опираясь на идеи бытия как становления, поставили цель показать мысль, находящуюся в становлении, бытие отражается в становлении мышления. Реальное бытие становится псевдопроблемой. Философия занялась изучением сложных фонологических синтаксических механизмов языка как структуры, показом того, в какой степени наше видение мира зависит от употребляемого нами языка, поиском структурных словесных форм для становящейся мысли. В конечном счете речь идет не о бытии в его многообразных формах, а о лингвистических, математических, геометрических единицах, о форме, но не субстанции. Главной же характеристикой многообразного бытия объявляется неопределенность.

Решение проблемы бытия в русской философии XIX-XX веков связывалось со спецификой культуры и мировоззрения русского народа, с русским религиозным сознанием. Бытие человека и мира неразрывно связано с Абсолютом. Так В.С. Соловьев (1853-1900) принимал за основу бытия сущее. Сущее не есть бытие, ибо это высший Абсолют, однако ему принадлежит всякое бытие. Божественное и природное бытие находятся в совечной нерасторжимости друг с другом. Бог познает себя во всяком бытии. Действительность Бога не может быть выведена из разума и логики, существование божественного начала может утверждаться по Соловьеву только актом веры. Однако существует кроме абсолютного еще и потенциальное бытие, первая материя, душа мира, служащая источником множественности частных форм, природным началом. Душа мира осознает себя в человеке. Но поскольку душа мира причастна к Абсолюту и к человеку, то человек совечен Богу и первая материя является богочеловечеством. В этой связи следует коснуться и проблем бытия в религиозном мировоззрении.

Религия есть особое преломление бытия в сознании людей. Религия, в отличие от материализма, видит в основе бытия сокровенную Божественную Сущность и определяет себя как связь с этой сущностью. Но если природное бытие очевидно для всех, то при помощи каких органов чувств может узнать человек о Бытии Божественном, запредельном? Факты сверхрассудочной структуры мира могут быть познаны, как считают богословы, не чувственным или рациональным способами, а третьим путем познания - интуицией, которая шире житейской логики и выходит за пределы рационального познания. Но к понятию интуиции близко примыкает понятие веры, которая представляет собой такое внутреннее состояние человека, при котором он убежден в достоверности чего-либо без посредства органов чувств или логического хода мысли путем необъяснимой уверенности. Таким образом, интуиция становится интуицией мистической и открывает человечеству высшую реальность.

В философии советского периода, отвергающей все формы идеализма и иррационализма, бытие рассматривалось с позиций его многоуровневости: неорганическая и органическая природа, биосфера, общественное бытие, бытие индивидуальное. Бытие понималось как бытие природы и как реальный процесс жизнедеятельности людей. Однако проблема бытия, несмотря на повсеместное использование этого понятия, десятилетия не обсуждалась на философских конференциях, симпозиумах, не выделялась самостоятельной темой в учебниках, то есть не рассматривалась в качестве особой философской категории.

Исходным понятием для категориального определения бытия является понятие существования. Термин "быть" означает существовать, иметься. Бытие как существование определял Аристотель, И. Кант, Г. Гегель, Л. Фейербах, Ф. Энгельс. В свою очередь категорию существования определить сложно, ибо вряд ли имеется более широкое понятие, под которое можно подвести категорию существования. Это понятие является результатом эмпирического обобщения фактов, наличия множества отдельных вещей, процессов, явлений, как материальных, так и духовных.

Признание факта существования предмета вопрос далеко не праздный. История свидетельствует об ошибках и заблуждениях в науке в связи с признанием наличия эфира, живого вещества (О.Б. Лепешинская) и наоборот - с непризнанием наличия гена.

Поскольку реальностью называют совокупность существующих нечто, постольку бытие охватывает и материальное и духовное, реальность объективную, реальность субъективную.

Как считал немецкий философ М. Хайдеггер, каким бы образом ни брались истолковывать сущее, или как дух, в смысле спиритуализма, или как материю и силу, в смысле материализма, или как становление и жизнь, или как представление, или как волю, или как субстанцию, или как субъект, или как энергию, или как вечное возвращение того же, всякий раз сущее как сущее является в свете бытия. (Хайдегер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993 гг.). Мало того, даже в логическом плане бытие выступает обозначением существования, всеобщим свойством "быть", ибо в логической формуле суждения S есть Р связка "есть" обозначает не просто связь, но и существование.

Из концепции бытия как существования логичен вывод, что нет бытия вообще, бытия самостоятельного, есть бытие чего-то: предметов, свойств, признаков, вещей.

Тоже самое, по-видимому, можно утверждать об антитезе бытия - "ничто". Переход в небытие есть уничтожение данного вида бытия, переход его из одной формы в другую. Следовательно, бытие, (а также ничто) может рассматриваться по сути дела лишь тогда, когда оно является объективно определенным. Чистое бытие, по Гегелю, есть чистая абстракция, то есть ничто. Точно также и ничто равное самому себе есть тоже самое, что и абстрактное бытие.

Таким образом, бытие - это философская категория, отражающая всеобщее свойство существования всех явлений действительности как материальных, так и идеальных в совокупности их качественных характеристик. Это актуальная реальность действительности, мир существования материальных и идеальных сущностей.

диалектика бытие метафизика философский

Бытие представляет собой единство и многообразие форм его существования. Совокупная реальность, совокупность всех форм бытия во времени и пространстве представляет собой мир.

В формах бытия выделяют материальное бытие (метаболизм, материальная жизнь общества) и идеальное бытие (идеальное, т.е. нематериальное), объективное бытие (независимое от сознания человека), субъективное бытие (на основе сознания человека).

Однако, расшифровка содержания перечисленных форм зависит от решения основного вопроса философии (в данном случае в его диалектико-материалистической интерпретации) - это вопрос об отношении мышления к бытию, духа к природе. Учение, принимающее за основу существующего одно начало, материальное или духовное, называется монизмом.

На основании материалистического решения основного вопроса в философии материалистического монизма под бытием понимается материя, её свойства, материальные процессы, Духовные, идеальные образования рассматриваются как продукт материи, ее производные, обладающие лишь относительной самостоятельностью.

На основании материалистического подхода, а также с учетом всеобщих связей сущего выделяются следующие развивающиеся и взаимосвязанные формы бытия:

• 1. Бытие вещей, процессов, состояний природы и бытие вещей, произведенных человеком ("второй природы").
• 2. Бытие человека в мире вещей и специфическое человеческое бытие. Важной задачей философии является определение места человека в бытии. Само бытие есть саморазвивающаяся система, на определенном этапе развития которой появился человек. Поэтому бытие человека представляет собой противоречивую связь природного и социального начал, противоречивое единство человека и общества, приобщение его к другим и обособление его от других. Бытие человека исторически изменчиво в каждой конкретной социокультурной ситуации и представляет собой единство биологического, социального, культурного. Бытие отдельного человека - это единство тела и духа, соматического и психического. Функционирование тела и психики человека взаимообусловлено, представляет собой главные составляющие здоровья. Известно, что человек, его здоровье и болезнь являются объектом медицины. Следовательно, бытие человека является основанием бытия медицины, которая представляет собой систему научных знаний и практической деятельности, целью которых является укрепление и сохранение здоровья, продление жизни людей, предупреждение заболеваний и лечение человека. Круг интересов медицины охватывает все стороны жизни человека. Медицина изучает строение и процессы жизнедеятельности организма человека в норме и патологии, условия жизни и трудовой деятельности, воздействие факторов природной и социальной среды на здоровье человека, собственно болезни человека, закономерности их развития и возникновения, методы исследования, диагностики, лечение больного.
• 3. Бытие духовного (идеального).

Дух (лат. spiritus) означает движущийся воздух, дыхание как носитель жизни. Дух представляет собой философское понятие, означающее невещественное начало в отличии от материального, природного. Представители различных течений в философии выделяли три формы бытия духа.

• 1) субъективный дух как дух индивида;
• 2) объективный дух как дух, оторванный от человека и существующий самостоятельно. Такая концепция являлась основой всех форм объективного идеализма. Объективный дух связан с духом личным, ибо личность является носителем духа объективного;
• 3) Третей формой бытия духа является объективированный дух как совокупность завершенных творений духа в науке, культуре и искусстве.

Дух тождественен идеальному, сознанию как высшей форме отражения действительности. Идеальное - это субъективный образ объективной реальности, то есть отражение внешнего мира в формах деятельности человека, в формах сознания и воли (см. Ильенков Э.В. Проблема идеального // Вопросы философии - 1970. - № 6,7).

Определение идеального диалектично. Это то чего нет и вместе с тем есть. Его нет как самостоятельной субстанции, но оно существует как отраженный образ предмета, как деятельная способность человека, как план, побуждение, цель, итог деятельности. Идеальное - продукт и форма труда человека. Идеальность существует только в процессе превращения формы деятельности в форму вещи и обратно - формы вещи в форму деятельности.

Идеальное - это субъективная реальность, и помимо сознания идеальные явления существовать не могут.

Идеальное является отражением материального, оно лишено физико-химических характеристик, существует не на своей базе, а на веществе нервной ткани. Идеальное неотчуждаемо от личности, но объяснить идеальное из свойств мозга невозможно как невозможно объяснить денежную форму продукта труда из физико-химических свойств золота. Идеальное - это внутренняя сторона деятельности субъекта, состоящая в вычленении содержания объекта для субъекта, это данность объекта субъекту.

4. Бытие социального: индивидуальное бытие и бытие общества.

В объективно - идеалистическом понимании (идеалистический монизм) бытие представляет собой объективно существующую идею, лежащую в основе всего сущего (См.: Введение в философию: Учебник для ВУЗов. - Ч.2 - М.: Политиздат 1989. - С.29.).

В субъективно-идеалистической трактовке бытие находится в отношении координации с чувствами субъекта. Воспринимаются не вещи, а ощущения. Вещи есть комплекс ощущений. Существовать - значит быть воспринимаемым.

Кроме монистического взгляда на бытие существует дуализм, рассматривающий мир с позиций 2-х равноценных, независимых начал. Наиболее ярко дуализм проявился в философии Р. Декарта, разделившего бытие на мыслящую субстанцию (дух) и протяженную материю. Такая позиция приводит к психофизиологическому параллелизму, согласно которому психические и физиологические процессы не зависят друг от друга, а, следовательно снимается проблема единства психического и соматического в человеке, проблема генезиса и сущности сознания.

С дуалистическим подходом связаны проблемы и так называемой "третьей линии" в философии, которая претендует на преодоление крайностей идеализма и материализма в понимании бытия. По мнению современных сторонников такого подхода, материя и разум развивались и развиваются одновременно, ни одно из них не порождает другое, они относительно автономны в своей единой целостности. В мире нет иного бытия кроме движущейся целостной субстанции "разум-материя". Вопрос же о первичности и вторичности субстанций материальной и идеальной теряет смысл. Материализм и идеализм в этом случае являются равноправными и равнозначными подходами к описанию реальности, бытия (См.: Шулицкий Б.Г. Мадэализм-концепция мировоззрения 3 тысячелетия. - Мн., 1997. - С.21-41).

В истории философской мысли это не первая попытка найти и обосновать третью линию в философии. Как правило, такая линия обосновывается при помощи околофилософских спекуляций и логических ошибок. Какие бы формы бытия мы не рассматривали, все они имеют основанием своего существования материю. Духовная, субъективная реальность с позиций материализма определяется также посредством материи. Бытие, материя и дух - предельно широкие общие философские понятия.

В категории бытия содержится целостное представление об окружающем мире, об отношении "человек-мир", о материальных и духовных феноменах. Понятие "бытие", представляется, отражает взгляд на действительность через призму существующего уровня научного знания, которое как известно, обладает чертами объективности, системности, доказательности. Очевидно, что системный взгляд на мир, задающий видение бытия с позиции общенаучных концепций, представляет собой научную картину мира. Картина мира включает в свое содержание вопросы наличного существования мира как целостной системы, проблемы материи и форм ее существования, движения, взаимодействия, причинения, а также современные концепции эволюции и самоорганизации. Таким образом, картина мира - это форма синтеза и систематизации знаний о бытии. Поскольку философия впитывает в себя результаты научного поиска, постольку современные научные картины мира представляют собой органический синтез философии и естествознания, отражают объективные процессы бытия в относительной истине. Поэтому научная картина мира, систематизируя знания в целостный образ бытия, постоянно уточняется, перестраивается и, таким образом, формирует интегральную характеристику бытия в ее конкретно-исторической форме.

Научная картина мира постнеклассической науки неразрывно связана с определением места человека в мире как субъекта деятельности и как субъекта познания с его ценностными установками, методами и формами познания. Следовательно, научная картина мира с необходимостью должна включать в себя проблемы не только естественнонаучные, но и вопросы коэволюционного, гармоничного, синергетичного взаимодействия мира и человека. Движение к ноосфере - это ответ на концепции эгоистического гена Р. Доккинза, прагматизма, инструментализма и, одновременно, это движение к ненасилию, диалогу, сотрудничеству с объективно существующим миром.

Схема № 1

На представленном рисунке предпринята попытка схематично показать взаимосвязь фундаментальных начал природного бытия, человека как существа биосоциального, космического и эволюционного процесса движения к ноосфере на основе концепций глобального эволюционизма и неограниченного прогресса. Названные концепции, по мнению специалистов, обладают сами по себе статусом научной картины мира. Думается, что предлагаемый подход содержит в себе реальные возможности для развития, дополнения и уточнения схемы, обобщенно отражающей связь различных форм бытия.

В настоящее время существуют теории, гипотезы, которые отражают иногда умозрительно, в дискуссионной форме, в относительной истине начала бытия, совокупность законов, которым подчинена Вселенная. Еще А. Эйнштейн ставил вопрос: "Какой выбор был у Бога, когда он создавал Вселенную?"

В соответствии с одной из гипотез основой организации бытия Вселенной является информация, именно она организует сущее. Как считает академик Г.Б. Двойрин, Бог - это энергополевая и материальная информационно - распределительная система Вселенной, оснащенная механизмом в виде вездесущего динамичного энергополевого и информационного Вселенского кода, на котором формируются предметные и живые объективные сущности Вселенной.

Информационный подход, таким образом, представляет человеку мир как самоуправляемую и самоорганизующуюся систему. В случае признания правомерности информационного подхода процессы Вселенной будут объясняться с точки зрения космологического кода, заданного в электромагнитном спектре, с позиций "языка" электромагнитных волн, которые объединяют мир в единое целое и будут иметь универсальное значение. Тогда придет время понимания единой информационной природы всего сущего (См.: Дубнищева Т.Я. Концепции современного естествознания. - М.: 000 "Издательство ЮКЭА", 2005. - С.655.)

Однако можно предложить в этом случае и другие аргументы, тоже не подтвержденные экспериментально. Во Вселенной, подчиненной законам Ньютона, Эйнштейна, существующие мировые константы делают фактор информации как организующего начала не вполне способным управлять Вселенной, так как скорость распространения электромагнитных волн конечна. В этом случае можно обратиться к концепции пространства - времени астронома и естествоиспытателя профессора Пулковской обсерватории Н.А. Козырева. Н.А. Козырев утверждает, что в природе существует субстанция, мгновенно осуществляющая связь любых объектов между собой, и эти объекты могут быть сколь угодно удалены друг от друга. Эту субстанцию Козырев Н.А. назвал временем. Время является грандиозным потоком, охватывающим все материальные процессы во Вселенной, и все процессы, происходящие в этих системах, являются источниками, питающими этот общий поток. Время на различных уровнях организации материи создает потоки материальных действий, время, таким образом, становится главной движущей силой всего происходящего, так как все процессы в природе идут либо с выделением, либо с поглощением времени. Так, например, звезды являются машинами, черпающими энергию из потока времени. В соответствии с утверждениями Козырева Н.А. время не распространяется, а появляется сразу во всей Вселенной. Поэтому организация и информация может быть передана временем мгновенно на любое расстояние. Таким образом, пространство - время по концепции Козырева Н.А. дает возможность осуществлять мгновенные взаимодействия, информационный обмен и, следовательно, осуществлять организацию мира. Время - это преобразование информации, преобразование информации - работа времени (См. также: Васильев В. Богу - богово // Время учеников. - М.: 000 изд. "АСТ - ЛТД", 1998. - С.172 - 173). Отметим, что взгляды Н.А. Козырева не очень-то укладываются в современные физические представления, философские концепции, согласно которым в мире отсутствует мгновенное взаимодействие, дальнодействие, которое бы мгновенно связывало все события Вселенной между собой. Реальная действительность асимметрична в отношении детерминации событий. События будущего неопределенны, точное предсказание событий будущего невозможно. Однозначности протекания событий будущего в объективной реальности не существует. Это только один из аргументов, выступающих в виде антитезиса по отношении к теории А.Н. Козырева. Теория времени Козырева оспаривалась и оспаривается, так как не имеет достаточной доказательной базы. Но проблемы времени, законов Вселенной, ее возникновения занимают умы ученых естествоиспытателей и философов, как в России, так и за ее пределами.

Известный английский физик, математик Стивен Хокинг, поставивший перед собой задачу создания теории, которая бы объяснила Вселенную, показала бы почему она такая, какая она есть приходит к следующему, думается, глубокому мировоззренческому прекрасно сформулированному выводу, отражающему действительную картину бытия: "Вселенная без края в пространстве, без начала во времени, без каких-либо дел для создателя" (Хокинг С. Краткая истории времени от большого взрыва до черных дыр. - СПб.: "Амфора", 2000. - С.11.) Приведенные взгляды и гипотезы ни в какой мере не претендуют на готовую и полную концепцию организации мира. Однако они, на наш взгляд, представляют определенный интерес.

В осмыслении существующих гипотез начал бытия, в полемике о законах Вселенной должны принимать участие не только специалисты естественники, но и философы. Именно на этом пути возможно получение ответа на вопросы: почему и как существует Вселенная, человек? Каково содержание научной картины мира? Каковы фундаментальные законы бытия?

Бытие является широчайшей философской категорией, которая используется для обозначения субстанциональности, а также целостности мира. Бытие в философии зародилась в Древней Греции. Возникновение учения о нем совпало с появлением философского знания, а также с переходом к теоретико-логическому мышлению.

Понятие о том, что мир является целостным, сформировалось не сразу. Его появлению способствовали промежуточные концепции и понятия. Те мыслители, которые жили в период античности, очень тщательно рассматривали всевозможные варианты философских построений, при этом опираясь на те знания, которые были получены их предшественниками. Также они опирались на мифологию, искусство и так далее.

Со временем в познании возникает совершенно новая установка в понимании окружающего мира. Речь о том, что греческие натурфилософы рассматривали действительность как некое многообразие все время меняющихся предметов, процессов, явлений, а их последователи задавались вопросами о самой основе всех этих изменений. Эта основа - бытие. Философия даже в наше время часто обращается к данной категории. Изучением ее занимались многие великие философы.

Бытие в философии

Само слово «бытие» - это сочетание двух других слов: первое - «быть», второе - «есть». Отметим, что оно обозначает не только само существование чего-либо в этом мире, а гарантирует то, что это существование естественно и вполне реально.

Бытие в философии дает возможность ощутить мир как нечто целостное, единое, не состоящее из отдельных частей. Наука, которая изучает бытие, называется онтологией - это один из самых важных знания.

Что лежит в основе бытия? В его основе лежит то, что человек воспринимает мир не только как существующее здесь и сейчас, но и как то, что вечно и остается реальным даже там, где этот человек никогда не был и не будет. Существование здесь и сейчас доказывается человеческим опытом, а вечность и безграничность мира объясняет интуитивная деятельность сознания. Единство описанного выше и составляет структуры понятия бытия.

Философы, занимающиеся вопросами бытия, искренне верят, что мир остается непоколебимым несмотря на все потрясения, которые происходят в природе и обществе. На него ничто не влияет, он всегда остается постоянным, целостным, неизменным. Непоколебимый мир является истинным бытием, той опорой, которая дает нам гарантии, что реальность не исчезнет.

Размышления о сильном мире являются ядром смыслообразующей деятельности человека. Можно сказать, что на интуицию накладываются всевозможные понятия, которые образуют смысл, заключенный в различных

Онтология утверждает, что мир, который существует вокруг нас, живет, а также развивается по своим собственным законам. Законы эти никогда не зависели и не будут зависеть ни от нашего желания, ни от нашей воли. Они обеспечивают гармонию, а также стабильность нашей деятельности, хотя в то же самое время и ограничивают ее. Умение следовать законам бытия в значительной мере упрощает существование человека и любого другого существа.

Сюда следует отнести:

• категорию вещей. Здесь речь идет о сущности вещей природы, а также вещей, созданных человеком;
• категорию духовного. Здесь все основано на субъективном, а также на объективном духе;
• категорию человека. Здесь можно наблюдать деление на человека как существа природы, а также на человека как существа специфического, отделившегося от этой природы;
• Состоит из бытия общества и бытия отдельно взятого человека.

Бытие в философии - это всего-навсего один из пунктов философских рассуждений о человеке и окружающем мире. Несмотря на это, значимость онтологии действительно велика.

Философия человечна, философское познание – человеческое познание, в ней всегда есть элемент человеческой свободы, она есть не откровение, а свободная познавательная реакция человека на откровение. Если философ христианин и верит в Христа, то он совсем не должен согласовывать свою философию с теологией и православной, католической или протестантской, но он может приобрести ум Христов и это сделает его философию иной, чем философия человека, ума Христова не имеющего. Откровение не может навязать философии никаких теорий и идеологических построений, но может дать факты, опыт, обогащающий познание. Если философия возможна, то она может быть только свободной, она не терпит принуждения. Она в каждом акте познания свободно стоит перед истиной и не терпит преград и средостений. Философия приходит к результатам познания из самого познавательного процесса, она не терпит навязывания извне результатов познания, которое терпит теология. Но это не значит, что философия автономна в том смысле, что она есть замкнутая, самодовлеющая, питающаяся из себя самой сфера. Идея автономии есть ложная идея, совсем не тождественная с идеей свободы. Философия есть часть жизни и опыт жизни, опыт жизни духа лежит в основании философского познания. Философское познание должно приобщиться к первоисточнику жизни и из него черпать познавательный опыт. Познание есть посвящение в тайну бытия, в мистерии жизни. Оно есть свет, но свет, блеснувший из бытия и в бытии. Познание не может из себя, из понятия создать бытие, как того хотел Гегель. Религиозное откровение означает, что бытие открывает себя познающему. Как же он может быть к этому слеп и глух и утверждать автономию философского познания против того, что ему открывается?

Трагедия философского познания в том, что, освободившись от сферы бытия более высокой, от религии, от откровения, оно попадает в еще более тяжкую зависимость от сферы низшей, от (37) положительной науки, от научного опыта. Философия теряет свое первородство и не имеет уже оправдательных документов о своем древнем происхождении. Миг автономии философии оказался очень кратким. Научная философия совсем не есть автономная философия. Сама наука была некогда порождена философией и выделилась из нее. Но дитя восстало против своей родительницы. Никто не отрицает, что философия должна считаться с развитием наук, должна учитывать результаты наук. Но из этого не следует, что она должна подчиняться наукам в своих высших созерцаниях и уподобляться им, соблазняться их шумными внешними успехами: философия есть знание, но невозможно допустить, что она есть знание во всем подобное науке. Ведь проблема в том и заключается, есть ли философия – философия или она есть наука или религия. Философия есть особая сфера духовной культуры, отличная от науки и религии, но находящаяся в сложном взаимодействии с наукой и религией. Принципы философии не зависят от результатов и успехов наук. Философ в своем познании не может ждать, пока науки сделают свои открытия. Наука находится в непрерывном движении, ее гипотезы и теории часто меняются и стареют, она делает все новые и новые открытия. В физике за последние тридцать лет произошла революция, радикально изменившая ее основы. Но можно ли сказать, что учение Платона об идеях устарело от успехов естественных наук XIX и XX веков? Оно гораздо более устойчиво, чем результаты естественных наук XIX и XX веков, более вечно, ибо более о вечном. Натурфилософия Гегеля устарела, да и никогда не была его сильной стороной. Но гегелевская логика и онтология, гегелевская диалектика нисколько не потревожены успехами естественных наук. Смешно было бы сказать, что учение Я. Вёме об Ungrund"e или о Софии опровергается современным математическим естествознанием. Ясно, что здесь мы имеем дело с совершенно разными и несоизмеримыми объектами. Философии мир раскрывается иначе, чем науки, и путь ее познания иной. Науки имеют дело с частичной отвлеченной действительностью, им не открывается мир, как целое, ими не постигается смысл мира. Претензии математической физики быть онтологией, открывающей не явления чувственного, эмпирического мира, а как бы вещи в себе, смешны. Именно математическая физика, самая совершенная из наук, дальше всего отстоит от тайн бытия, ибо тайны эти раскрываются только в человеке и через человека, в духовном опыте и духовной жизни. Вопреки Гуссерлю, который делает по-своему грандиозные усилия придать философии характер чистой науки и вытравить из нее элементы мудрости, философия всегда была и всегда будет мудростью. Конец мудрости есть конец философии. Философия есть любовь к мудрости и раскрытие мудрости в человеке, творческий прорыв к смыслу бытия. Философия не есть религиозная вера, не есть теология, но не есть и наука, она есть она сама. (38)

И она принуждена вести мучительную борьбу за свои права, всегда подвергающиеся сомнению. Иногда она ставит себя выше религии, как у Гегеля, и тогда она переступает свои границы. Она родилась в борьбе пробудившейся мысли против традиционных народных верований. Она живет и дышит свободным движением. Но и тогда, когда философская мысль Греции выделилась из народной религии и противопоставила себя ей, она сохранила свою связь с высшей религиозной жизнью Греции, с мистериями, с орфизмом. Мы увидим это у Гераклита, Пифагора, Платона. Значительна только та философия, в основании которой лежит духовный и нравственный опыт и которая не есть игра ума. Интуитивные прозрения даются только философу, который познает целостным духом.

Как понять отношение между философией и наукой, как разграничить их сферы, как установить между ними конкордат? Совершенно недостаточно определить философию как учение о принципах или как наиболее обобщенное знание о мире, как о целом, или даже как учение о сущности бытия. Главный признак, отличающий философское познание от научного, нужно видеть в том, что философия познает бытие из человека и через человека, в человеке видит разгадку смысла, наука же познает бытие как бы вне человека, отрешенно от человека. Поэтому для философии бытие есть дух, для науки же бытие есть природа. Это различие духа и природы, конечно, ничего общего не имеет с различением психического и физического. Философия в конце концов неизбежно становится философией духа и только в таком качестве своем она не зависит от науки. Философская антропология должна быть основной философской дисциплиной. Философская антропология есть центральная часть философии духа. Она принципиально отличается от научного – биологического, социологического, психологического – изучения человека. И отличие это в том, что философия исследует человека из человека и в человеке, исследует его как принадлежащего к царству духа, наука же исследует человека как принадлежащего к царству природы, то есть вне человека, как объект. Философия совсем не должна иметь объекта, ибо ничто для нее не должно становиться объектом, объективированным. Основной признак философии духа то, что в ней нет объекта познания. Познавать из человека и в человеке и значит не объективировать. И тогда лишь открывается смысл. Смысл открывается лишь тогда, когда я в себе, то есть в духе, и когда нет для меня объектности, предметности. Все, что есть для меня предмет, лишено смысла. Смысл есть лишь в том, что во мне и со мной, то есть в духовном мире. Принципиально отличать философию от науки только и можно, признав, что философия есть необъективированное познание, познание духа в себе, а не в его объективации в природе, то есть познание смысла и приобщение к смыслу. Наука и научное предвидение обеспечивают человека и дают ему силу, но они же могут (39) опустошить сознание человека, оторвать его от бытия и бытие от него. Можно было бы сказать, что наука основана на отчуждении человека от бытия и отчуждении бытия от человека. Познающий человек вне бытия и познаваемое бытие вне человека. Все становится объектом, то есть отчужденным и противостоящим. И мир философских идей перестает быть моим миром, во мне раскрывающимся, делается миром, мне противостоящим и чуждым, миром объектным. Вот почему и исследования по истории философии перестают быть философским познанием, становятся научным познанием. История философии будет философским, а не только научным познанием в том лишь случае, если мир философских идей будет для познающего его собственным внутренним миром, если он будет его познавать из человека и в человеке. Философски я могу познавать лишь свои собственные идеи, делая идеи Платона или Гегеля своими собственными идеями, то есть познавая из человека, а не из предмета, познавая в духе, а не в объектной природе. Это и есть основной принцип философии, совсем не субъективной, ибо субъективное противостоит объективному, а бытийственно жизненной. Если Вы пишите прекрасное исследование о Платоне и Аристотеле, о Фоме Аквинском и Декарте, о Канте и Гегеле, то это может быть очень полезно для философии и философов, но это не будет философия. Не может быть философии о чужих идеях, о мире идей как предмете, как объекте, философия может быть лишь о своих идеях, о духе, о человеке в себе и из себя, то есть интеллектуальным выражением судьбы философа. Историзм, в котором память непомерно перегружена и отяжелена и все превращено в чуждый объект, есть декаданс и гибель философии, так же как натурализм и психологизм. Духовные опустошения, произведенные историзмом, натурализмом и психологизмом, поистине страшны и человекоубийственны. Результатом является абсолютизированный релятивизм. Так подрываются творческие силы познания, пресекается возможность прорыва к смыслу. Это и есть рабство философии у науки, террор науки.

Философия видит мир из человека и только в этом ее специфичность. Наука же видит мир вне человека, освобождение философии от всякого антропологизма есть умерщвление философии. Натуралистическая метафизика тоже видит мир из человека, но не хочет в этом признаться. И тайный антропологизм всякой онтологии должен быть разоблачен. Неверно сказать, что бытию, понятному объективно, принадлежит примат над человеком; наоборот, человеку принадлежит примат над бытием, ибо бытие раскрывается только в человеке, из человека, через человека. И тогда только раскрывается дух. Бытие, которое не есть дух, которое “вовне”, а не “внутри”, есть тирания натурализма. Философия легко делается отвлеченной и теряет связь с источниками жизни. Это бывает всякий раз, когда она хочет познавать не в человеке и не из (40) человека, а вне человека. Человек же погружен в жизнь, в перво-жизнь, и ему даны откровения о мистерии первожизни. Только в этом глубина философии соприкасается с религией, но соприкасается внутренне и свободно. В основании философии лежит предположение, что мир есть часть человека, а не человек часть мира. У человека как дробной и малой части мира, не могла бы зародиться дерзновенная задача познания. На этом основано и научное познание, но оно методологически отвлечено от этой истины. Познание бытия в человеке и из человека ничего общего не имеет с психологизмом. Психологизм есть, наоборот, замкнутость в природном, объективированном мире. Психологически человек есть дробная часть мира. Речь идет не о психологизме, а о трансцендентальном антропологизме. Странно забывать, что я, познающий, философ – человек. Трансцендентальный человек есть предпосылка философии и преодоление человека в философии или ничего не значит или значит упразднение самого философского познания. Человек бытийствен, в нем бытие и он в бытии, но и бытие человечно и потому только в нем я могу раскрыть смысл, соизмеримый со мной с моим постижением.

Бердяев Н. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. – Париж. – С. 5-11.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НАЧАЛА

ГЛАВА I

ПРОБЛЕМА ЭТИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

1. Философия, наука и религия . Я не собираюсь начать по немецкой традиции с гносеологического оправдания. Я хочу начать с гносеологического обвинения, вернее, с обвинения гносеологии. Гносеология есть выражение сомнения в силе и оправданности философского познания. Гносеология есть раздвоение, подрывающее возможность познания. Кто отдал свои силы гносеологии, тот редко доходит до онтологии. Он пошел не тем путем, который приводит к бытию. Наиболее творческие философы современности, как Бергсон, М. Шелер, Гейдеггер, очень мало заняты гносеологией. Человек потерял силу познавать бытие, потерял доступ к бытию и с горя начал познавать познание. Так и на всем познавательном пути его перед ним продолжает стоять познание, а не бытие. К бытию нельзя прийти, из него можно только изойти. Употребляя слово «бытие», я не имею в виду какой-нибудь определенной онтологии, вроде, напр., онтологии св. Фомы Аквината, предшествующей критической теории познания. Я совсем не верю в возможность возврата к докритической, догматической метафизике. Речь идет о переходе к самому предмету, к самой жизни, о преодолении раздвоения, подрывающего силу познавательного акта. Прохождение философского познания через раздвоение и критическую рефлексию было неизбежно - таков был путь европейской философии, ее внутренняя драматическая судьба. Сама критическая гносеология, претендовавшая стать над жизнью и бытием, была явлением жизни европейского культурного человека. Она была более утонченной и высокой стадией европейского просвещения, мнящего себя мировым. Кант - продолжатель дела античной и английско-французской просветительной философии, но

он очень углубил просвещение. (1) Разум пытается овладеть собой, сознать свои возможности и границы. Он ограничивает себя у Канта и расширяет себя до беспредельности у Гегеля. Догматическая онтология греческой и средневековой философии не могла устоять от критики разума. И невозможно вернуться к формам философствования, предшествующим этой критике. Даже современный томизм, не желающий признавать ни Декарта, ни Канта, ни всей новой философии, в сущности, принужден быть неотомизмом и пройти через критику. И все дело тут в том, что критика познания, рефлексия разума над самим собой есть жизненный опыт, а не отвлеченная теория, за которую она себя выдает. Сколько бы познание ни противополагало себя жизни и ни сомневалось в возможности познать жизнь, оно само изначала есть жизнь, порождено жизнью и отражает судьбы жизни. Эти судьбы отражает и гносеологическая рефлексия. Это есть опыт жизни, а опыт жизни не может быть бесследно зачеркнут, он может быть только изжит и преодолен более полным опытом, в который предшествующий опыт непременно войдет. Противоположение познания бытию, как противостоящему ему предмету, есть результат уже чего-то вторичного, а не первичного, есть порождение уже рефлексии. Первично же то, что познание само есть бытие и происходит с бытием. Один из величайших и неоправданных предрассудков гносеологии заключается в том, что познанию противостоит вне его находящийся предмет, объект, который в познании должен отражаться и выражаться. Если мы возвысимся до духовного понимания познания, то нам станет ясно, что познание есть акт, через который с самим бытием что-то происходит, приходит его просветление. Не кто-то или что-то познает бытие как противостоящий ему предмет, а само бытие познает себя и через познание просветляется и возрастает. Противостоящий же предмет познания мы видим уже во вторичной сфере. (2) В самом бытии происходит расщепление, и оно выражается в познании в форме объективации. Когда я говорю, что первичным является бытие, то я говорю не о том бытии, которое уже рационализовано и выработано категориями разума, как то мы видим в старой онтологии, а о первожизни, предшествующей всякой рационализации, о бытии еще темном, хотя темность эта не означает ничего злого. Противостоит познанию как объект, лишь то бытие, которое познанием до этого препарировано и рационализи-

1) Об этом верно говорит Кронер в своей книге «Von Kant bis Hegel».

2) Н. Гартман в своей книге «Metaphysik der Erkenntnis» приходит к тому, что познающий субъект есть часть бытия и что разум погружен в темное трансинтеллигибельное, которое ему трансцендентно, но которому он имманентен.

ровано. Но сама первожизнь не противостоит познающему, ибо он в нее изначально погружен. Выбрасывание познания из бытия есть роковой плод рационалистического просвещения, не изжитого до конца и не преодоленного. Акт познания не считается бытийственным актом. Если познание противостоит бытию как объекту, то познание не имеет никакой внутренней связи с бытием, оно не входит в историю бытия. Это привело к тому, что познание было о чем-то, но не было чем-то. Познающий не принимает всерьез своего познания. Для него перестает существовать мир сущих идей и остается только мир идей о сущем, нет уже Бога, но есть разнообразные идеи о Боге, которые он исследует, нет уже сущего добра и зла, но есть разнообразные идеи о добре и зле и т. д. В те эпохи, когда познание было в бытии и происходило с бытием, познающий мог стать и предметом познания. Платон, Плотин, Бл. Августин, Паскаль, Я. Бёме и т. п. были не только познающие, они также предмет познания, и очень интересного познания. Но современный познающий, поставивший себя вне-бытия, не может стать предметом познания, ибо предметом познания может быть лишь бытие, в бытие же он не входит и не хочет войти, не хочет, чтобы познание его было актом в бытии, в жизни.

Такое деградированное положение философского познания соответствует стадии, в которой философия хочет быть наукой и попадает в рабскую зависимость от науки. Философия проникается черной завистью к положительной науке, столь удачливой и успешной. Эта черная зависть не доводит до добра, она приводит к утере достоинства философии и философа. Философия наукообразная отрекается от мудрости (Гуссерль) и в этом видит свое завоевание и успех. Трагична судьба философского познания. Очень трудно философии защитить свою свободу и независимость. Свобода и своеобразие философского познания всегда подвергались опасности, и притом с разных, противоположных сторон. Если сейчас философия находится в зависимости от науки, то раньше она находилась в зависимости от религии. Философии вечно угрожает рабство то со стороны религии, то со стороны науки, и трудно ей удержаться в своем собственном месте, отстоять свой собственный путь. И она отстаивает такую форму независимости, которая должна быть признана ложной. Ложным является притязание философии быть независимой от жизни и жизни противоположной. И фактически такой независимости философия никогда не могла получить. Религиозная вера и религиозная жизнь познающего не могли не отражаться на его философии, он не мог их забыть в своем познании. Также философ не может забыть о своих научных познаниях. Но рабство философа связано совсем не с тем, что у него есть религиозная вера и научное знание. Раб-

ство это связано с тем, что религиозная вера и научное знание становятся внешними повелевающими силами для философского познания. И религия и наука могут внутренне оплодотворять философское познание, но они не должны делаться внешним авторитетом для него. От философии требовали то, чтобы она была сообразной с теологической обработкой веры, то, чтобы она была сообразной с наукой и даже с математической физикой. Лишь краткие мгновения философия дышала воздухом свободы. Освободившись от гнетущей власти теологии, она попадает в еще более тяжкое рабство от самодержавной и деспотической науки. Но отрицание рабства философии у гетерономной для нее сферы не означает самозамыкания философии и разрыва ее с жизнью. Если философ верит в религиозное откровение, то он не может в своем познании не питаться им. Но откровение не есть для его философского познания внешний авторитет, оно есть для него внутренний факт, философский опыт. Откровение имманентно философскому познанию, как внутренний свет. Философия человечна, философское познание - человеческое познание; в ней всегда есть элемент человеческой свободы, она есть не откровение, а свободная познавательная реакция человека на откровение. Если философ-христианин и верит в Христа, то он совсем не должен согласовать свою философию с теологией православной, католической или протестантской, но он может приобрести ум Христов, и это сделает его философию иной, чем философия человека, ума Христова не имеющего. Откровение не может навязать философии никаких теорий и идеологических построений, но может дать факты, опыт, обогащающий познание. Если философия возможна, то она может быть только свободной, она не терпит принуждения. Она в каждом акте познания свободно стоит перед истиной и не терпит преград и средостений. Философия приходит к результатам познания из самого познавательного процесса, она не терпит навязывания извне результатов познания, которое терпит теология. Но это не значит, что философия автономна в том смысле, что она есть замкнутая, самодовлеющая, питающаяся из себя самой сфера. Идея автономии есть ложная идея, совсем нетождественная с идеей свободы. Философия есть часть жизни и опыт жизни, опыт жизни духа лежит в основании философского познания. Философское познание должно приобщиться к первоисточнику жизни и из него черпать познавательный опыт. Познание есть посвящение в тайну бытия, в мистерии жизни. Оно есть свет, но свет, блеснувший из бытия и в бытии. Познание не может из себя, из понятия создать бытие, как того хотел Гегель. Религиозное откровение означает, что бытие открывает себя познающему. Как же он может быть

к этому слеп и глух и утверждать автономию философского познания против того, что ему открывается?

Трагедия философского познания в том, что, освободившись от сферы бытия более высокой, от религии, от откровения, оно попадает в еще более тяжкую зависимость от сферы низшей, от положительной науки, от научного опыта. Философия теряет свое первородство и не имеет уже оправдательных документов о своем древнем происхождении. Миг автономии философии оказался очень кратким. Научная философия совсем не есть автономная философия. Сама наука была некогда порождена философией и выделилась из нее. Но дитя восстало против своей родительницы. Никто не отрицает, что философия должна считаться с развитием наук, должна учитывать результаты наук. Но из этого не следует, что она должна подчиняться наукам в своих высших созерцаниях и уподобляться им, соблазняться их шумными внешними успехами: философия есть знание, но невозможно допустить, что она есть знание, во всем подобное науке. Ведь проблема в том и заключается, есть ли философия - философия, или она есть наука или религия. Философия есть особая сфера духовной культуры, отличная от науки и религии, но находящаяся в сложном взаимодействии с наукой и религией. Принципы философии не зависят от результатов и успехов наук. Философ в своем познании не может ждать, пока науки сделают свои открытия. Наука находится в непрерывном движении, ее гипотезы и теории часто меняются и стареют, она делает все новые и новые открытия. В физике за последние тридцать лет произошла революция, радикально изменившая ее основы. (1) Но можно ли сказать, что учение Платона об идеях устарело от успехов естественных наук XIX и XX веков? Оно гораздо более устойчиво, чем результаты естественных наук XIX и XX веков, более вечно, ибо более о вечном. Натурфилософия Гегеля устарела, да и никогда не была она сильной его стороной. Но гегелевская логика и онтология, гегелевская диалектика нисколько не потревожены успехами естественных наук. Смешно было бы сказать, что учение Я. Бёме об Ungrund"е или о Софии опровергается современным математическим естествознанием. Ясно, что здесь мы имеем дело с совершенно разными и несоизмеримыми объектами. Философии мир раскрывается иначе, чем науке, и путь ее познания иной. Науки имеют дело с частичной отвлеченной действительностью, им не открывается мир как целое, ими не постигается смысл мира. Претензии математической физики быть онтологией, открывающей не явления чувственного, эм-

1) См., напр., книгу Eddington"a «La nature du monde physique». Ссылаюсь на французский перевод.

пирического мира, а как бы вещи в себе, смешны. Именно математическая физика, самая совершенная из наук, дальше всего отстоит от тайн бытия, ибо тайны эти раскрываются только в человеке и через человека, в духовном опыте и духовной жизни. (1) Вопреки Гуссерлю, который делает по-своему грандиозные усилия придать философии характер чистой науки и вытравить из нее элементы мудрости, философия всегда была и всегда будет мудростью. Конец мудрости есть конец философии. Философия есть любовь к мудрости и раскрытие мудрости в человеке, творческий прорыв к смыслу бытия. Философия не есть религиозная вера, не есть теология, но не есть и наука, она есть она сама. И она принуждена вести мучительную борьбу за свои права, всегда подвергающаяся сомнению. Иногда она ставит себя выше религии, как у Гегеля, и тогда она переступает свои границы. Она родилась в борьбе пробудившейся мысли против традиционных народных верований. Она живет и дышит свободным движением. Но и тогда, когда философская мысль Греции выделилась из народной религии и противопоставила себя ей, она сохранила свою связь с высшей религиозной жизнью Греции, с мистериями, с орфизмом. Мы видим это у Гераклита, Пифагора, Платона. Значительна только та философия, в основании которой лежит духовный и нравственный опыт и которая не есть игра ума. Интуитивные прозрения даются только философу, который познает целостным духом.

Как понять отношение между философией и наукой, как разграничить их сферы, как установить между ними конкордат? Совершенно недостаточно определить философию как учение о принципах или как наиболее обобщенное знание о мире как о целом или даже как учение о сущности бытия. Главный признак, отличающий философское познание от научного, нужно видеть в том, что философия познает бытие из человека и через человека, в человеке видит разгадку смысла, наука же познает бытие как бы вне человека, отрешенно от человека. Поэтому для философии бытие есть дух, для науки же бытие есть природа. Это различие духа и природы, конечно, ничего общего не имеет с различением психического и физического. (2) Философия в конце концов неизбежно становится философией духа, и только в таком качестве своем она не зависит от науки. Философская антропология должна быть основной философской дисциплиной. Философская антропология есть

1) Так. Гейдеггер в «Sein und Zeit», самой замечательной философской книге последнего времени, всю свою онтологию строит на познании человеческого существования. Бытие, как забота (Sorge), открывается лишь в человеке. На другом пути стоит французская философия наук, у Мейерсона, Бруншвига и др.

2) См. мою книгу «Философия свободного духа».

центральная часть философии духа. Она принципиально отличается от научного - биологического, социологического, психологического изучения человека. И отличие это в том, что философия исследует человека из человека и в человеке, исследует его как принадлежащего к царству духа, наука же исследует человека как принадлежащего к царству природы, т. е. вне человека, как объект. Философия совсем не должна иметь объекта, ибо ничто для нее не должно становиться объектом, объективированным. Основной признак философии духа тот, что в ней нет объекта познания. Познавать из человека и в человеке и значит не объективировать. И тогда лишь открывается смысл. Смысл открывается лишь тогда, когда я в себе, т. е. в духе, и когда нет для меня объектности, предметности. Все, что есть для меня предмет, лишено смысла. Смысл есть лишь в том, что во мне и со мной, т. е. в духовном мире. Принципиально отличать философию от науки только и можно, признав, что философия есть необъективированное познание, познание духа в себе, а не в его объективации в природе, т. е. познание смысла и приобщение к смыслу. Наука и научное предвидение обеспечивают человека и дают ему силу, но они же могут опустошить сознание человека, оторвать его от бытия и бытие от него. Можно было бы сказать, что наука основана на отчуждении человека от бытия и отчуждении бытия от человека. (1) Познающий человек вне бытия и познаваемое бытие вне человека. Все становится объектом, т. е. отчужденным и противостоящим. И мир философских идей перестает быть моим миром, во мне раскрывающимся, делается миром, мне противостоящим и чуждым, миром объектным. Вот почему и исследования по истории философии перестают быть философским познанием, становятся научным познанием. История философии будет философским, а не только научным познанием в том лишь случае, если мир философских идей будет для познающего его собственным внутренним миром, если он будет его познавать из человека и в человеке. Философски я могу познавать лишь свои собственные идеи, делая идеи Платона или Гегеля своими собственными идеями, т. е. познавая из человека, а не из предмета, познавая в духе, а не в объектной природе. Это и есть основной принцип философии, совсем не субъективной, ибо субъективное противостоит объективному, а бытийственно жизненной. Если Вы пишете прекрасное исследование о Платоне и Аристотеле, о Фоме Аквинате и Декарте, о Канте и Гегеле, то это может быть очень полезно для философии

1) Взгляд, развиваемый Мейерсоном в его книге «De l"explication dans les sciences» об онтологическом характере наук, мне представляется ошибочным. Наука - прагматична.

и философов, но это не будет философия. Не может быть философии о чужих идеях, о мире идей, как предмете, как объекте, философия может быть лишь о своих идеях, о духе, о человеке в себе и из себя, т. е. интеллектуальным выражением судьбы философа. Историзм, в котором память непомерно перегружена и отяжелена и все превращено в чуждый объект, есть декаданс и гибель философии, так же как натурализм и психологизм. Духовные опустошения, произведенные историзмом, натурализмом и психологизмом, поистине страшны и человекоубийственны. Результатом является абсолютизированный релятивизм. Так подрываются творческие силы познания, пресекается возможность прорыва к смыслу. Это и есть рабство философии у науки, террор науки.

Философия видит мир из человека, и только в этом ее специфичность. Наука же видит мир вне человека. Освобождение философии от всякого антропологизма есть умерщвление философии. Натуралистическая метафизика тоже видит мир из человека, но не хочет в этом признаться. И тайный антропологизм всякой онтологии должен быть разоблачен. Неверно сказать, что бытию, понятому объективно, принадлежит примат над человеком, наоборот, человеку принадлежит примат над бытием, ибо бытие раскрывается только в человеке, из человека, через человека. И тогда только раскрывается дух. Бытие, которое не есть дух, которое «вовне», а не «внутри», есть тирания натурализма. Философия легко делается отвлеченной и теряет связь с источниками жизни. Это бывает всякий раз, когда она хочет познавать не в человеке и не из человека, вне человека. Человек же погружен в жизнь, в первожизнь, и ему даны откровения о мистерии первожизни. Только в этой глубине философия соприкасается с религией, но соприкасается внутренне и свободно. В основании философии лежит предположение, что мир есть часть человека, а не человек часть мира. У человека, как дробной и малой части мира, не могла бы зародиться дерзновенная задача познания. На этом основано и научное познание, но оно методологически отвлечено от этой истины. Познание бытия в человеке и из человека ничего общего не имеет с психологизмом. Психологизм есть, наоборот, замкнутость в природном, объективированном мире. Психологически человек есть дробная часть мира. Речь идет не о психологизме, а о трансцендентальном антропологизме. Странно забывать, что я, познающий, философ,- человек. Трансцендентальный человек есть предпосылка философии, и преодоление человека в философии или ничего не значит, или значит упразднение самого философского познания. Человек бытийствен, в нем бытие, и он в бытии, но и бытие человечно , и потому только в нем я могу раскрыть смысл, соизмеримый со

мной, с моим постижением. С этой точки зрения феноменологический метод Гуссерля, поскольку он хотел преодолеть всякий антропологизм, т. е. человека в познании, есть покушение с негодными средствами. Феноменологический метод имеет большие заслуги и вывел философию из тупика, в который завела ее кантианская гносеология. Он дал плодотворные результаты в антропологии, этике, онтологии (М. Шелер, Н. Гартман, Гейдеггер). Но феноменология Гуссерля связана с особого рода онтологией, с учением об идеальном, внечеловеческом бытии, т. е. с своеобразной формой платонизма. В этом ее ошибочная сторона. Познание предполагает не идеальное, внечеловеческое бытие и совершенную пассивность человека, впускающего в себя предмет познания, мир сущностей (Wesenheiten), а человека, не психологического, а духовного человека и его творческую активность. Смысл вещей открывается не вхождением их в человека, при пассивной его установке к вещам, а творческой активностью человека, прорывающегося к смыслу за мир бессмыслицы. В предметном, вещном, объектном мире смысла нет. Смысл раскрывается из человека, из его активности и означает открытие человекоподобности бытия. Внечеловеческое идеальное бытие бессмысленно. А это значит, что смысл открывается в духе, а не в предмете, не в вещи, не в природе, только в духе бытие человечно. Феноменологический метод плодотворен, несмотря на свою пассивность и внечеловечность, и правда его в направленности на бытие, а не конструкции мысли. Творческая активность человека совсем не означает конструкции. Смысл не в объекте, входящем в мысль, и не в субъекте, конструирующем свой мир, а в третьей, не объективной и не субъективной сфере, в духовном мире, духовной жизни, где все активность и духовная динамика. Если познание происходит с бытием, то в нем активно обнаруживается смысл, т. е. просветление тьмы бытия. Познание есть сама духовная жизнь. Познание происходит с тем, что познается.

2. Объект и субъект . Обьективирование в познании . Немецкая гносеология всегда говорит о субъекте и объекте, о субъективном и объективном в познании. Познание есть объективирование. Познающий же субъект не есть бытие, субъект гносеологичен, а не онтологичен, он есть идеальные логические формы, совсем не человеческие, связь которых с человеком остается непонятной. Бытие разлагается и исчезает, заменяется субъектом и объектом. Познает совсем не «я», не живой человек «имярек», не конкретная личность, а гносеологический субъект, вне бытия находящийся и бытию противостоящий. Гносеологический субъект не есть человек, не есть бытие. Но и познает он совсем не бытие, а противостоящий ему объект,

коррелятивный субъекту и для познания специально созданный. Бытие исчезает из субъекта и из объекта. Само противоположение субъекта и объекта уничтожает бытие. В объективировании умирает всякая жизнь, исчезает бытие. Познание есть объективирование, но в объективировании цель познания не достигается. В этом трагедия познания, которую многие философы отлично сознавали и формулировали это так: бытие иррационально и индивидуально, познаю же я всегда рациональное и общее. (1) Объект оказывается совершенно чуждым субъекту и противоположным ему. Субъект и объект находятся в состоянии логической коррелятивности, друг без друга не существуют и вечно противополагаются и противопоставляются. Если «Платон», или «первохристианство», или «германская мистика» делаются для меня объектом познания, то я не могу их понять и не могу открыть в них смысла. Объективирование будет уже уничтожением, ибо к смыслу нужно приобщиться, приобщение же не есть объективирование. (2) Это совершенно ясно в так называемых «науках о духе», где объективирование всегда есть смерть истинного познания. В «науках о природе» обстоит дело несколько иначе, но сейчас это не есть предмет моего исследования.

Основной вопрос гносеологии есть вопрос о том, кто познает и принадлежит ли к бытию тот, кто познает? Как осмыслить и углубить то неустранимое предположение познания, что познает человек. Кант и идеалистические теории познания утверждают, что познает совсем не человек, ибо это означало бы психологизм и антропологизм, т. е. релятивизм в познании, и познается совсем не мир, ибо это означало бы наивный реализм. Теория познания, идущая от Канта, подменяет проблему человека и его силы познавать бытие проблемой трансцендентального сознания, гносеологического субъекта или мирового духа, божественного разума . Если же она не говорит о трансцендентальном сознании, то она говорит о психологическом сознании. Но и трансцендентальное сознание, и психологическое сознание одинаково не есть человек. Теория познания не хочет изучать человека как познающего, она отдает изучение человека целиком в ведение психологии или социологии. Между тем как основной вопрос познания есть вопрос об отношении между трансцендентальным сознанием или гносеологическим субъектом и человеком, живой и конкретной челове-

1) Это особенно подчеркнуто школой Виндельбанда и Риккерта.

2) То, что Леви-Брюль считает характерным для mentalité первобытного общества, т. е. приобщение к познаваемому, соучастие в нем, и есть, в сущности, настоящее познание бытия. См. его замечательную книгу «Les fonctions mentales dans les sociétés inférieures».

ческой личностью. Кант имеет неоценимые заслуги в проблематике познания, но он, в сущности, ничего не разрешает, он не преодолевает скептицизма и релятивизма или преодолевает их призрачно. Априорные формы должны гарантировать прочность познания и преодолеть скептицизм, но априорные формы не имеют никакого прямого отношения к живому человеку, который и познает. Пусть трансцендентальное сознание имеет твердые и незыблемые основания для познания, но трансцендентальное сознание совсем не есть человек; человек обречен быть психологическим сознанием, которое находится во власти релятивизма. И остается совсем невыясненным, как трансцендентальное сознание овладевает психологическим сознанием, как психологическое сознание возвышается до трансцендентального сознания. Мне, как живому конкретному существу, как человеку, поставившему себе дерзновенную задачу познавать, нисколько не легче от того, что существует трансцендентальное сознание, что в нем есть a priori, что скептицизм и релятивизм в этой внечеловеческой сфере побеждены извечно. Мне важно победить скептицизм и релятивизм в человеческой сфере, в познающем человеке, а не в гносеологическом субъекте. Я хочу сам познавать, а не предоставлять познание гносеологическому субъекту или мировому разуму, хочу познания, как творческого акта человека. Теория познания должна стать философской антропологией, учением о человеке, а не учением о трансцендентальном сознании и гносеологическом субъекте, но и не психологическим или социологическим учением о человеке, а онтологическим и пневматолитическим учением о человеке. Какое для меня утешение, что существует мировой или божественный разум, если совсем не выяснен вопрос о действии этого мирового и гносеологического разума во мне, о моем человеческом разуме. Так же бесплодны и не нужны все учения о Боге, которые не учат о благодатном действии Бога на человека и мир. Вот я и спрашиваю, в чем благодатное, просветляющее действие трансцендентального сознания гносеологического субъекта или мирового духа на человека, на живую, конкретную личность, как раскрывается сила и прочность познания в человеке, и притом в данном человеке, а не в сфере внечеловеческой. Это и есть основной вопрос. Как у Канта не выяснен этот вопрос, так он не выяснен и у Гегеля. У Гегеля познает не человек, а сам мировой разум, мировой дух, в конце концов само Божество. Правда, самосознание и самопознание Божества происходят в человеке и через человека. Но какая мне от этого радость? Может показаться очень гордым и возвеличивающим достоинство человека учение о том, что Божество в человеке приходит к самосознанию, что мировой дух достигает своей вершины через философию,

которая есть дело человека. Но при этом никакой самостоятельности человека не существует, человек есть лишь функция мирового духа, мирового разума. Божества, лишь орудие, средство, путь для осуществления совсем нечеловеческих целей. Так и идеальное бытие Гуссерля совсем не спасает человека от релятивизма и скептицизма. Философия спасается от человека, он от нее не спасается. Для того чтобы познавать предмет согласно феноменологической установке, нужно совершенно отречься от человеческого, прийти в состояние совершенной пассивности, дать возможность самому предмету, самой сущности говорить во мне. Человек должен перестать существовать в акте познания. Познание происходит в сфере идеального логического бытия, а не в человеческой сфере. Принципиально был более прав св. Фома Аквинат, который, правда, унижает человека, причисляя его к низшим интеллектам, но ставит вопрос о человеческом познании, о познании человека.

Основной, изначальной проблемой является проблема человека, проблема человеческого познания, человеческой свободы, человеческого творчества. В человеке скрыта загадка познания и загадка бытия. Именно человек и есть то загадочное в мире существо, из мира необъяснимое, через которое только и возможен прорыв к самому бытию. Человек есть носитель смысла, хотя человек есть вместе с тем и падшее существо, в котором смысл поруган. Но падение возможно лишь с высоты, и само падение человека есть знак его высоты, его величия. Он и в падении своем сохраняет печать своего высокого положения, и в нем остается возможность высшей жизни, возможность познания, возвышающегося над бессмыслицей мира. Антропологизм непреодолим в философии, но он должен быть повышен в своем качестве. Антропологизм этот изначально онтологичен. Человек неустраним из познания. Он не устранен должен быть, а повышен от человека физического и психического до человека духовного. Разрыв между трансцендентальным сознанием, гносеологическим субъектом, идеальным логическим бытием и живым человеком, в сущности, делает познание невозможным. Я - человек - хочу познавать бытие, и мне нет дела до познания, которое совершается в сфере внечеловеческой. Я - познающий - изначально пребываю в бытии и составляю его неотрывную часть. И познаю я бытие в себе, в человеке, и из себя, из человека. Только бытие в силах познавать бытие. И если бы познание не было уже бытием, то доступ к бытию был бы ему закрыт. Познание в бытии совершается и является внутренним событием в бытии, изменением бытия. Познающий и познание имеют онтологическую природу. Познание есть внутренний свет в бытии. Потому познание имеет космогонический характер. Когда философы ищут интуиции, они

ищут познания, которое не есть объективирование, которое есть проникновение в глубину бытия, приобщение к бытию. И интуиция может быть понята не пассивно, как у Бергсона или у Гуссерля, а активно. Познание не есть вхождение бытия в познающего, стоящего вне бытия. Если познающий в бытии, то познание активно, есть изменение бытия. Познание есть духовная активность в бытии. Объективирование в познании означает отчуждение между познающим и познаваемым. Объективирование и ведет к тому, что и познающий и познание перестают быть «чем-то» и делаются «о чем-то». «О чем-то» и значит быть объектом. Познающий субъект, которому противостоит бытие, как объект, не может быть «чем-то», он всегда «о чем-то», он изъят из бытия. Когда ваше познание есть познание «о чем-то», об объекте, то невозможно поставить в глубине вопрос об онтологической реальности и ценности. При историческом или психологическом исследовании идей совершенно исчезает вопрос о том, реален ли мир, который эта идея выражает. Реален ли мир, в который была погружена мысль Плотина? Основной вопрос познания вовсе не есть познание идей о Боге, а познание Самого Бога, т. е. познание в духе и самого духа. Но этот вопрос нельзя не только разрешить, но и поставить при объективировании. В этом отношении есть существенное различие между науками естественными и науками о духе. В науках естественных объективирование не убивает предмета познания, ибо природа - предмет естественных наук - есть продукт объективации. Физика, делающая открытия, имеет дело с самими реальными предметами, а не с их отражением в человеческих идеях и мыслях. В естественных науках объективирование и есть установка реального предмета. Естественные науки не производят такого опустошения, какое производит историческое и психологическое исследование духа, в котором объективирование есть умерщвление реального предмета, ибо этот реальный предмет совсем не есть объективированный предмет. Науки естественные оправданы уже своей практической плодотворностью. Этой практической плодотворности не могло бы быть, если бы они не имели отношения к реальности.

В философских и гуманитарных знаниях, в исследованиях явлений духа такой практической плодотворности нет. Познание духа, самого духа, а не человеческих мыслей и душевных состояний, не может быть объективированием. В познании духа, которое и есть философия, должно быть внутреннее родство познающего со своим предметом, должно быть признание реальности духа, должен быть творческий духовный опыт. Познание истины есть приобщение к истине и жизнь в ней, познание правды есть приобщение к правде и жизнь в ней. Познание духа есть «что-то», а не «о чем-то». В объективировании же,

которое мы видим в историзме и психологизме, реальность духа исчезает. Но сознание предполагает отношение субъекта и объекта. Поэтому философское познание, преодолевающее объективацию и относительность, корнями своими погружено в бессознательное и восходит к сверхсознанию. Этике принадлежит очень важное, центральное место в познании духа. И вот познание этическое менее всего может быть объективированием, познанием «о чем-то», о чуждом, противостоящем мне предмете. При такой установке совершенно исчезает та нравственная реальность, которую я хочу познать. Невозможно установить ценность как предмет познания, если не произвести оценки, т. е. не совершить творческого духовного акта. Теоретический и практический разум в этом нераздельны, познание ценности неотделимо от оценки, от жизни в мире ценностей. Нравственная жизнь совсем не есть явление природы, и она неуловима, как явление природы. Нравственная жизнь всегда предполагает свободу, нравственная оценка всегда стоит перед свободой. Свобода же никогда не может быть лишь в познаваемом, она должна быть в познающем, как основа бытия. Феноменологический метод возвышается над психологизмом и историзмом, он хочет прорваться к реальностям, к сущностям. Он требует той особенной зоркости к реальности, при которой раскрывается смысл явлений. Феноменологический метод может быть плодотворным в этике, как то мы видим по М. Шелеру и Н. Гартману. И все-таки феноменологически нельзя построить этики, нельзя потому, что феноменология не предусматривает состояние человека, как познающего. Феноменология верит, что можно всегда сделать такую познавательную установку относительно предмета, при которой предмет войдет в познание. Всегда возможно при систематическом применении феноменологического метода интуитивное описание предмета. Но этический предмет не поддается никогда такого рода интуитивному описанию. Самый этический предмет раскрывается лишь тому, кто производит оценивающие творческие акты. Познающий этический предмет совсем не может находиться в методически пассивном состоянии и впускать в себя предмет. При такой установке предмет исчезает. Н. Гартман мог написать свою во многих отношениях замечательную «Этику» только потому, что он производит творческие духовные акты, что он ведет нравственную борьбу. Нравственно обосновываемый атеизм Н. Гартмана есть такого рода борьба. М. Шелер в «Der Formalismus in der Ethik und die materielle Wertethik» достигает результатов в этическом познании только потому, что он ведет борьбу за ценность личности. Применение феноменологического метода, в сущности, никогда не остается ему до конца верным, и только потому достигаются результаты этические и онто-

логические. Гуссерль же, который боится изменить основам феноменологии, создал метод, но ничего этим методом не открыл.

Тайна познания в том, что познающий в акте познания возвышается над предметом познания. Познание всегда есть творческое овладение предметом и возвышение над ним. Это следует уже из того, что познание должно изливать свет, распространять его в бытии и над бытием. Поэтому в познании бытие возрастает. Этическое познание неизбежно стремится к нравственному улучшению бытия. Это не значит, конечно, что познающий должен воображать себя стоящим на нравственной высоте. Но это значит, что он должен иметь нравственный опыт и через него добывать себе свет, хотя бы луч света. С такой теорией познания связан глубокий трагизм познания. Познание Бога нам трудно и в известном смысле даже невозможно, оно неизбежно должно прийти к методу апофатическому и обнаружить тщету и бесплодие метода катафатического. Бог не может быть предметом познания, потому что человек в акте познания не может возвыситься над Богом. Нельзя пролить свет на Бога, можно только получать свет от Бога. В познании этическом мы не только впускаем в себя и отражаем этическую правду, мы неизбежно и создаем ее, творим мир ценностей. Бога же мы не можем создавать, мы можем только к нему приобщиться, можем служить ему своим творческим деянием, отвечать на его призыв. Познание есть великое дерзновение. Познание есть всегда победа над древним, изначальным страхом, ужасом. Страх делает невозможным искание истины и познание истины. Познание есть бесстрашие. Кто испытывает страх перед традиционными нравственными понятиями и оценками, всегда имеющими социальный источник, тот не способен к этическому познанию, ибо этическое познание есть нравственное творчество. Победа над страхом есть духовный познавательный акт. Это не значит, конечно, что опыт страха психологически не переживается. Прохождение через опыт страха может быть очень глубоким, как то и было, напр., у Киркегардта. (1) Но творческое достижение познания есть победа над страхом. Этика не есть кодификация традиционных нравственных норм и оценок. Этика есть дерзновение в творческих оценках. И еще нужно сказать про познание, что оно горько и что на эту горечь нужно согласиться. Кто любит лишь сладкое, не может познавать. Познание может давать минуты радости и высочайшего подъема, но плоды познания горьки. Познание человека в нашем мировом зоне есть уже изгнание из рая,

1) См. Kierkegaard. «Der Begriff der Angst». Киркегардтовское понятие «Angst» лучше передавать не словом «страх», а словом «ужас».

утеря райской жизни. И особенно горько познание этическое, познание добра и зла. Но горечь лежит в самом бытии, в его падении. И этим нимало не подрывается ценность самого познания. О срывании с древа познания добра и зла, о возникновении различия между добром и злом речь еще впереди. Но для определения характера этического познания нужно сказать, что самое различение добра и зла есть горькое различение, есть самое горькое в мире. Достоевский говорит, что это чертово добро и зло нам слишком дорого стоят. (1) Познание есть бесстрашие, победа над страхом. И познание горько и есть согласие на горечь. Из всех родов познания познание этическое есть наиболее бесстрашное и наиболее горькое, ибо в нем раскрывается ценность и смысл жизни и в нем же разверзается грех и зло. Есть смертельная печаль в самом различении добра и зла, ценного и лишенного ценности. И нельзя успокаиваться на том, что это различение есть последнее. Тоска по Богу в человеческой душе и есть тоска от невозможности остаться навеки с различением добра и зла, со смертельной горечью оценки. Центральное значение этики в философском понимании связано с тем, что она имеет дело с грехом, с возникновением добра и зла, с возникновением различения и оценки. Но различение и оценка имеют универсальное значение. И этика шире той сферы, которую ей обычно отводят. Этика есть учение о различении, оценке и смысле, т. е. к ней, в сущности, относится весь мир, в котором совершается различение, делается оценка и ищется смысл.

3. Задача этики . Отвлеченные априорные этики имеют мало цены. В основании этики лежит нравственный опыт. Более того, в основании философии лежит нравственный опыт. Диалектика, за которой нет никакого нравственного опыта, лишена ценности и является умственной игрой. Философия Платона была вдохновлена нравственными мотивами, исканием верховного блага. За диалектикой Гегеля скрывался подлинный нравственный опыт. Но априоризм в этике есть, в сущности, отрицание нравственного опыта. Кант отрицает нравственный опыт в своей этике, хотя у него самого он был, как и у всякого настоящего философа. Этика не может быть только познавательной философской дисциплиной, она есть также нравственно-духовный акт. И она была такой у Платона, у Спинозы, у Фихте и др. Этика есть познание, но познание, имеющее нравственно освобождающее значение. Этика есть завершающая часть философии духа, в ней пожинаются плоды философского пути жизни. Этика христианская нередко отождествляется с сотерио-

1) Это тоже есть основная тема писаний Л. Шестова.

логией, с учением о путях спасения. Но этика не может быть только сотериологией, она есть также учение о творческих ценностях и творческой энергии человека. Человек есть не только существо спасающееся, он есть и существо творящее. Я хотел бы написать не тираническую этику, какой она обыкновенно бывает, т. е. не нормативную этику. Нормативная этика всегда тиранична. Книга эта хочет быть опытом конкретного учения о человеческой жизни, о ее смысле, ее целях и ценностях. Но учение о жизни, ее смысле, ее целях и ценностях есть неизбежное учение о человеке. Этика должна быть не только теоретической, но и практической, т. е. призывать к нравственному преобразованию жизни, не только к усвоению ценностей, но и к переоценке ценностей. А это значит, что в этике есть неизбежно профетический элемент. Этика должна раскрывать чистую совесть, незамутненную социальной обыденностью, она должна быть критикой чистой совести . Этика есть аксиология, учение о смысле и ценностях. Но смысл и ценность не даны пассивно-объективно, они творятся. Учение о ценностях должно быть отнесено к верховной ценности. Верховная же ценность должна быть силой и излучать благодатную преображающую энергию. Этика учит не только о ценности, она есть не только аксиология, она также учит о ценности как мощи, о верховном благе как силе и источнике всякой силы, она есть также онтология. И потому она не может быть только нормативной, ибо норма сама по себе бессильна. Этика имеет дело не с бессильными, висящими в воздухе нормами и законами, а с реальными нравственными энергиями и с обладающими силой качествами. «Этика» Н. Гартмана, наиболее интересная в философской литературе нашего времени, представляется мне принципиально несостоятельной, потому что идеальные ценности у него висят в безвоздушном пространстве и нет антропологии, нет онтологии, которая объяснила бы, откуда берется у человека свобода, откуда у него сила для осуществления в мире ценностей. Человек есть посредник между миром неподвижных идеальных ценностей и природным миром, в котором нет телеологии и в который человек своей свободой должен внести цель и ценность, почерпнутую из небытийственного идеального мира. Совершенно непонятно, на какого рода онтологию может опереться такого рода аксиология. Постулируя атеизм как нравственное требование, укрепляющее свободу человека в осуществлении ценностей, Н. Гартман неизбежно должен прийти к утверждению бессилия ценности и добра, т. е. в конце концов к идеализму нормативному. Он дорожит тем, что ценность не опирается ни на какую онтологическую силу. (1) Но Н. Гартман прав, рас-

1) См. N. Hartmann «Ethik».

ширяя сферу этики и вводя в нее всякое отношение к ценности, хотя бы это была ценность познавательная или эстетическая. Отношение человека к истине и к красоте бесспорно имеет нравственное значение. Есть нравственный долг в отношении к истине и красоте. Акт познавательный и акт художественный сам по себе не есть акт нравственный. Но есть нравственный акт в отношении к познавательному и художественному акту. Этика объемлет все, что связано с свободой человека, т. е. из свободы производимым различением и оценкой. Свободный нравственный акт может совершаться не только относительно так наз. нравственной жизни, но и относительно всей жизни человека. Нравственный же акт, который совершается относительно всей жизни, всех ее ценностей, связан с полнотой духовной жизни человека. Этика есть познание духа, а не познание природы, ей принадлежит лишь то, что связано с духовной свободой, а не с природной необходимостью. Пути же познания мира духовного иные, чем пути познания мира природного. В этике есть научный элемент, она пользуется материалом истории культуры, социологии, мифологии, психопатологии и пр. Но этика есть дисциплина философская, и в ней есть все своеобразие познания философского в его отличии от познания научного. Этика не может не быть профетической. И, что самое важное, этика не может не быть личной. Эта книга сознательно будет личной этикой, ибо источник ее жизненный, а не книжный.

4. Основной вопрос этики о критерии добра и зла . Основной вопрос этики - вопрос о критерии добра и зла, о генеалогии морали, в возникновении различения и оценки. И вопрос тут стоит совсем не так, как он ставится эволюционистами, которые исследуют происхождение нравственных понятий. Это вопрос несоизмеримо более глубокий. Откуда само различие и может ли быть критерием различения добро, когда добро возникло после различения? Высшая ценность лежит по ту сторону добра и зла. Вопрос этот редко ставится радикально. Этика обычно целиком находится по ею сторону добра и зла, и добро для нее не проблематично. Радикально ставил вопрос Ницше. Он сказал, что воля к истине есть смерть морали. Этика должна не только обосновывать мораль, но и изобличать ложь морали. Парадоксальность проблематики тут в том, что «добро» подвергается сомнению, т. е. подвергается сомнению, есть ли «добро» добро, не есть ли оно зло. Это гениально выражено Гоголем в словах, поставленных в эпиграф: «Грусть от того, что не видишь добра в добре». Но поставив вопрос о том, есть ли «добро» добром, я не выхожу из «да» и «нет», из различения и оценки. Допустим, что добро совсем не есть добро, что

оно есть зло, что ему нужно сказать «нет». Но это есть оценка «добра» и различение его от того, что я этому «добру» противопоставляю, что «по ту сторону» этого «добра» и этого «зла». Если то, что «по ту сторону добра и зла», я ставлю выше того, что «по ею сторону добра и зла», то я различаю «высшее» и «низшее», я осуждаю, оцениваю, противополагаю. И Ницше был, конечно, моралистом, он проповедовал новую мораль. «По ту сторону добра и зла» у него все-таки открывается высшая мораль. А когда у него «по ту сторону» оказывается наше посюстороннее зло, напр. Цезарь Борджиа, тогда цель его еще менее достигается. Он вращается в порочном кругу, когда пытается это сделать. И тот готтентот, который на вопрос, что такое добро и что такое зло, ответил: «Добро, когда я украду чужую жену, зло же, когда у меня украдут жену», совсем не находился по ту сторону добра и зла, по ту сторону различения и оценки. Готтентот, который, в сущности, и среди нас торжествует, был моралистом. Старое добро заменяется новым добром, ценности переоцениваются, но никакой переворот по отношению к добру не ставит по ту сторону добра и зла. Даже когда вы говорите, что различение и оценка есть что-то дурное и злое, вы целиком находитесь в ее власти. «По ту сторону добра и зла» не должно быть никакого «добра» и никакого «зла». Но у нас всегда там оказывается или наше «добро», или наше «зло». Мы достигнем более существенного и более глубокого результата, когда поймем, что наши оценки по критерию добра и зла носят символический, а не бытийственный характер. «Добро» и «зло», «нравственное» и «безнравственное», «высокое» и «низкое», «хорошее» и «плохое» не выражают реального бытия, это лишь символы, но символы не произвольные и условные, а закономерные и обязательные. Глубина бытия в себе, глубина жизни совсем не «добрая» и не «злая», не «нравственная» и не «безнравственная», она лишь символизируется так, лишь обозначается по категориям этого мира. Мир не есть бытие, мир есть лишь состояние бытия, в котором оно отчуждается от себя и в котором все символизируется. Пространственные символы «верха» и «низа», «высокого» и «низкого» могут выражать абсолютные истины нравственного и духовного порядка. И в нашем падшем мире принимает формы различения то, что в бытии не есть различение. В бытии нет «высокого» и «низкого», но в символе «высоты» что-то угадывается о бытии. Таковы и родовые символы «отца» и «сына», выражающие истины религиозного откровения. «Отец», «сын», «рождение» все слова, взятые из нашей земной родовой жизни. Но через них закономерно, обязательно выражается истина о божественной жизни. Бог, как бытие в себе, не есть «отец», не есть «сын», в нем не происходит «рождения», но что-то выраженное в этих символах

имеет абсолютное значение. Только в чистой духовности и мистике преодолевается символика, и мы погружаемся в первожизнь. Наша этика символична, символичны все ее различения и оценки. И вся проблема в том, как от символов перейти к реальностям. Все, что «по ею сторону добра и зла»,- символично, реалистично лишь то, что «по ту сторону добра и зла». Символика «добра» и «зла» не случайна, не условна, не есть «зло», она говорит об абсолютном, о бытии, но гадательно и отражено в мировом зеркале.

Самый факт нравственной жизни с ее различениями и оценками предполагает свободу. И потому этика есть философия свободы. Школьное традиционное учение о свободе воли совсем не есть учение о свободе и глубины свободы не видит. Учение о свободе воли было создано для того, чтобы найти виновника, чтобы было на кого возложить ответственность и оправдать наказание в жизни временной и жизни вечной. Учение о свободе воли было приспособлено для нормативной, законнической этики. Свобода воли означает избрание предстоящих человеку добра и зла и возможность выполнения навязанного человеку закона или нормы. Человек будет или оправдан, если он избрал добро и исполнил норму, или осужден, если он избрал зло и нормы не исполнил. В восстании Лютера против оправдания добрыми делами, связанными со свободой воли, была большая глубина, хотя он и допустил смешение. (1) Парадоксально то, что так наз. «свобода воли» может быть источником порабощения человека. Человек оказывается порабощенным неизбежностью избрать то, что ему навязано, и выполнить норму под страхом ответственности. Человек оказывается наименее свободным в том, что связано с его «свободой воли». Но ведь свобода человека может быть понята не только как оправдание человека добродетелями, вытекающими из его свободной воли, т. е. как возможность осуществить норму, свобода может быть понята и как творческая сила человека, как создание ценностей. Вместе с тем свобода может вести человека путем зла, свобода носит не морально-юридический и педагогический характер, а характер трагический. Свобода есть основное условие нравственной жизни, не только свобода добра, но и свобода зла. Без свободы зла нет нравственной жизни. Это делает нравственную жизнь трагической и этику делает философией трагедии. Этика законническая, нормативная, для которой свобода есть лишь условие выполнения нормы добра, не понимает трагизма нравственной жизни. Трагическое есть основное нравственное явление и основная категория этики. Именно трагическое ведет в глубину и в

1) См. Лютер «De servo arbitrio», самое замечательное из всего им написанного.

высоту, по ту сторону добра и зла в нормативном смысле. «Трагическое» не есть ни «добро», ни «зло» в том смысле, как их обычно утверждает этика. Но этика должна исследовать явление «трагического», вытекающее из свободы. Этика имеет дело не только с трагическим, но и с парадоксальным. Нравственная жизнь слагается из парадоксов, в которых добро и зло переплетаются и переходят друг в друга. Эти нравственные парадоксы непреодолимы в сознании, они должны быть изжиты. Трагичность и парадоксальность этики связаны с тем, что основной ее вопрос совсем не вопрос о нравственной норме и нравственном законе, о добре, а вопрос об отношениях между свободой Бога и свободой человека.

Этика не только связана с социологией, но и подавлена социологией. И это совсем не есть порождение позитивизма XIX и XX веков, совсем не в О. Конте и Дюркгейме тут дело. В соотношениях этики и социологии отражается мировая подавленность нравственной жизни социальностью, социальной дисциплиной и социальными нормами. Террор социальности, власть общества царят над человеком почти во всю его историю и восходят к первобытному коллективизму. И даже христианство не могло его окончательно от этого освободить. Когда Вестермарк с позитивно-научной точки зрения пишет «О происхождении и развитии моральных идей», то пишет он совсем не этику, а социологию. Моральные идеи имеют социальное происхождение и развиваются по социальным законам, определяющимся обществом. Этос, нравы исследуются социальными науками. Социальное происхождение нравственного сознания утверждает не только социальный позитивизм, отрицающий всякую метафизику, оно есть истина метафизического порядка, ибо сама социальность имеет метафизическую глубину. Таково значение das Man Гейдеггера. (1) В падшем греховном мире царит das Man, обыденность, принуждающая человека социальность. Поистине общество играет огромную роль в нравственном сознании. Огромная и трудная задача философской этики и заключается в различении духовных и социальных элементов в нравственной жизни. Это и есть задача раскрытия чистой совести. Нужно освободить этическую проблему от социального террора. Роль социальности в нравственной жизни так велика, что люди принимают за явление нравственного порядка то, что есть лишь явление порядка социального, социальные нравы и обычаи. Но в глубине своей нравственное не зависит от социального. Чисто нравственный феномен не зависит от общества или за-

1) См. его «Sein und Zeit». Если принять во внимание различие, которое Теннисе делает между Gesellschaft и Gemeinschaft, то я здесь все время говорю о Gesellschaft.

висит от него лишь в той мере, в какой само общество есть нравственный феномен. Нравственная жизнь вкоренена в духовном мире, и она лишь проецируется в жизни общества. Из этического нужно понять общественное, а не из общественного этическое. Нравственная жизнь есть не только жизнь личности, она есть также жизнь общества. Но чистота нравственного сознания постоянно искажена тем, что я буду называть социальной обыденностью. Социальная этика XIX и XX веков, которая в жизни общества видит источник нравственных различений и оценок и утверждает социальный характер добра и зла, совершенно явно вращается в порочном кругу. Социальность не может быть верховной ценностью и конечной целью человеческой жизни. Если бы был доказан социальный генезис различения между добром и злом, то этим нисколько не решался бы и даже не затрагивался бы вопрос об этической оценке. Задача философской этики заключается совсем не в познании происхождения и развития нравственных идей о добре и зле, а в познании самого добра и зла. Нас интересует онтология добра и зла, а не понятия людей о добре и зле. Современное сознание до того испорчено историзмом и психологизмом, что ему очень трудно отличать вопрос о самом добре от вопроса о человеческих понятиях о добре от готтентота до Канта и Конта. Понятия о добре и зле, воплощенные в нравах, зависят от общества, от социальности, но само добро и зло не зависит; наоборот, общество, социальность зависит от самого добра и зла, от их онтологии. На это могут сказать, что мое познание самого добра приведет к моей идее о добре, которая войдет в общий ряд понятий и идей о добре. Это - обычный аргумент релятивизма. Мои понятия и идеи о добре могут быть ошибочны, и в таком своем качестве они релятивны. Но не имеет никакого смысла образовывать понятия и идеи о добре, которое не существует, как не имеет смысла беспредметное познание, не связанное ни с какой реальностью. Этическая оценка неизбежно предполагает этический реализм, предполагает, что добро есть, а не только мыслится мной. И никак не может добро быть подменено обществом. Дюркгейм даже хотел подменить Бога обществом. (1) Но это есть самая чудовищная форма идолотворения. Общество само требует нравственной оценки и предполагает различие добра и зла, не из общества почерпнутое. Социальный утилитаризм есть настолько слабая и отвергнутая теория, что о нем не стоит и говорить. Социологическая теория нравственности должна, в сущности, вслед за Дюргей-

1) См. его «Les formes élémentaires de la vie réligieuse». Дюркгейм все же ищет религиозную реальность, соответствующую религиозным представлениям, и находит ее в обществе.

мом признать общество Божеством, а не природно-историческим явлением, погруженным в грех. Человек есть социальное существо. Это бесспорно. Но человек есть также духовное существо. Он принадлежит двум мирам. Познать сущее добро человек может лишь как существо духовное. Как существо социальное он познает только меняющиеся понятия о добре. Социология, которая отрицает, что человек есть духовное существо и что из духовного мира он черпает свои оценки, есть не наука, а ложная философия, даже ложная религия. Человек может производить оценки, может видеть истину, добро, красоту лишь как существо, возвышающееся над потоком природно-исторической и душевной жизни. Это не значит, что этика не должна быть социальна, но значит, что должно быть этическое обоснование социального, а не социальное обоснование этического.

Также этика не может зависеть от биологии, которая наряду с социологией выражает философские претензии. Биологическая философия жизни пытается установить критерий добра и зла, основать оценки на принципе максимума «жизни». «Жизнь» есть высшее благо и верховная ценность, «добро» есть все, что доводит «жизнь» до максимума, «зло» есть все, что умаляет «жизнь» и ведет к смерти и небытию. Нужно служить повышению «жизни» до максимума. Такая философия жизни выдвигает принцип, отличный от гедонизма и эвдемонизма. Переизбыточная жизнь есть благо и ценность, даже если она несет страдание, а не счастье, если она порождает трагедию. Величайшим представителем философии жизни был Ницше, смертельный враг утилитаризма, гедонизма и эвдемонизма. Клагес пытается противопоставить принцип виталистический принципу духовному. Бесспорно, что добро есть жизнь и что конечная цель - полнота жизни. Но беда в том, что это слишком верно. «Жизнь» есть негодный критерий оценки вследствие своего всеобъемлющего и многозначного характера. Все есть жизнь и жизнь есть все. Даже смерть есть явление жизни. В самой жизни необходимо делать качественные различения и устанавливать оценки. Но эти различения и эти оценки невозможно сделать на основании критерия максимума жизни, который ведь чисто количественный, а не качественный. Мы попадаем в порочный круг. Есть «жизнь» высокая и низкая, добрая и злая, прекрасная и уродливая. Как сделать это различение и оценку? Биологический критерий максимума жизни совершенно не годен, как критерий этический. Жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью. Но смысл не может быть почерпнут из самого процесса жизни, из качественного его максимума, он должен возвышаться над жизнью. Оценка с точки зрения смысла всегда предполагает возвышение над тем, что оценивается. Мы принуждены

признать, что есть какая-то истинная жизнь в отличие от ложной и падшей жизни. Жизнь может возвышаться не вследствие ее количественного прироста, а вследствие подъема ее к тому, что выше ее, что есть сверхжизнь. Это приводит нас к тому, что кроме биологического понимания жизни есть духовное понимание жизни. Духовное же понимание жизни всегда предполагает не только человеческую, но и божественную жизнь. Духовная жизнь всегда предполагает другое, высшее, к чему она движется и поднимается. Не просто жизнь, а духовная жизнь, жизнь, поднимающаяся к Богу, не количество жизни, а качество ее есть высшее благо и ценность. Духовная же жизнь совсем не противоположна жизни душевной и телесной и совсем не отрицает ее, а означает вступление их в иной план бытия, приобретение ими высшей качественности, движение к высотам, к тому, что есть сверх-жизнь, сверх-природа, сверх-бытие, сверх-Божество. «Жизнь» может стать для нас символом высшей ценности, высшего добра, но и сама ценность, само добро есть символ подлинного бытия, и само бытие есть лишь символ последней тайны. Так как перед этикой раскрывается бесконечность, то в ней всегда много проблематического. Этого нормативная этика не видит и не понимает. Проблема этики связана с загадкой о человеке. Этика и должна быть учением о назначении и призвании человека, и она прежде всего должна познать, что есть человек, откуда он пришел и куда он идет.