Гиппиус Зинаида Николаевна
Родился: 8 (20) ноября 1869 года.
Умер: 9 сентября 1945 года.

Биография

Зинаида Николаевна Гиппиус (по мужу Мережко́вская; 8 ноября 1869, Белёв, Российская империя - 9 сентября 1945, Париж, Франция) - русская поэтесса и писательница, драматург и литературный критик, одна из видных представительниц «Серебряного века» русской культуры. Гиппиус, составившая с Д. С. Мережковским один из самых оригинальных и творчески продуктивных супружеских союзов в истории литературы, считается идеологом русского символизма.

Зинаида Николаевна Гиппиус родилась 8 (20) ноября 1869 года в городе Белёве (ныне Тульская область) в обрусевшей немецкой дворянской семье. Отец, Николай Романович Гиппиус, известный юрист, некоторое время служил обер-прокурором в Сенате; мать, Анастасия Васильевна, урожденная Степанова, была дочерью екатеринбургского оберполицмейстера. По необходимости, связанной со служебной деятельностью отца, семья часто переезжала с места на место, из-за чего дочь не получила полноценного образования; различные учебные заведения она посещала урывками, готовясь к экзаменам с гувернантками.

Стихи будущая поэтесса начала писать с семи лет. В 1902 году в письме Валерию Брюсову она замечала: «В 1880 году, то есть когда мне было 11 лет, я уже писала стихи (причем очень верила во вдохновение и старалась писать сразу, не отрывая пера от бумаги). Стихи мои всем казались испорченностью, но я их не скрывала. Должна оговориться, что я была нисколько не испорчена и очень религиозна при всём этом…»:71.[~ 1] При этом девочка запоем читала, вела обширные дневники, охотно переписывалась со знакомыми и друзьями отца. Один из них, генерал Н. С. Драшусов, первым обратил внимание на юное дарование и посоветовал ей всерьёз заняться литературой.

Уже для первых поэтических упражнений девочки были характерны самые мрачные настроения. «Я с детства ранена смертью и любовью», - позже признавалась Гиппиус. Как отмечал один из биографов поэтессы, «…время, в котором она родилась и выросла - семидесятые-восьмидесятые годы, не наложило на неё никакого отпечатка. Она с начала своих дней живёт как бы вне времени и пространства, занятая чуть ли ни с пелёнок решением вечных вопросов». Впоследствии в шуточной стихотворной автобиографии Гиппиус признавалась: «Решала я - вопрос огромен - / Я шла логическим путем, / Решала: нумен и феномен / В соотношении каком?»:70. Владимир Злобин (секретарь, проведший подле поэтессы большую часть своей жизни) впоследствии отмечал:

Всё, что она знает и чувствует в семьдесят лет, она уже знала и чувствовала в семь, не умея это выразить. Всякая любовь побеждается, поглощается смертью, - записывала она в 53 года… И если она четырёхлетним ребёнком так горько плачет по поводу своей первой любовной неудачи, то оттого, что с предельной остротой почувствовала, что любви не будет, как почувствовала после смерти отца, что умрет.

В. А. Злобин. Тяжёлая душа. 1970.:71 Н. Р. Гиппиус был болен туберкулёзом; едва получив должность обер-прокурора, он почувствовал резкое ухудшение и вынужден был срочно выехать с семьею в Нежин, в Черниговскую губернию, к новому месту службы, председателем местного суда. Зинаиду отдали в Киевский женский институт, но некоторое время спустя вынуждены были забрать обратно: девочка так тосковала по дому, что практически все шесть месяцев провела в институтском лазарете. Поскольку в Нежине не было женской гимназии, она училась дома, с преподавателями из местного Гоголевского лицея.

Николай Гиппиус скоропостижно скончался в Нежине в 1881 году; вдова осталась с большой семьей - четырьмя дочерьми (Зинаида, Анна, Наталья и Татьяна), бабушкой и незамужней сестрой - практически без средств к существованию. В 1882 году Анастасия Васильевна с дочерьми переехала в Москву. Зинаида поступила в гимназию Фишер, где начала учиться поначалу охотно и с интересом. Вскоре, однако, врачи обнаружили туберкулёз и у неё, из-за чего учебное заведение пришлось оставить. «Маленький человек с большим горем», - такими словами вспоминали здесь девочку, постоянно носившую печать печали на лице.

Опасаясь, что все дети, унаследовавшие от отца склонность к чахотке, могут последовать его путём, и особенно тревожась за старшую дочь, Анастасия Гиппиус уехала с детьми в Ялту. Поездка в Крым не только удовлетворила с детства развившуюся в девочке любовь к путешествиям, но и предоставила ей новые возможности для занятий двумя любимыми вещами: верховой ездой и литературой. Отсюда в 1885 году мать увезла дочерей в Тифлис, к брату Александру. Тот обладал достаточными средствами, чтобы снять для племянницы дачу в Боржоми, где та и поселилась с подругой. Только здесь, после скучного крымского лечения, в вихре «веселья, танцев, поэтических состязаний, скачек» Зинаида сумела оправиться от тяжёлого потрясения, связанного с утратой отца. Год спустя две больших семьи отправились в Манглис, и здесь А. В. Степанов скоропостижно скончался от воспаления мозга. Гиппиусы вынуждены были остаться в Тифлисе.

В 1888 году Зинаида Гиппиус с матерью вновь отправилась на дачу в Боржом. Здесь она познакомилась с Д. С. Мережковским, незадолго до этого выпустившим в свет свою первую книгу стихов и в те дни путешествовавшим по Кавказу. Ощутив мгновенную духовную и интеллектуальную близость со своим новым знакомым, резко отличавшимся от её окружения, восемнадцатилетняя Гиппиус на его предложение о замужестве не задумываясь ответила согласием. 8 января 1889 года в Тифлисе состоялась скромная церемония венчания, за которой последовало короткое свадебное путешествие. Союз с Мережковским, как отмечалось впоследствии, «дал смысл и мощный стимул всей её исподволь совершавшейся внутренней деятельности, вскоре позволив юной красавице вырваться на огромные интеллектуальные просторы», а в более широком смысле - сыграл важнейшую роль в развитии и становлении литературы «Серебряного века».

Начало литературной деятельности

Поначалу Гиппиус и Мережковский заключили негласный уговор: она будет писать исключительно прозу, а он - поэзию. Некоторое время жена по просьбе супруга переводила (в Крыму) байроновского «Манфреда»; попытка оказалась неудачной. Наконец Мережковский объявил о том, что сам собирается нарушить договор: у него возникла идея романа о Юлиане Отступнике. С этого времени они писали и стихи, и прозу каждый, в зависимости от настроения.

В Петербурге Мережковский познакомил Гиппиус с известными литераторами: первый из них, А. Н. Плещеев, «очаровал» двадцатилетнюю девушку тем, что во время одного из ответных визитов принёс из редакторского портфеля «Северного вестника» (где он заведовал отделом поэзии) некоторые стихотворения - на её «суд строгий»:100. В числе новых знакомых Гиппиус были Я. П. Полонский, А. Н. Майков, Д. В. Григорович, П. И. Вейнберг; она сблизилась с молодым поэтом Н. М. Минским и редакцией «Северного вестника», одной из центральных фигур в котором был критик А. Л. Волынский. С этим журналом, ориентировавшимся на новое направление «от позитивизма к идеализму», были связаны первые литературные опыты писательницы. В эти дни она активно контактировала с редакторами многих столичных журналов, посещала публичные лекции и литературные вечера, познакомилась с семьёй Давыдовых, игравшей важную роль в литературной жизни столицы (А. А. Давыдова издавала журнал «Мир Божий»), посещала Шекспировский кружок В. Д. Спасовича, участниками которого были известнейшие адвокаты (в частности, князь А. И. Урусов), стала членом-сотрудником Русского Литературного общества.

В 1888 году в «Северном вестнике» вышли (за подписью «З. Г.») два «полудетских», как она вспоминала, стихотворения. Эти и некоторые последующие стихи начинающей поэтессы отражали «общую ситуацию пессимизма и меланхолии 1880-х годов» и во многом были созвучны произведениям популярного тогда Семёна Надсона.

В начале 1890 года Гиппиус под впечатлением разыгравшейся у неё на глазах маленькой любовной драмы, главными героями которой были горничная Мережковских, Паша и «друг семьи» Николай Минский, написала рассказ «Простая жизнь». Неожиданно (потому что к Мережковскому этот журнал тогда не благоволил) рассказ принял «Вестник Европы», опубликовав под заголовком «Злосчастная»: так состоялся дебют Гиппиус в прозе.

Последовали новые публикации, в частности, рассказы «В Москве» и «Два сердца» (1892), а также романы («Без талисмана», «Победители», «Мелкие волны»), - как в «Северном вестнике», так и в «Вестнике Европы», «Русской мысли» и других известных изданиях. «Романов этих я не помню, даже заглавий, кроме одного, называвшегося Мелкие волны. Что это были за волны - не имею никакого понятия и за них не отвечаю. Но мы оба радовались необходимому пополнению нашего бюджета, и необходимая Д‹митрию› С‹ергеевичу› свобода для Юлиана этим достигалась»:93, - позже писала Гиппиус. Многие критики, впрочем, относились к этому периоду творчества писательницы серьёзнее, чем она сама, отмечая «двойственность человека и самого бытия, ангельского и демонического начал, взгляд на жизнь как на отражение недосягаемого духа» в качестве основных тем, а также - влияние Ф. М. Достоевского. Ранние прозаические работы Гиппиус были в штыки встречены либеральной и народнической критикой, которым претила, прежде всего, «противоестественность, невиданность, претенциозность героев». Позже «Новый энциклопедический словарь» отмечал, что первые произведения Гиппиус были «написаны под явным влиянием идей Рескина, Ницше, Метерлинка и других властителей дум того времени». Ранняя проза Гиппиус была собрана в двух книгах: «Новые люди» (СПб., 1896) и «Зеркала» (СПб., 1898).

Всё это время Гиппиус преследовали проблемы со здоровьем: она перенесла возвратный тиф, ряд «бесконечных ангин и ларингитов». Отчасти, чтобы поправить здоровье и не допустить туберкулёзного рецидива, но также и по причинам, связанным с творческими устремлениями, Мережковские в 1891-1892 годах совершили две запоминающиеся поездки по югу Европы. В ходе первой из них они общались с А. П. Чеховым и А. С. Сувориным, которые на некоторое время стали их спутниками, побывали в Париже у Плещеева. Во время второй поездки, остановившись в Ницце, супруги познакомились с Дмитрием Философовым, несколько лет спустя ставшим их постоянным спутником и ближайшим единомышленником:400. Впоследствии итальянские впечатления заняли важное место в мемуарах Гиппиус, наложившись на светлые и возвышенные настроения её «самых счастливых, молодых лет». Между тем финансовое положение супружеской четы, жившей почти исключительно на гонорары, оставалось в эти годы тяжёлым. «Теперь мы в ужасном, небывалом положении. Мы живем буквально впроголодь вот уже несколько дней и заложили обручальные кольца», - сообщала она в одном из писем 1894 года (в другом сетуя, что не может пить прописанный врачами кефир из-за отсутствия денег):115.

Поэзия Гиппиус

Гораздо более ярким и спорным, чем прозаический, был поэтический дебют Гиппиус: стихотворения, опубликованные в «Северном вестнике», - «Песня» («Мне нужно то, чего нет на свете…») и «Посвящение» (со строками: «Люблю я себя, как Бога») сразу получили скандальную известность. «Стихи её - это воплощение души современного человека, расколотого, часто бессильно рефлективного, но вечно порывающегося, вечно тревожного, ни с чем не мирящегося и ни на чём не успокаивающегося», - отмечал позже один из критиков. Некоторое время спустя Гиппиус, по её выражению, «отреклась от декадентства» и всецело приняла идеи Мережковского, прежде всего художественные, став одной из центральных фигур нарождавшегося русского символизма, однако сложившиеся стереотипы («декадентская мадонна», «сатанесса», «белая дьяволица» и др.) преследовали её в течение многих лет.

Если в прозе она сознательно ориентировалась «на общий эстетический вкус», то стихи Гиппиус воспринимала как нечто крайне интимное, созданное «для себя» и творила их, по собственным словам, «словно молитву». «Естественная и необходимейшая потребность человеческой души всегда - молитва. Бог создал нас с этой потребностью. Каждый человек, осознает он это или нет, стремится к молитве. Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка - это лишь одна из форм, которую принимает в нашей Душе молитва. Поэзия, как определил её Баратынский, - „есть полное ощущение данной минуты“» - писала поэтесса в эссе «Необходимое о стихах».

Во многом именно «молитвенность» давала повод критикам для нападок: утверждалось, в частности, что, обращаясь к Всевышнему (под именами Он, Невидимый, Третий), Гиппиус устанавливала с ним «свои, прямые и равные, кощунственные отношения», постулируя «не только любовь к Богу, но и к себе». Для широкой литературной общественности имя Гиппиус стало символом декаданса - особенно после публикации «Посвящения» (1895), стихотворения, содержавшего вызывающую строку: «Люблю я себя, как Бога». Отмечалось, что Гиппиус, во многом сама провоцируя общественность, тщательно продумывала своё социальное и литературное поведение, сводившееся к смене нескольких ролей, и умело внедряла искусственно формировавшийся образ в общественное сознание. На протяжении полутора десятилетий перед революцией 1905 года она представала перед публикой - сначала пропагандисткой сексуального раскрепощения, гордо несущей «крест чувственности» (как сказано в её дневнике 1893 года); затем - противницей «учащей Церкви», утверждавшей, что «грех только один - самоумаление» (дневник 1901), поборник революции духа, осуществляемой наперекор «стадной общественности». «Преступность» и «запретность» в творчестве и образе (согласно популярному штампу) «декадентской мадонны» особенно живо обсуждались современниками: считалось, что в Гиппиус уживались «демоническое, взрывное начало, тяга к богохульству, вызов покою налаженного быта, духовной покорности и смирению», причём поэтесса, «кокетничая своим демонизмом» и чувствуя себя центром символистского быта, и его, и саму жизнь «воспринимала как необыкновенный эксперимент по преображению реальности».

«Собрание стихов. 1889-1903», вышедшее в 1904 году, стало крупным событием в жизни русской поэзии. Откликаясь на книгу, И. Анненский писал, что в творчестве Гиппиус сконцентрирована «вся пятнадцатилетняя история лирического модернизма», отметив как основную тему её стихов «мучительное качание маятника в сердце». В. Я. Брюсов, другой пылкий поклонник поэтического творчества Гиппиус, особо отмечал «непобедимую правдивость», с какой поэтесса фиксировала различные эмоциональные состояния и жизнь своей «пленённой души». Впрочем, сама Гиппиус более чем критически оценивала роль своей поэзии в формировании общественного вкуса и влиянии на мировоззрение современников. Уже несколько лет спустя в предисловии к переизданию первого сборника она писала:

« Мне жаль создавать нечто бесполезное и никому не нужное сейчас. Собрание, книга стихов в данное время - самая бесполезная, ненужная вещь... Я не хочу этим сказать, что стихи не нужны. Напротив, я утверждаю, что стихи нужны, даже необходимы, естественны и вечны. Было время, когда всем казались нужными целые книги стихов, когда они читались сплошь, всеми понимались и принимались. Время это – прошлое, не наше. Современному читателю не нужен сборник стихов! » Дом Мурузи

Квартира Мережковских в доме Мурузи стала важным центром религиозно-философской и общественной жизни Петербурга, посещение которого считалось почти обязательным для молодых мыслителей и писателей, тяготевших к символизму. Все посетители салона признавали авторитет Гиппиус и в большинстве своём считали, что именно ей принадлежит главная роль в начинаниях сообщества, сложившегося вокруг Мережковского. Вместе с тем, завсегдатаи испытывали и неприязнь к хозяйке салона, подозревая в ней высокомерие, нетерпимость и склонность к экспериментам с участием посетителей. Молодые поэты, проходившие нелегкую проверку личным знакомством с «мэтрессой», действительно, испытывали серьёзные психологические затруднения: Гиппиус предъявляла к поэзии высокие, предельные требования религиозного служения красоте и истине («стихи - это молитвы») и в своих оценках была предельно откровенна и резка. При этом многие отмечали, что дом Мережковских в Петербурге был «настоящим оазисом русской духовной жизни начала XX столетия». А. Белый говорил, что в нём «воистину творили культуру. Все здесь когда-то учились». По словам Г. В. Адамовича, Гиппиус была «вдохновительницей, подстрекательницей, советчицей, исправительницей, сотрудницей чужих писаний, центром преломления и скрещения разнородных лучей».

Образ хозяйки салона «поражал, притягивал, отталкивал и вновь притягивал» единомышленников: А. Блока (с которым у Гиппиус сложились особенно сложные, менявшиеся отношения), А. Белого, В. В. Розанова, В. Брюсова. «Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки, в очень шедшем к ней голубом платье, она бросалась в глаза своей наружностью. Эту наружность несколько лет спустя я назвал бы боттичеллиевской. …Весь Петербург её знал, благодаря этой внешности и благодаря частым её выступлениям на литературных вечерах, где она читала свои столь преступные стихи с явной бравадой», писал о З. Гиппиус один из первых символистских издателей П. П. Перцов.

Общественная деятельность

В 1899-1901 годах Гиппиус сблизилась с кружком С. П. Дягилева, группировавшимся вокруг журнала «Мир искусства», где она и стала публиковать свои первые литературно-критические статьи. В них, подписанных мужскими псевдонимами (Антон Крайний, Лев Пущин, Товарищ Герман, Роман Аренский, Антон Кирша, Никита Вечер, В. Витовт), Гиппиус оставалась последовательным проповедником эстетической программы символизма и философских идей, заложенных в её фундамент. После ухода из «Мира искусства» Зинаида Николаевна выступала в качестве критика в журналах «Новый путь» (фактический соредактор), «Весы», «Образование», «Новое слово», «Новая жизнь», «Вершины», «Русская мысль», 1910-1914 гг., (как прозаик она публиковалась в журнале и раньше), а также в ряде газет: «Речь», «Слово», «Утро России» и т. д. Лучшие критические статьи были впоследствии отобраны ею для книги «Литературный дневник», (1908). Гиппиус в целом негативно оценивала состояние русской художественной культуры, связывая его с кризисом религиозных основ жизни и крахом общественных идеалов предыдущего века. Призвание художника Гиппиус видела в «активном и прямом воздействии на жизнь», которой следовало «охристианиться». Свой литературный и духовный идеал критик находила в той литературе и искусстве, которые развились «до молитвы, до понятия Бога».:163 Считалось, что эти концепции были во многом направлены против писателей, близких к руководимому М. Горьким издательству «Знание», и в целом «против литературы, ориентирующейся на традиции классического реализма».

К началу XX века у Гиппиус и Мережковского сложились собственные, оригинальные представления о свободе, метафизике любви, а также необычные неорелигиозные воззрения, связанные, прежде всего, с так называемым «Третьим заветом». Духовно-религиозный максимализм Мережковских, выразившийся в осознании своей «провиденциальной роли не только в судьбе России, но и в судьбе человечества», достиг апогея в начале 1900-х годов. В статье «Хлеб жизни» (1901) Гиппиус писала: «Пусть же будет у нас чувство обязанности по отношению к плоти, к жизни, и предчувствие свободы - к духу, к религии. Когда жизнь и религия действительно сойдутся, станут как бы одно - наше чувство долга неизбежно коснется и религии, слившись с предчувствием Свободы; (…) которую обещал нам Сын Человеческий: "Я пришел сделать вас свободными"».

Идея обновления во многом себя исчерпавшего (как им казалось) христианства возникла у Мережковских осенью 1899 года. Для осуществления задуманного решено было создать «новую церковь», где рождалось бы «новое религиозное сознание». Воплощением этой идеи явилась организация Религиозно-философских собраний (1901-1903), целью которых было провозглашено создание общественной трибуны для «свободного обсуждения вопросов церкви и культуры… неохристианства, общественного устройства и совершенствования человеческой природы». Организаторы Собраний трактовали противопоставление духа и плоти так: «Дух - Церковь, плоть - общество; дух - культура, плоть - народ; дух - религия, плоть - земная жизнь…».

Сочинения

Поэзия

«Собрание стихотворений». Книга первая. 1889-1903. Книгоиздательство «Скорпион», М., 1904.
«Собрание стихотворений». Книга вторая. 1903-1909. Книгоиздательство «Мусагет», М., 1910.
«Последние стихи» (1914-1918), издание «Наука и школа», Петербург, 66 сс., 1918.
«Стихи. Дневник 1911-1921». Берлин. 1922.
«Сияния», серия «Русские поэты», выпуск второй, 200 экз. Париж, 1938.

Проза

«Новые люди». Первая книга рассказов. СПб, 1-е издание 1896; второе издание 1907.
«Зеркала». Вторая книга рассказов. СПб, 1898.
«Третья книга рассказов», СПб, 1901.
«Алый меч». Четвёртая книга рассказов. СПб, 1907.
«Чёрное по белому». Пятая книга рассказов. СПб, 1908.
«Лунные муравьи». Шестая книга рассказов. Издательство «Альциона». М., 1912.
«Чёртова кукла». Роман. Изд. «Московское книгоиздательство». М. 1911.
«Роман-царевич». Роман. Изд. «Московское книгоиздательство». М. 1913. - 280 с.

Драматургия

«Зелёное кольцо». Пьеса. Изд. «Огни», Петроград, 1916.
Критика и публицистика|
«Литературный дневник». Критические статьи. СПб, 1908.
«Царство Антихриста». Мережковский Д. Напечатаны дневники З. Гиппиус(1919-1920). 1921.
«Синяя Книга. Петербургские дневники 1914-1938». Белград, 1929.
«Зинаида Гиппиус. Петербургские дневники 1914-1919». Нью-Йорк - Москва, 1990.
Зинаида Гиппиус. Дневники
Современные издания (1990 -)|
Пьесы. Л., 1990
Живые лица, тт. 1-2. Тбилиси, 1991
Сочинения. Ленинградское отд. Худож. лит. 1991 г.
Стихотворения. СПб, 1999

А также писатель и литературный критик.

Зинаида Гиппиус: биография

Зинаида Николаевна Гиппиус родилась 20 ноября (8 ноября по старому стилю) 1869 года в Тульской губернии. Она происходила из дворянской семьи обрусевших немцев и на три четверти уже была русской. Отец девочки был юристом, семье не раз приходилось переезжать из-за его службы, вследствие чего Зинаида не получила полноценного образования. Обучалась она в основном на дому, но стихи начала писать уже в семь лет. От природы девочка с раннего детства была наделена стремлением к духовной деятельности.

Уже в юности Зинаида покоряла окружающих своей красотой: красивая фигура, длинная золотистая коса, зеленые глаза. За свой талант и любовь к литературе она получила прозвище "Поэтесса".

Гиппиус и Мережковский

Зинаида Гиппиус познакомилась со своим будущим мужем - Дмитрием Мережковским в 1888 году, а уже через год они обвенчались. Оба считали, что их встреча носила мистический характер. Вместе пара прожила в течение 52 лет, никогда не расставаясь. Этот союз по праву считается одним из самых крепких, значимых и творчески продуктивных в истории русской литературы. Зинаида Гиппиус была настоящим, верным и преданным спутником своего супруга, его союзником и идейным вдохновителем многих его идей. При этом, по свидетельствам современников, этот супружеский союз был исключительно духовным, но не физическим. У обоих супругов случались влюбленности и отношения на стороне, что не мешало их духовному единству.

Романы Зинаиды Гиппиус

Одним из самых значимых романов Зинаиды Гиппиус были отношения с Акимом Флексером (Волынским), который был известным литературным критиком. Некоторые современники утверждают, что это было самое сильное чувство в жизни Гиппиус. Именно Волынский первым напечатал стихи Зинаиды Николаевны.

Известно, что поэтесса состояла и в других любовных связях, в том числе однополых, например, с английской баронессой Елизаветой фон Овербек.

Поэтесса Зинаида Гиппиус

Зинаида Гиппиус начала печататься с 1888 года и быстро заняла видное место в литературной жизни Петербурга. Она писала не только стихи, но и рассказы, критические статьи, драматургию. Стихи Гиппиус не сразу нашли своего издателя, их долго не понимали, но по мере того, как в Россию пришел декаданс, они приобрели популярность. Гиппиус и Мережковский вместе с рядом других поэтов стояли у истоков русского символизма. Как старшие символисты, они считали, что литература должна обличать пороки общества и служить примером.

Зинаида Гиппиус организовала в своей квартире известный литературный салон, в котором собирались поэты, писатели, видные деятели культуры. Все современники признавали большое влияние Зинаиды Гиппиус на литературные процессы того времени. Она всегда активно участвовала в дискуссиях, критиковала, высказывала свое мнение. Во многом именно к ее заслугам относятся дебюты А. Блока , О. Мандельштама, С. Есенина .

Гиппиус писала критические статьи под мужскими псевдонимами, самым известным из которых был "Антон Крайний". Стихи же поэтесса подписывала своим именем, но все они были от мужского лица.

С 1906 года почти до начала Первой Мировой войны 1914 года Гиппиус и Мережковский проживали за границей. Они резко отрицательно отнеслись к войне, считая любую войну бессмысленным кровопролитием. Февральскую революцию литераторы приняли с радостью и верой в то, что она может покончить с войной. Однако, новое правительство они не приняли и после многих неудачных попыток, наконец, вновь уехали из России в 1919 году. За границей Гиппиус вела политическую деятельность за свободу России от большевизма.

7 декабря 1941 года Дмитрий Мережковский скончался. Зинаида Гиппиус очень тяжело переживала утрату супруга. Через четыре года, 9 сентября 1945 года, она умерла и была похоронена рядом с мужем на кладбище Сен-Женевьев де Буа в Париже . Смерть Зинаиды Гиппиус стала концом целой эпохи в русской литературной жизни.

Сегодня ее назвали бы гей-иконой. И она, пожалуй, не стала бы возражать. В Серебряный век о ней говорили: «Декадентская мадонна», – раздраженно восхищенно добавляя: «Дьяволица!». В Зинаиде Гиппиус кипел дьявольски святой (или свято дьявольский) коктейль, благодаря которому в том числе она оказалась талантливейшим мистификатором и режиссером судьбы.

Брак 52-летней выдержки

– Ты еще спишь? А уж муж пришел. Вставай! – будила мама.
– Муж? Какое удивление!
Брак совершился незаметно, как бы походя. Девятнадцатилетняя Зинаида Гиппиус наутро даже не вспомнила, что вышла замуж. При этом семейный союз оказался сверхпрочным: 52 года ни на один день они не разлучались.
Знакомство с Мережковским было коротким – несколько последних дней июня, когда Гиппиус приехала в Боржоми, и первые десять дней июля. Одиннадцатого июля уже наступила перемена в их отношениях.
Танцевальный вечер, в зале темно, душно, а ночь удивительная, светлая, прохладная, деревья в парке – серебряные от луны. Зинаида с выпускником филологического факультета Дмитрием Мережковским все дальше уходили по парковой аллее от звуков музыки, страстно обсуждая скорбные стихи друга Мережковского Надсона, популярного тогда поэта, молодого офицера, умершего в двадцать с лишним лет от туберкулеза. О чем бы ни говорил Дмитрий, его суждения приводили девушку в восторг, образность речей покоряла. Серьезный молодой человек с энциклопедическими знаниями умел говорить «интересно об интересном».
Рассуждения о высоком плавно перетекли в разговор о том, как они поженятся. После, не единожды вспоминая этот вечер, особенно во время размолвок, которых случалось немало, Гиппиус спрашивала себя, уж не из кокетства ли она ему не возражала и действительно ли хотела замуж?
Ведь предложения руки и сердца ей поступали не раз, и не однажды она бывала влюблена. Впервые это случилось в 16 лет. Героем волнений оказался талантливый и красивый скрипач, активно проявлявший интерес к юной особе. Правда, тогда он еще не знал, что смертельно болен туберкулезом, в отличие от матери Зины, которая была против развития каких-либо отношений и стремительно увезла дочь из Тифлиса.
Летом в Боржоми, где отдыхала семья Гиппиус, молодежь сходила с ума от высокой, статной девушки с золотистыми волосами и изумрудными глазами. Зинаида любила танцевать, увлекалась музыкой, живописью, верховой ездой. И, конечно, сочинительством: вела дневник, писала стихи.
Последующие влюбленности вызывали отчаяние у начитанной барышни. В своем дневнике она писала: «Я в него влюблена, но я же вижу, что он дурак».
Мережковский был ни на кого не похож. Вернувшись в тот вечер с прогулки, Зинаида смотрелась растерянно, а потому без обиняков заявила: «Мережковский сделал мне предложение».
– Как, и он? – засмеялась ее тетя Вера, зная, сколько тогда было у Зины женихов.
– Что же ты ему ответила? – спросила мама.
– Я? Ничего, да он и не спрашивал ответа!
Следующий день – снова встреча с Мережковским и продолжение разговора как ни в чем не бывало. В пору ухаживаний 23-летний Мережковский был заразительно веселым с не злой, а больше детской насмешливостью. Рассказывал о Петербурге и своих путешествиях, о семье, о том, как отец проверял его на талант.
Родился Дмитрий Сергеевич в семье образованного чиновника, не чуждого литературе. И в юные годы, когда Мережковский стал писать стихи, отец, человек фундаментальный, решил проверить: есть ли на что делать ставку или это обыкновенное бумагомарание. Он отправился с юным Дмитрием к Федору Михайловичу Достоевскому. Незадолго до смерти писателя. Квартира оказалась завалена «Братьями Карамазовыми», бледный Достоевский, выслушав вирши юного рифмоплета, произнес: «Плохо, никуда не годно. Чтобы писать, страдать надо. Страдать!»
«Ну, Федор Михайлович, – заявил отец, – пусть тогда лучше не пишет, лишь бы не страдал. Зачем ему это?»
Но не послушался Дмитрий Сергеевич ни отца, ни Достоевского. В жизни ему выпало и писать много, и страдать.
Хотя он не единожды бывал в гостях у Гиппиус, но никакого официального объявления о будущей свадьбе не звучало. Зинаида с Дмитрием считали всякие свадьбы и пиры слишком буржуазными, все должно быть проще без белых платьев и вуалей.
Венчание назначили на 8 января 1889 года. В Тифлисе стояло солнечное и холодное утро. Зинаида отправились с мамой в ближайшую к дому Михайловскую церковь, как на прогулку. На невесте – костюм темно-стального цвета, такая же маленькая шляпа на розовой подкладке. Дорогой мама взволнованно говорила: «Ты родилась 8-го, в день Михаила Архангела, с первым ударом соборного колокола в Михайловском соборе. Вот теперь и венчаться идешь 8-го и в церкви Михаила Архангела». Новобрачная ни на что не реагировала: была не то спокойна, не то в отупении. Ей казалось, что происходящее не слишком серьезно. Жених тоже выглядел по-будничному: в сюртуке и так называемой «николаевской» шинели с пелериной и бобровым воротником. Венчаться в шинели было неприлично, и он ее снял. Церемония прошла быстро: ни певчих, ни народа, а торжественное «жена да убоится мужа своего» незаметно растворилось под сводами церкви.
Затем молодожены пешком отправились домой к Гиппиус. Там их ждал обыкновенный завтрак. Правда, то ли мама, то ли тетка решили все-таки отметить хоть и не пышную, но свадьбу, и появилось шампанское. Стало веселее, грустила только мама в предчувствии разлуки. Затем гости – тетка и шаферы – ушли домой, и день прошел вполне обыденно. Зинаида с Дмитрием продолжали читать вчерашнюю книгу, потом обедали. Вечером случайно зашла ее бывшая гувернантка-француженка и чуть со стула не упала от неожиданности, когда мама, разливая чай, заметила мельком: «А Зина сегодня замуж вышла».
Мережковский ушел к себе в гостиницу довольно рано, а новобрачная легла спать и забыла, что замужем. Да так забыла, что на другое утро едва вспомнила, когда мама через дверь ей крикнула: «Муж пришел!»

Би- или гомо-?

В 1889 году после свадьбы они переезжают с мужем в Петербург, где Зинаида начинает активную литературную деятельность.
Своей золотисто-красной гривой волос, окутывавших до пят ее хрупкую фигурку, Гиппиус вводила мужчин в оцепенение. Зная это, она прятала такую роскошь в «козетку». «Общенье с ней, как вспых сена в засуху», – вспоминал популярный в то время литератор Андрей Белый. «…Красива? О, несомненно», – писал о Гиппиус литературный критик Сергей Маковский.
И она знала, что очень красива. И умела нравиться мужчинам. Внешне была воплощением слабости, нежности, женственности. Прехорошенькая девочка, наивная и кокетничавшая молодостью. С мужем в ожидании гостей она ложилась на ковер в гостиной и увлекалась игрой в дурачка или являлась всем с куклой-уткой на руках. Утка, по ее замыслу, символизировала разделение супругов, считавших пошлостью половую связь.
Так была ли в жизни Зинаиды настоящая любовь с горячими признаниями, клятвами и слезами, а не «комедия», которую она частенько разыгрывала? Может быть, ответ на этот вопрос – ее бурный роман в начале 1890-х сразу с двумя – поэтом-символистом Николаем Минским и драматургом и прозаиком Федором Червинским, университетским знакомым Мережковского? Минский любил ее страстно, а Гиппиус, по ее словам, была влюблена «в себя через него».
В 1894 году у Зинаиды Николаевны начались романтические отношения с Акимом Флексером, известным критиком, идеологом журнала «Северный вестник». Именно он первым напечатал стихи Гиппиус, которые ни одно издание не желало брать. Долгое сотрудничество постепенно переросло в дружбу, затем – в страсть.
« И без тебя я не умею жить... Мы отдали друг другу слишком много. И я прошу как милости у Бога, Чтоб научил он сердце не любить!»
«...Боже, как бы я хотела, чтобы вас все любили!.. Я смешала свою душу с вашей, и похвалы и хулы вам действуют на меня, как обращенные ко мне самой. Я не заметила, как все переменилось. Теперь хочу, чтобы все признали значительного человека, любящего меня...»
«...я хочу соединить концы жизни, сделать полный круг, хочу любви не той, какой она бывает, а... какой она должна быть и какая одна достойна нас с вами. Это не удовольствие, не счастье – это большой труд, не всякий на него способен. Но вы способны – и грех, и стыдно было бы такой дар Бога превратить во что-то веселое и ненужное...»
Чтобы понять любовь во всех ее проявлениях, нужно искать, влюбляться и влюблять в себя многих и разных людей, считала Гиппиус. Чувственность ее была не утолена. Разговоры в гостеприимном доме Мережковских с высокой, стройной хозяйкой с изумрудными глазами, с каскадом волос, быстрыми движениями, мелкими шажками, переходящими в скользящий бег, затягивались на всю ночь.
Зинаида увлекалась не только мужчинами, но и женщинами. О ней ходили слухи, что она бисексуалка (любит и мужчин, и женщин) или даже лесбиянка (любит представительниц своего пола). В конце 1890-х Гиппиус состояла в близких отношениях с английской баронессой Елизаветой фон Овербек. Та как композитор сотрудничала с Мережковским – написала музыку к переведенным им трагедиям Еврипида и Софокла, которые поставили в Александринском театре. Гиппиус посвятила баронессе несколько стихотворений.
Сегодня имя твое я скрою
И вслух – другим – не назову.
Но ты услышишь, что я с тобою,
Опять тобой – одной – живу.
На влажном небе Звезда огромней,
Дрожат – струясь – ея края.
И в ночь смотрю я, и сердце помнит,
Что эта ночь – твоя, твоя!
Дай вновь увидеть родныя очи,
Взглянуть в их глубь – и ширь – и синь.
Земное сердце великой Ночью
В его тоске – о, не покинь!
И все жаднее, все неуклонней
Оно зовет – одну – тебя.
Возьми же сердце мое в ладони,
Согрей – утешь – утешь, любя...
«О, если б совсем потерять эту возможность сладострастной грязи, которая, знаю, таится во мне, которую я даже не понимаю, ибо я ведь и при сладострастии, при всей чувственности – не хочу определенной формы любви», – театрально восклицала Гиппиус.
На протяжении полутора десятилетий перед революцией 1905 года Зинаида предстает пропагандисткой сексуального раскрепощения, гордо несущей «крест чувственности».
В одном из рассказов «Ты – ты» Гиппиус изобразила неожиданную встречу своего героя со случайной, казалось бы, девушкой. В ней он узнает ту подругу, которая была ему послана свыше. В ресторане в Ницце, где он сидит за ужином, вдруг появляется группа ряженых в масках, среди которых Мартынов находит свою избранницу: «Засмотрелся на худенькие стройные руки, на глаза, сверкавшие из розового бархата. Они тоже глядели на меня, эти глаза. Но вот она медленно подняла маску… Только что это случилось – я понял, почему не мог от нее оторваться: потому что был влюблен, да, влюблен, именно влюблен, именно в нее, и ни в кого больше. Именно она и была тайной радостью, которой я все время ждал. Мне казалось, что я уже видел где-то ее лицо: должно быть, оно мне снилось». И она ему отвечает: «Я тебя давно знаю, давно… люблю». Предначертанная свыше встреча состоялась. Узнавание произошло.
Подобно незрелому подростку Гиппиус пыталась соединить два аспекта любви, но любая попытка остановиться на чистоте и невинности этого чувства натыкалась на его греховность. В поисках «огня и чистоты» она увлекалась не единожды.
Одним из неудачных экспериментов по обретению «плоти и красы мира» стал молодой профессор духовной Академии Антон Карташев. Умный, странноватый, говорливый.
У Гиппиус мелькнула мысль: а ведь этот чудаковатый, как будто жаждущий культуры – девственник! Он сохранил старое святое, не выбросил его на улицу. Девственность Карташева должна была, по мнению Гиппиус, примирить ее искания любви. И ее теория практически нашла подтверждение: Гиппиус поцеловала Карташева, тот попросил помолиться за него. Эта просьба доказывала чистоту его любви. Но счастье длилось недолго. Вскоре Гиппиус испытала горькое разочарование: чистота любви Карташева (в 1917 году он станет министром вероисповеданий Временного правительства) сменилась страстью. Прощаясь на темном пороге ее квартиры, он уже не попросил молиться, а стал жадно ее целовать. Очередной опыт оказался неудачным.
Ее поиски любви на стороне не означают, что она не любила своего мужа. С Дмитрием Мережковским отношения были платоническими, пропитанными метафизикой. Не раз говорили оба, что их встреча носила мистический характер и была предопределена свыше. Нерушимый союз Гиппиус с Мережковским не разбило ни одно из ее увлечений. Может, потому, что, быстро приобретая власть над влюбленными в нее, она никогда не могла до конца отдаться любви?
Мережковский на всю жизнь стал для нее спутником, другом, соратником, как и она для него. «Я люблю Д.С. – вы лучше других знаете, как – без него я не могла бы жить двух дней, он необходим мне как воздух».
Большинство из их окружения недоумевали: как этот маленький человек, хрупкий, ниже ростом, чем его жена, сильно грассировавший, – он не производил впечатления мощного творца или мыслителя, мог удерживать рядом с собой столь экстравагантную даму? Не знали эти актеры, писатели, поэты, какие ураганы бушевали в его душе. Он много писал о любви, но внешне производил впечатление человека бесстрастного.
Гиппиус же, не ощутившая эмоциональной стороны взаимоотношений, любила Любовь вообще. В своем дневнике она рассуждает: «Зачем же я вечно иду к Любви? Я не знаю; может быть, это все потому, что никто из них меня в сущности не любил? У Дмитрия Сергеевича тоже не такая, не «моя» любовь. Господи, как я люблю какую-то Любовь».
Зинаида считала Мережковского неравным себе: он в высшей степени духовен, она же телесна и чувственна. Как избавиться от «сладострастной грязи» в телесной любви? Зачем люди столько внимания обращают на тело?
Но Гиппиус была еще и философом. Для философа характерен взгляд со стороны: не только любить, но и размышлять над тем, что есть это чувство. Тема любви – главная в дневниках Гиппиус с 1893 по 1904 год. Да и о чем еще может писать молодая женщина? Разумеется, есть в них и обычное кокетство. Но многие рассуждения совершенно противоречат представлению о том, что должно быть в дневнике красивой, окруженной поклонниками дамы. Гиппиус много пишет о «нетрадиционной» любви. Она считает, что природа человека бисексуальна. Мужское и женское начала не разделены сообразно полу. То есть в одном – больше мужского, в другом – женского, поэтому интуитивно каждый чувствует в другом нечто себе близкое, хотя, может быть, и в иной степени. Личность при таком рассмотрении предстает андрогинной. Причем мужские типы писательница изображает чаще всего упрощенно, женские же, напротив, выписывает тонко и с любовью. Своим героиням по-женски сочувствует, идет ли речь о революционерке-народнице в «Роман-царевиче» или об актрисе с изломанной судьбой в «Победителях», о неприкаянной сиротине из «воспитательного дома» в «Простой жизни», или о юной японке, уступающей любовным притязаниям своего русского приемного отца в «Японочке».
При этом в реальной жизни Зинаида Николаевна проявляла себя так, словно презирала женские умственные и моральные качества. Она провоцировала знакомых женщин на зависть, вражду, сплетни – и преуспела в этом. Ее ироничные оценки, болезненные для впечатлительных творческих натур, ее знаменитую золотую лорнетку, которую она наводила на собеседника, будто прицеливаясь, не могли простить ей спустя многие годы, даже после ее смерти.
– Вечер поэтесс? Одни дамы? Нет, избавьте, меня уж когда-то в Петербурге на такой вечер приглашали, Мариэтта Шагинян, кажется. По телефону. Я ей и ответила: «Простите, по половому признаку я не объединяюсь».
Свое лицедейство она признает в знаменитых «змеиных» мотивах:
…Она шершавая, она колючая,
Она холодная, она змея.
Меня изранила противно-жгучая
Ее коленчатая чешуя.
(…) И эта мертвая, и эта черная,
И эта страшная – моя душа!
Этот образ искусно строился и внедрялся в сознание современников. Гиппиус тщательно продумывала свое социальное и литературное поведение, сводившееся к смене разных ролей.

Гермафродит?

Многие современники считали ее гермафродитом. «В моих мыслях, моих желаниях, в моем духе – я больше мужчина, в моем теле – я больше женщина. Но они так слиты, что я ничего не знаю», – писала она о себе. На протяжении жизни Гиппиус со свойственным ей аскетизмом пыталась отречься от женственности как от ненужной слабости. Природа действительно наделила ее аналитическим, мужским складом ума. По словам современников, Гиппиус поражала пронзительно острыми умозаключениями, сознанием и даже культом своей исключительности. Кстати, чаще всего стихи она писала от лица мужчины, а свои статьи подписывала многочисленными псевдонимами, как правило, мужскими (самый известный – Антон Крайний). С удовольствием Зинаида Николаевна шокировала публику, появляясь одетой по-мужски чрезвычайно экстравагантно. Она не боялась мужских нарядов – курточки, бантики, мальчик-паж, что по тем временам было неслыханной дерзостью.
В камзоле и панталонах, полулежащей на стуле, длинные скрещенные ноги вытянуты по диагонали холста, отчего вся фигура кажется более удлиненной, изображена она на знаменитом портрете Льва Бакста. На бледном лице, окаймленном белым жабо, под узкими резко очерченными бровями – чуть насмешливо и презрительно смотрящие глаза, тонкие губы, которые она всегда ярко красила. Ей хотелось поражать, притягивать, очаровывать, покорять. («Люблю я себя, как Бога», – писала она в раннем стихотворении «Посвящение»).
Кстати, в те времена, в конце XIX века, не был принят такой обильный макияж. А Зинаида румянилась и белилась густо, откровенно, как делают актрисы для сцены. Это придавало ее лицу вид маски, подчеркивая некую искусственность.
Она часто фотографировалась с сигаретой в руках. Курила много и охотно. Тем самым постоянно заявляя двуполость Любви. При этом о своих глубоко верующих сестрах – Анне, Татьяне и Наталье вполне по-женски замечала: «…очень красивые, однако аскетического типа. Ни одна не помышляла о замужестве».
О семейной паре Мережковских ходило много странных разговоров. Владимир Соловьев выразил мнение о Гиппиус большинства современников следующим образом:
Я – молодая сатиресса,
Я – бес.
Я вся живу для интереса
Телес.
Таю под юбкою копыта
И хвост...
Посмотрит кто на них сердито
– Прохвост!
В ночь под Чистый четверг 1901 года Дмитрий Мережковский, Дмитрий Философов и она в импровизированных «священнических» одеяниях приобщали друг друга хлебом и вином на «тайной вечере», знаменовавшей основание «церкви Трех», которая представлялась им началом нового вселенского единства, новой эры божественного откровения миру.
И я такая добрая,
Влюблюсь – так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.
Трагизм однополой любви ясно проступает в отношениях Гиппиус с Философовым, который был гомосексуалистом. Это видно из его письма к ней: «…При страшном устремлении к тебе всем духом, всем существом своим, у меня выросла какая-то ненависть к твоей плоти, коренящаяся в чем-то физиологическом…». Гиппиус называла Философова Димой, а он звал ее Мережковской. Тем не менее этот человек остался знаковым в ее судьбе. По прошествии десятилетий одно из последних стихотворений она посвящает ему:
Когда-то было, меня любила
Его Психея, его Любовь.
Но он не ведал, что Дух поведал
Ему про это – не плоть и кровь.
Своим обманом он счел Психею,
Своею правдой лишь плоть и кровь.
Пошел за ними, а не за нею,
Надеясь с ними найти Любовь.
Но потерял он свою Психею,
И то, что было, – не будет вновь.
Ушла Психея, и вместе с нею
Я потеряла его любовь.
Но это не мешало им жить втроем: супруги Мережковские и литературный критик Философов. В знаменитом доме Мурузи, на углу Литейного и Пантелеймоновской, сложился особый ритуал такого существования. Наряду с «браком» Мережковских и Философова там же сложился и другой «троичный союз». Его «супругами» стали две младшие сестры Зинаиды Николаевны – Татьяна и Наталья и Карташев.
Увлекающийся Мережковский считал, что эти новые семейные образования станут являть собой зародыш «тройственного устройства мира», так называемого Царства Третьего Завета, которое должно прийти на смену христианству. На житейском же уровне они рассчитывали создать своего рода общину, интеллектуальную мини-коммуну, в которой сочетались бы интимная связь ее членов и близость их мировоззрений.
Образование триады, или, как ее называли, «святой троицы», было вызовом обществу. Совместное проживание троих выглядело откровенным эпатажем. Потом к ним присоединился их секретарь Злобин, который около тридцати лет прожил с ними, написав замечательную книгу о Гиппиус «Тяжелая душа», а также замечательные стихи памяти Мережковского и Гиппиус.
Вообще в России Серебряного века гомосексуализм находился на уровне идейного течения. В начале XX века однополая любовь среди художественной элиты считалась модной. Их современник, питерский художник Александр Бенуа удивлялся: «Особенно меня поражало, что те из моих друзей, которые принадлежали к сторонникам «однополой любви», теперь совершенно этого не скрывали и даже говорили о том с оттенком какой-то пропаганды…»

Стакан наполовину пуст или полон?

Дмитрий Сергеевич Мережковский до старости не без удовольствия говаривал, что он, «благодарение Богу, никого не убил и никого не родил». Вяч. Иванов со свойственной ему парадоксальностью заявлял, что Гиппиус и в браке «на самом деле девушка, ибо никогда не могла отдаться мужчине, как бы ни любила его. (…) И в этом для нее – драма, ибо она женщина нежная и страстная. Мать по призванию».
Характерно, что Гиппиус, с первого дня принявшая установку супруга, никогда не обсуждала эту сторону их совместной жизни.
Необычность брака подчеркивается тем, что объединил он людей не просто разных, а противоположных по складу характера. Несмотря на то, что Зинаида Николаевна постоянно носила психологическую маску манерной, изломанной, «эстетной» светской дамы, хозяйки популярных салонов (в старости она, шутя, называла себя «бабушкой русского декадентства»), в ней было много земного, плотского. Именно материнское горе молодой горничной Мережковских – Паши побудило двадцатилетнюю Зинаиду написать первый рассказ – «Простая жизнь». А еще через двадцать лет описание юной матери над могилкой первенца пронзительной нотой завершит ее роман о революционерах.
« – Что ж это… Илюшечка… Кудрявенький. Черепочки теперь… Куда теперь?
А сторожиха все тянет за рукав.
– Пойдем, милая, пойдем… Христос с ним. Пойдем, чайку попьем, вспомянем. Пойдем-ка скорее.
Голубая круглая чаша над ними, над светлым кладбищем, над серой церковью бревенчатой, – голубая чаша такая чистая, такая ласковая. Обещание весны такое верное.
…Рядом со свежим сырым горбиком – другие горбики, большие и малые, тесно-тесно; желтая мертвая трава на них, а между, по местам, снежок белеется. И еще что-то белеется середь темных комков земли.
– Это что же такое, тетенька? – говорит Машка, приглядываясь. – Словно, кости…
– Черепочки это, милая, черепочки… Тоже, видно, младенчик был… Этого у нас много…»
Горе матерей становится одной из главных тем для Гиппиус в годы первой мировой войны. Материнское начало у нее находит не только трагическое выражение. Перед революцией большой успех имела ее пьеса «Зеленое кольцо», которая родилась из живого общения с петербургскими гимназистами. В 1914-1916 годах каждое воскресенье у Зинаиды собирался кружок подростков (до сорока человек за раз). «Люблю умных и настоящих и равнодушно забываю ненужных», – говорила она по этому поводу.
Список молодых литераторов, которые вышли в свет через ее квартиру, вмещает множество ярких и известных имен.
«Как друг, как товарищ, как соучастник в радости и горе Зинаида Николаевна была неповторима. Ее заботливость простиралась на состояние вашей обуви, на дефекты вашего белья… Живые конкретные детали в жизни ближнего всегда ее занимали… – вспоминал литературный и театральный критик Аким Волынский. – Из всех женщин, которых я встречал в жизни, самая необыкновенная была Зинаида Гиппиус».
Она хотела казаться тем, чем в действительности не была. Наедине с собеседником, с глазу на глаз она становилась человеком ко всему открытым, ни в чем, в сущности, не уверенным и с какой-то неутолимой жаждой, с непогрешимым слухом ко всему.
Зинаида происходила по отцу из немецких дворян, но те уже триста лет жили в России, по матери была внучкой Василия Степанова, полицмейстера Екатеринбурга. Родилась в 1869 году в городке Белове Тульской губернии, куда приехал ее отец после окончания юридического факультета Московского университета. Они постоянно переезжали с места на место, следуя за служебными перестановками отца. Девочка не смогла доучиться в гимназии Фишера в Москве, причиной стал внезапно открывшийся туберкулез, и родители увезли ее в Крым, а затем в Тифлис. Из-за болезни легких Гиппиус не получила систематического образования. Жила с матерью в Ялте и на Кавказе.
Она говорила: «Вы так не знаете Россию, как я знаю», «Я знаю, как пахнет в третьем классе…».

И Родины не стало

Властью тьмы, царством дьявола назвала Гиппиус Октябрьский переворот. «Расстрелянная Москва покорилась большевикам. Столицы взяты вражескими – и варварскими – войсками. Бежать некуда. Родины нет». Ненависть к революции заставила Зинаиду порвать с Блоком, Брюсовым, Андреем Белым.
Мережковские, в отличие от большинства отечественных деятелей культуры, отрицательно восприняли вступление России в Первую мировую. В этом она близко сходится со своим заклятым литературным и идейным врагом – Владимиром Маяковским. Со второй половины 1917 года и до конца 1919-го Мережковские жили в Петрограде, в центре развивавшихся событий. Дневники Гиппиус день за днем отражают трагическую картину происходившего: «собачину» продают на рынке спекулянты из-под полы. Стоит 50 рублей за фунт. Дохлая мышь стоит два рубля и т.д.
Мережковские надеялись на свержение большевистского режима, но после поражения генерала Юденича под Петроградом решили бежать в Европу. «…Как бы узнать, что нет надежды…», – напишет она.
Вместе с ближайшим другом Философовым и секретарем В. А. Злобиным Мережковские покинули Петроград якобы для чтения лекций в красноармейских частях Гомеля. В феврале 1920-го перебрались в Варшаву. Там они развили бурную деятельность, организовали газету, строили планы по освобождению России от большевиков. Понадобилось два года для понимания тщетности задуманного. В 1922 году Мережковские обосновались в Париже. Философов, проживший с ними около 15 лет, до конца жизни оставался в Варшаве.
С 1925 года парижская квартира Гиппиус стала одним из самых притягательных мест русской культурной жизни. Там возобновились литературные воскресенья, а с 1927-го – регулярные писательско-религиозно-философские заседания «Зеленая лампа». Там они восстановили знакомство с К. Бальмонтом, И. Буниным, А. Куприным, Н. Бердяевым, Вячеславом Ивановым. На Бунина при первой же встрече она произвела неизгладимое впечатление: «Удивительной худобы, ангел в белоснежном одеянии и с золотистыми распущенными волосами, вдоль обнаженных рук которого падало до самого полу что-то вроде не то рукавов, не то крыльев».
Несмотря на то, что в эмиграции они не могли себе позволить жить на широкую ногу, как в Питере, но покупка духов и перчаток всегда была на первом месте. В Париже она уже не могла называться законодательницей моды. Но интереса к красивой экстравагантной одежде не теряла. Даже в 50 лет она отличалась смелостью в выборе платьев: очень любила прозрачные. Эпатировала публику появлением то в белом с ног до головы, то в черном. Ее последними были старый дипломат Лорис-Меликов и поэт Мамченко.
Она верна своей манере высказываться наперекор общепринятым суждениям, сражать противника злыми репликами, проявлять участие к человеческим судьбам. До последнего Гиппиус поддерживала благотворительные вечера, например для того, чтобы помочь деньгами Бальмонту, чья мама была тяжело больна. Старшая сестра Гиппиус, Анна, также активно участвует в жизни русской православной общины в Париже. Сын двоюродной сестры Зинаиды Николаевны, священник Димитрий Клепинин во время немецкой оккупации вместе с матерью Марией (Скобцовой) спас от гибели десятки еврейских семей. За это в феврале 1944 года он принял мученическую смерть в концлагере.
Вообще 40-е годы были горькими не только в мировой истории, но и в судьбе Зинаиды Николаевны. В 1940 году она потеряла Философова, а 9 декабря 1941-го в оккупированной немцами Франции – своего супруга. Дмитрий Мережковский прожил 76 лет.
Она очень тяжело пережила его кончину. Даже пыталась покончить с собой. «Я умерла, осталось умереть только телу», – повторяла Гиппиус. История литературы, пожалуй, не знает второго подобного случая, когда два человека составляли в такой степени одно. Они оба признавались, что не знают, где начинаются его мысли, а где заканчиваются ее. Мережковский оставил 24 тома своих произведений. Любовь? Творческий союз? Духовная общность? В книге «Дмитрий Мережковский» она написала: «Связанность наших жизней».
До сих пор не утихают споры, кто в этой паре был главным? Внешне они поразительно не подходили друг к другу. Он – маленького роста, с узкой впалой грудью, в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза горели тревожным огнем, полуседая, вольно растущая борода и легкое взвизгивание, когда раздражался. Держался с неоспоримым чувством превосходства и сыпал цитатами то из Библии, то из языческиx философов. А рядом с ним – соблазнительная, нарядная особа с выразительной внешностью.
Зинаида Николаевна была душой союза. Очень многие идеи мужу подсказывала именно она, а он их развивал и обнародовал.
Четкий, продуманный уклад семьи, дома тоже был на ней. Мережковский всегда утром работал, гулял, потом опять работал. Она говорила, что в его характере удивляло полное отсутствие лени. Он даже не понимал, что это такое. Сама она ценила время не меньше.
Оставшись одна, Гиппиус написала книгу «Дмитрий Мережковский», что далось ей непросто. У нее отнялась правая рука. Последняя запись в дневнике: «Как Бог мудр и справедлив».
Самым последним ее другом стала кошка. Она всегда сидела на коленях Зинаиды Николаевны. Та привыкла к ней и, умирая, уже не открывая глаз, все искала ее руками.
Вечером 1 сентября 1945 года отец Василий Зеньковский причастил Гиппиус. Она мало что понимала, но причастие проглотила.
9 сентября Зинаида Николаевна сидела в кровати, ей было трудно дышать. Вдруг в ее невидящих глазах вспыхнул свет. Она посмотрела, как в былые годы, во взгляде бесконечные нежность и благодарность. Две слезы стекли по щекам. На пороге старости поэтесса признавалась:
…Лишь одного мне жаль: игры…
Ее и мудрость не заменит.
Игра загадочней всего
И бескорыстнее на свете.
Она всегда – ни для чего,
Как ни над чем смеются дети…
Своим эпатажем, придумыванием сенсаций она добилась того, чтобы о ней до сих пор говорили как о тайне. Она прекрасно понимала, что все кривотолки – порой самого скандального свойства продолжатся и после ее смерти. Даже официальный запрет советской цензуры на изучение творческого наследия Гиппиус до начала 90-х годов, кажется, состоялся тоже благодаря ее плану.

Лариса Синенко

Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945) была из обрусевшей немецкой семьи, предки отца переселились в Россию в XIX веке; мать - родом из Сибири. Из-за частых переездов семьи (отец - юрист, занимал высокие должности) З. Гиппиус систематического образования не получила, посещала урывками учебные заведения. С детских лет увлекалась «писанием стихов и тайных дневников». В 1889 году в Тифлисе вышла замуж за Д. С. Мережковского, с которым «прожила 52 года, не разлучаясь ни на один день». Вместе с мужем в том же году переехала в Петербург; здесь супруги Мережковские завели широкие литературные знакомства и вскоре заняли видное место в художественной жизни столицы.

Стихотворения З. Гиппиус, опубликованные в журнале «старших» символистов «Северный вестник», - «Песня» («Мне нужно то, чего нет на свете...») и «Посвящение» (со строками: «Люблю я себя, как Бога») сразу получили скандальную известность. В 1904 вышло «Собрание стихов. 1889-1893» и в 1910 - «Собрание стихов. Кн.2. 1903-1909», объединенная с первой книгой постоянством тем и образов: душевный разлад человека, во всем ищущего высшего смысла, божественного оправдания низкого земного существования, но так и не нашедшего достаточных резонов смириться и принять - ни «тяжесть счастья», ни отречение от него.

В 1899-1901 Гиппиус тесно сотрудничает с журналом «Мир искусства»; в 1901-1904 является одним из организаторов и активным участником Религиозно-философских собраний и фактическим соредактором журнала «Новый путь», где печатаются ее умные и острые критические статьи под псевдонимом Антон Крайний, позже становится ведущим критиком журнала «Весы» (в 1908 избранные статьи вышли отдельной книгой - «Литературный дневник»).

В начале века квартира Мережковских становится одним из центров культурной жизни Петербурга, где молодые поэты проходили нелегкую проверку личным знакомством с

«мэтрессой». З. Гиппиус предъявляла к поэзии высокие, предельные требования религиозного служения красоте и истине («стихи - это молитвы»). Сборники рассказов З. Гиппиус пользовались гораздо меньшим успехом у читателей и вызвали острые нападки критики.

События Революции 1905-1907 стали переломными в жизненной творческой биографии З. Гиппиус. Если до этого времени социально-политические вопросы находились вне сферы интересов З. Гиппиус, то после 9 января, которое, по словам писательницы, «перевернуло» ее, актуальная общественная проблематика, «гражданские мотивы» становятся доминирующими в ее творчестве, в особенности - в прозе. З. Гиппиус и Д. Мережковский становятся непримиримыми противниками самодержавия, борцами с консервативным государственным устройством России («Да, самодержавие - от Антихриста», - пишет Гиппиус в это время).

В феврале 1906 они уезжают в Париж, где проводят больше двух лет. Здесь супруги Мережковские выпускают сборник антимонархических статей на французском языке, сближаются с революционными кругами, поддерживают отношения с Б. Савинковым. Увлечение политикой не отменило мистических исканий З. Гиппиус: новый лозунг - «религиозной общественности» предполагал соединение всех радикальных сил интеллигенции для решения задачи обновления России.

Политические пристрастия отражаются на литературном творчестве тех лет; романы «Чертова кукла» (1911) и «Роман-царевич» (1912) откровенно тенденциозны, «проблемны». Резко изменившаяся жизненная позиция З. Гиппиус проявилась необычным образом во время Первой мировой войны, когда она стала писать стилизованные под лубок «простонародные» женские письма солдатам на фронт, иногда вкладывая их в кисеты, от лица трех женщин («псевдонимы» - имена и фамилии трех прислуг З. Гиппиус). Эти стихотворные послания («Лети, лети, подарочек, «На дальнюю сторонушку» и т.п.), не представляющие художественной ценности, имели большой общественный резонанс.

Октябрьскую революцию З. Гиппиус приняла враждебно (сборник «Последние стихи. 1911-1918», Пг., 1918) и в начале 1920 вместе с мужем эмигрировала, поселилась во Франции. За границей вышли еще два ее поэтических сборника: «Стихи. Дневник 1911-1921» (Берлин, 1922) и «Сияния» (Париж, 1939).

Гиппиус Зинаида Николаевна (1869 – 1945)

Зинаида Николаевна Гиппиус - поэт, прозаик, критик. В 70-е гг. 19 в. её отец служил товарищем обер-прокурора сената, но вскоре переехал с семьей в Нежин, где получил место председателя суда. После его смерти, в 1881 г., семья переселилась в Москву, а затем в Ялту и Тифлис. Женской гимназии в Нежине не было, и основам наук Гиппиус обучали домашние учителя. В 80-х гг., живя в Ялте и Тифлисе, Гиппиус увлекается русской классикой, особенно Ф. М. Достоевским.

Выйдя замуж за Д. С. Мережковского, летом 1889 г. Гиппиус вместе с мужем переезжает в Петербург, где и начинает литературную деятельность в кружке символистов, который в 90-е гг. складывается вокруг журнала “Северный вестник” (Д. Мережковский, Н. Минский, А. Волынский, Ф. Сологуб) и популяризует идеи Бодлера, Ницше, Метерлинка. В русле настроений и тем, свойственных творчеству участников этого кружка, и под влиянием новой западной поэзии начинают определяться поэтические темы и стиль поэзии Гиппиус.

В печати стихи Гиппиус появились впервые в 1888 г. в “Северном вестнике” за подписью Зинаиды Гиппиус. Позже она берет псевдоним Антон Крайний.

Основные мотивы ранней поэзии Гиппиус - проклятия скучной реальности и прославление мира фантазии, искание новой нездешней красоты (“Мне нужно то, чего нет на свете…”), тоскливое ощущение разобщенности с людьми и в то же время - жажда одиночества. В этих стихах отразились основные мотивы ранней символической поэзии, ее этический и эстетический максимализм. Подлинная поэзия, считала Гиппиус, сводится лишь к “тройной бездонности мира”, трем темам - “о человеке, любви и смерти”. Поэтесса мечтала о примирении любви и вечности, но единственный путь к этому видела в смерти, которая только и может спасти любовь от всего преходящего. Эти размышления определили на “вечные темы” определили тональность многих стихов Гиппиус.

В двух первых книгах рассказов Гиппиус господствовали те же настроения. “Новые люди” (1896) и “Зеркала” (1898). Основная мысль их - утверждение истинности лишь интуитивного начала жизни, красоты “во всех ее проявлениях” и противоречиях и лжи во имя некоей высокой истины. В рассказах этих книг - явное влияние идей Достоевского, воспринятых в духе декадентского миропонимания.

В идейно-творческом развитии Гиппиус большую роль сыграла первая русская революция, которая обратила ее к вопросам общественности. Они начинают теперь занимать большое место в ее стихах, рассказах, романах.

После революции выходят сборники рассказов “Черное по белому” (1908), “Лунные муравьи” (1912), романы “Чертова кукла” (1911), “Роман-царевич” (1913). Но, говоря о революции, создавая образы революционеров, Гиппиус утверждает, что истинная революция в России возможна лишь в связи с революцией религиозной (точнее - в результате ее). Вне “революции в духе” социальное преображение - миф, вымысел, игра воображения, в которую могут играть лишь неврастеники-индивидуалисты. В этом Гиппиус убеждала читателей, изображая в “Чертовой кукле” русскую послереволюционную действительность.

Встретив враждебно октябрьскую революцию, Гиппиус вместе с Мережковским в 1920 г. эмигрировала. Эмигрантское творчество Гиппиус состоит из стихов, воспоминаний, публицистки. Она выступала с резкими нападками на Советскую Россию, пророчествовала ее скорое падение.

Из Эмигрантских изданий наибольший интерес представляет книга стихов “Сияние” (Париж, 1939), два тома воспоминаний “Живые лица” (Прага, 1925), очень субъективных и очень личных, отразивших ее тогдашние общественные и политические взгляды, и незаконченная книга воспоминаний о Мережковском (Гиппиус - Мережковская З. Дмитрий Мережковский - Париж, 1951). Об этой книге даже критик эмигрант Г. Струве сказал, что она требует больших поправок “на пристрастность и даже озлобленность мемуариста”.

Гиппиус Зинаида Николаевна (1865-1945)

"Декадентская мадонна", поэтэсса, прозаик, драматург, публицист и литературный критик Зинаида Николаевна Гиппиус родилась 8 ноября (20 н.с.) в городе Белев Черниговской губернии в семье государственного чиновника.

Со стороны отца у нее были немецкие корни. Предок отца, немец Адольфус фон Гингст, изменил фамилию на "фон Гиппиус" и уже в XVI веке в Немецкой слободе Москвы открыл первый книжный магазин. Отец служил по судебному ведомству, и часто менял место службы, жил вместе с семьей в самых разных городах России: Петербурге, Туле, Харькове и т.д. Мать была сибирячкой, дочерью екатеринбургского полицеймейстера Степанова.

Отец З. Гиппиус умер от туберкулеза когда девочке было 12 лет и мать с детьми (старшей Зинаидой и тремя ее младшими сестрами) переехала сначала в Москву, а затем, из-за болезни детей, в Ялту, а в 1885 году в Тифлис (Тбилиси) к брату.

З. Гиппиус, по семейным обстоятельствам не смогла систематически учиться в гимназии, она получила домашнее образование. Впоследствии она очень недолго училась в Киевском женском институте (1877-1878) и классической гимназии Фишера в Москве (1882). Стихи начала писать рано, с семи лет.

Первые два стихотворения молодой поэтэссы были опубликованы в петербургском журнале "Северный вестник" в 1888 году (N 12), где в разное время сотрудничали Г. Успенский, Н. К. Михайловский, Л. Н. Толстой, М. Горький и др. С 1891 года журнал начал активно пропагандировать творчество символистов (Д. С. Мережковского, К. Д. Бальмонта, самой З. Гиппиус и др.).

От природы очень красивая: высокая и гибкая, тонкая как юноша, с большими зелеными глазами, золотыми косами вокруг маленькой головы, с постоянной улыбкой на лице она не испытывала недостатка в поклонниках. К ней и тянулись и, одновременно, боялись ее острого языка, колких фраз и смелых шуток. "Сатанесса", "реальная ведьма", "декадентская мадонна", так называли ее современники. В 1888 году в Боржоми она познакомилась со столичным поэтом Д. Мережковским и после этого стала считать, что "все мои гимназисты...совсем поглупели". С ним она обвенчалась 8 января 1889 года в Тифлисе и затем, не разлучаясь "ни на один день", прожила 52 года.

В этом же году она, вместе с мужем, переезжает в Петербург. Знакомится с Я. Полонским и А. Майковым, Д. Григоровичем и В. Розановым, А. Блоком, В. Брюсовым, А. Белым и др. Начинает тесно сотрудничать с редакцией журнала "Северный вестник", заводит деловые контакты с редакторами других столичных журналов ("Вестник Европы", "Русская мысль"). З. Гиппиус посещает литературные вечера и салоны, слушает различные лекции. Она начинает искать свой путь в литературе.

После появления программной работы Мережковского "О причине упадка и о новых течениях современной русской литературы" (1892), творчество З. Гиппиус приобретает явный "символический" характер (первые сборники рассказов "Новые люди" (1896; 1907), "Зеркало" (1898)). Позднее, в книге "Литературный дневник" (1908), она обосновывает и защищает символизм. Либеральная критика резко отрицательно отнеслась к раскованному максимализму "новых людей". Основной темой произведений Гиппиус стала метафизика любви, неохристианство, фундаментальные философские основы бытия и религии ("Алый меч", "Черное по белому", "Лунные муравьи" и др.).

В 1899-1901 годах З. Гиппиус публикует первые литературно-критические статьи в журнале "Мир искусств". Подписывает их, как правило, псевдонимами: Антон Крайний, Роман Аренский, Никита Вечер и др. В этот же период у Д. и З. Мережковских возникает идея обновления христианства, создания "новой церкви". Им принадлежит идея создания "Религиозно-философских собраний", смысл которых был в объединении интеллигенции и представителей церкви с целью "религиозного возрождения" страны, а также журнала "Новый путь" - печатного органа Собраний.

Влияние идей Д. Мережковского на творчество З. Гиппиус можно проследить в таких произведениях, как "Господь отец", "Христу" и др. Самая ценная часть ее поэтического наследия содержится в пяти стихотворных сборниках: "Собрание стихов 1889-1903" (1904), "Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909" (1910), "Последние стихи. 1914-1918" (1918), "Стихи. Дневник. 1911-1921" (Берлин, 1922), "Сияния" (Париж, 1938). Изысканный поэтический словарь, особый изломанный ритм, преобладание любимых эпитетов и глаголов, "...все те же матово-жемчужные, благородные краски, какими Гиппиус давно пленяет нас", - как писал В.А. Амфитеатров в 1922 году, - являются неотъемлемой частью ее поэтического наследия. Множество стихотворений поэтэсса посвятила теме любви. Одно из ранних: "Любовь одна" (1896) было переведено на немецкий язык Райнер-Мария Рильке.

Октябрьскую революцию 1917 года Гиппиус встретила крайне враждебно. Уже в октябре 1905 года в письме к Философову (написанному за час до Манифеста), она, размышляя о судьбе России после возможной победы революции, писала: "...весь путь их и вся эта картина так мною неприемлема, противна, отвратительна, страшна, что коснуться к ней...равносильно для меня было бы предательству моего...". После прихода "царства Антихриста", 24 декабря 1919 года З. Гиппиус и Д. Мережковский навсегда уезжают из России сначала в Польшу, а затем во Францию.

В Париже Гиппиус принимает активное участие в организации литературно-философского общества "Зеленая лампа" (1927-1939), сыгравшего значительную роль в интеллектуальной жизни первой волны российской эмиграции. Пишет статьи и реже - стихи, в которых выступает с резкой критикой советского строя. В 1925 году издает два тома воспоминаний "Живые лица" (Прага), в 1939 году в Париже выходит книга стихов "Сияния".

Вторая мировая война принесла Гиппиус не только бедность (их парижская квартира была описана за неплатеж), но и утрату близких. В конце 1941 года скончался ее муж, Д. Мережковский, в 1942 году - сестра Анна. В последние годы она работает над большой поэмой "Последний круг" (опубликована в 1972), изредка сочиняет стихи, пишет мемуары и создает поистине литературный памятник своему мужу. "Дмитрий Мережковский", книга-биография, насыщенная богатейшим фактическим материалом вышла после ее смерти в 1951 году. Зинаида Гиппиус, зеленоглазая и золотоволосая "декадентская мадонна" скончалась 9 сентября 1945 года в Париже в возрасте 76 лет.

ГИППИУС, ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (1869–1945), русский поэт, прозаик, литературный критик. С 1920 в эмиграции. Родилась 8 (20) ноября 1869 в Белеве Тульской губ. в семье юриста, обрусевшего немца. По матери – внучка екатеринбургского полицмейстера. Не получила систематического образования, хотя с юности отличалась большой начитанностью. В 1889 вышла замуж за Д.С.Мережковского и переехала с ним из Тифлиса в Петербург, где годом раньше состоялся ее поэтический дебют. С мужем они прожили, по ее словам, «52 года, не разлучаясь... ни на один день».

Быстро преодолев влияние С.Я.Надсона, заметное в ее ранних стихотворениях, Гиппиус в глазах участников литературной жизни обеих столиц на рубеже веков была олицетворением декаданса – «декадентской мадонной», как ее называла после публикации Посвящения (1895), содержащего вызывающую строку: «Люблю я себя, как Бога». Этот образ искусно строился и внедрялся в сознание современников самой Гиппиус, которая тщательно продумывала свое социальное и литературное поведение, сводившееся к смене нескольких ролей. На протяжении полутора десятилетий перед революцией 1905 Гиппиус предстает пропагандисткой сексуального раскрепощения, гордо несущей «крест чувственности», как сказано в ее дневнике 1893; затем противницей «учащей Церкви», ибо «грех только один – самоумаление» (дневник 1901); инициатором «Религиозно-философских собраний» (1901–1904), на которых разрабатывается программа «неохристианства», соответствующая воззрениям Мережковского; поборнником революции духа, осуществляемой наперекор «стадной общественности».

Важным центром религиозно-философской и общественной жизни Петербурга становится занимаемый Мережковскими дом Мурузи, посещение которого было обязательным для молодых мыслителей и писателей, тяготеющих к символизму. Признавая авторитет Гиппиус и в своем большинстве считая, что именно ей принадлежит главная роль во всех начинаниях сообщества, сложившегося вокруг Мережковского, почти все они, однако, испытывают неприязнь к хозяйке этого салона с ее высокомерием, нетерпимостью и страстью экспериментировать над людьми. Особой главой в истории русского символизма стали отношения Гиппиус с А.А.Блоком, первая публикация которого состоялась при ее содействии в журнале «Новый путь», что не помешало вспоследствии резким конфликтам, вызванным различием их представлений о сущности художественного творчества и о назначении поэта.

Собрание стихов. 1889–1903 (1904; в 1910 вышло второе Собрание стихов. Книга 2. 1903–1909) стало крупным событием в жизни русской поэзии. Откликаясь на книгу, И.Анненский писал, что в творчестве Гиппиус – «вся пятнадцатилетняя история нашего лирического модернизма», отметив как основную тему ее стихов «мучительное качание маятника в сердце». Поклонник этой поэзии В.Я.Брюсов особо отмечал в ней «непобедимую правдивость», с какой Гиппиус фиксирует различные эмоциональные состояния и жизнь своей «плененной души».

Как критик, писавший под псевдонимом Антон Крайний, Гиппиус этого времени остается последовательным проповедником эстетической программы символизма и философских идей, послуживших ее фундаментом. Постоянно публикуясь в журналах «Весы» и «Русское богатство» (лучшие статьи были ею отобраны для книги Литературный дневник, 1908), Гиппиус в целом негативно оценивала состояние русской художественной культуры, связанное с кризисом религиозных основ жизни и крахом общественных идеалов, которыми жил 19 в. Призвание художника, которое не сумела осознать современная литература, для Гиппиус заключается в активном и прямом воздействии на жизнь, которой, согласно утопии, принимаемой на веру Мережковским, нужно «охристианиться», ибо не существует иного выхода из идейного и духовного тупика.

Эти концепции направлены против писателей, близких к руководимому М.Горьким издательству «Знание» и в целом против литературы, ориентирующейся на традиции классического реализма. Тот же вызов кругу представлений, основанных на вере в либерализм и устаревших толкованиях гуманизма, содержится в драматургии Гиппиус (Зеленое кольцо, 1916), ее рассказах, которые составили пять сборников, и романе Чертова кукла (1911), описывающем банкротство верований в прогресс и мирное совершенствование общества.

К октябрьской революции 1917 Гиппиус отнеслась с непримиримой вражебностью, памятником которой стали книга Последние стихи. 1914–1918 (1918) и Петербургские дневники, частично опубликованные в эмигрантской периодике 1920-х годов, затем изданные по-английски в 1975 и по-русски в 1982 (большая их часть была обнаружена в Публичной библиотеке С.-Петербурга в 1990). И в поэзии Гиппиус этого времени (книга Стихи. Дневник 1911–1921, 1922), и в ее дневниковых записях, и в литературно-критических статьях на страницах газеты «Общее дело» преобладает эсхатологическая нота: Россия погибла безвозвратно, наступает царство Антихриста, на развалинах рухнувшей культуры бушует озверение. Хроникой телесного и духовного умирания старого мира становятся дневники, которые Гиппиус понимала как литературный жанр, обладающий уникальной способностью запечатлеть «само течение жизни», фиксируя «исчезнувшие из памяти мелочи», по которым потомки и составят относительно достоверную картину трагического события.

Ненависть к революции заставила Гиппиус порвать с теми, кто ее принял, – с Блоком, Брюсовым, А.Белым. История этого разрыва и реконструкция идейных коллизий, которые привели к октябрьской катастрофе, сделавшей неизбежной конфронтацию былых союзников по литературе, составляет основной внутренний сюжет мемуарного цикла Гиппиус Живые лица (1925). Сама революция описывается (наперекор Блоку, увидевшему в ней взрыв стихий и очистительный ураган) как «тягучее удушье» однообразных дней, как «скука потрясающая», хотя чудовищность этих будней внушала одно желание: «Хорошо бы ослепнуть и оглохнуть». В корне всего происходящего «лежит Громадное Безумие». Тем важнее, согласно Гиппиус, сохранить позицию «здравого ума и твердой памяти».

Художественное творчество Гиппиус в годы эмиграции начинает затухать, она все больше проникается убеждением, что поэт не в состоянии работать вдали от России: в его душе воцаряется «тяжелый холод», она мертва, как «убитый ястреб». Эта метафора становится ключевой в последнем сборнике Гиппиус Сияния (1938), где преобладают мотивы одиночества и все увидено взглядом «идущего мимо» (заглавие важных для поздней Гиппиус стихов, напечатанных в 1924). Попытки примирения с миром перед лицом близкого прощания с ним сменяются декларациями непримиренности с насилием и злом. Бунин, подразумевая стилистику Гиппиус, не признающую открытой эмоциональности и часто построенную на использовании оксюморонов, называл ее поэзию «электрическими стихами», Ходасевич, рецензируя Сияния, писал о « своеобразном внутреннем борении поэтической души с непоэтическим умом».

По инициативе Гиппиус было создано общество «Зеленая лампа» (1925–1940), которое должно было объединить разные литературные круги эмиграции, если они принимали тот взгляд на призвание русской культуры за пределами советской России, который вдохновительница этих воскресных собраний сформулировала в самом начале деятельности кружка: необходимо учиться истинной свободе мнений и слова, а это невозможно, если не отказаться от «заветов» старой либерально-гуманистической традиции. Сама «Зеленая лампа», однако, страдала идеологической нетерпимостью, что порождало многочисленные конфликты.

После смерти Мережковского в 1941 Гиппиус, подвергашаяся остракизму из-за двусмысленной позиции в отношении фашизма, посвятила свои последние годы работе над его биографией, оставшейся неоконченной (издана в 1951).

В очерке о Зинаиде Гиппиус, включенном в книгу «Одиночество и свобода», которая вышла в 1955 году в Нью-Йорке, Георгий Адамович писал: «Как часто случается даже с самыми опытными писателями, Гиппиус не замечала у себя того, что за чужой подписью заставило бы ее усмехнуться или поморщиться. Исключением из общего правила она в этом смысле не была… Но человеком была все-таки исключительным, хотя и нелегко объяснить, в чем

именно. В небесной мастерской своей Господь Бог как будто удостоил ее «ручной выделки», выпуская огромное большинство людей пачками и сериями, без особых индивидуальных различий».

От себя добавим: нам кажется, что Адамович все же ошибался, отделяя в Гиппиус «человеческое» от «литературного». На наш взгляд, это в З.Н. составляло единое целое. Литература для нее была жизнью, жизнь – литературой.

«Гетры» Есенина

Рассказывали, что, когда в салон Мережковских привели Сергея Есенина – новую восходящую звезду в Северной столице, Гиппиус, холодная и непроницаемая, затянутая во что-то черное, вышла навстречу поэту, поднесла свой лорнет (с которым почти никогда не расставалась) к глазам и, вглядевшись в облик гостя, бесстрастно спросила: «Это что у вас за гетры такие?»

Была зима, было холодно, но рязанский самородок, прослышавший о чудачествах хозяйки дома, явился знакомиться в валенках не только из-за морозов, но и для «эпатажу». «Эпатажу» не вышло…

Она сама любила фраппировать, эпатировать и лорнировать, рассматривать окружающих через микроскоп, будь то в жизни или в литературе. Что, впрочем, для нее было одним и тем же. Поэтому большинство знакомых ее не любило, меньшинство, отдавая дань уму и таланту, побаивалось. Дружили немногие. И сохраняли верность, как, например, Савинков или Злобин, до конца жизни. Своей или ее.

После ранней смерти отца у Зинаиды обнаружили подозрение на туберкулез. Из Москвы переехали в Ялту, из Ялты – в Тифлис. В Ялте гуляли по набережной, дышали целебным воздухом, принимали морские ванны. В горбатом Тифлисе несло запахом кофе из многочисленных кофеен, город был по-восточному экзотичен, в нем жили грузины, русские, армяне, евреи.

В ней рано проявились литературные наклонности, она пыталась писать стихи, вела дневник. Она полюбила живопись, увлеклась музыкой и… верховой ездой. Лошади попадались строптивые, но она быстро научилась справляться с ними.

В Боржоми все пили воду, а вечерами ходили танцевать в ротонду. Зинаида расцвела, налилась статью и, высокая, золотоволосая, с зелеными, излучающими изумрудный блеск глазами, пользовалась успехом у молодых людей. Там же, в Боржоми, она и познакомилась с молодым литератором Дмитрием Мережковским, который привлек ее внимание своей серьезностью, эрудированностью и умением говорить «интересно – об интересном». Симпатия была взаимной, знакомство имело последствия, и летом 1888 года произошло объяснение.

Зерно и почва

В ротонде танцевали, было душно, тесно, все толкали друг друга. Они выбрались из круга танцующих и ушли в ночь – светлую, прохладную. Был разговор, даже не объяснение и не предложение, причем оба, как вспоминала позже Зинаида Николаевна, разговаривали так, как будто давно было решено, что они женятся, и что это будет хорошо.

И это действительно было хорошо – Мережковские прожили вместе 52 года и ни разу со дня венчания, состоявшегося 8 января 1899 года в тифлисской церкви Михаила Архангела, не расставались. Невесте минуло 19 лет, жениху было 23 года.

Так началась жизнь вдвоем: семейная совместимая и литературная несовместная – прожив все эти годы, бок о бок, ни разу они не написали ничего вместе. Идеи – да, часто вырабатывали вдвоем, но случалось ей и опережать в чем-то Дмитрия Сергеевича. Она бросала зерна в унавоженную почву, он наращивал плоть, бережно выращивал, оттачивал, придавал форму.

Взгляд со стороны

Многих современников этот брачно-литературный союз приводил в удивление. Родственница Валерия Брюсова Бронислава Погорелова через десять лет после смерти З.Н. и более полувека после запечатлевшейся на всю жизнь встречи писала: «Вспоминается один из приездов в Москву Мережковских… Цель этого прибытия уже заранее была известна. Дмитрий Сергеевич Мережковский совместно с Г.Чулковым намеревался издавать религиозно-революционный журнал «Новый Путь», и на это ему были нужны 40 000 рублей. Целый день супруги Мережковские разъезжали по Москве. Встречи, деловые свидания, очень умные, мистически-пророческие разговоры с рядом влиятельных, могучих москвичей.

Заодно чета Мережковских посетила Донской монастырь, где Дмитрий Сергеевич принял участие в каком-то диспуте, на котором выступали ученые-богословы (злые языки утверждали, что и там Мережковские – тщетно, правда, – но пытались получить нужные деньги).

Странное впечатление производила эта пара: внешне они поразительно не подходили друг другу. Он – маленького роста, с узкой впалой грудью, в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза горели тревожным огнем библейского пророка. Это сходство подчеркивалось вольно растущей бородой и тем легким взвизгиванием, с которым переливались слова, когда Д.С. раздражался. Держался он с некоторым чувством превосходства и сыпал то цитатами из Библии, то из языческих философов.

А рядом с ним Зинаида Николаевна Гиппиус. Соблазнительная, нарядная, особенная. Она казалась высокой из-за чрезмерной худобы. Но загадочно-красивое лицо не носило никаких следов болезни. Пышные темно-золотистые волосы спускались на нежно-белый лоб и оттеняли глубину удлиненных глаз, в которых светился внимательный ум. Умело яркий грим. Головокружительный аромат сильных, очень приятных духов.

При всей целомудренности фигуры, напоминавшей скорее юношу, переодетого дамой, лицо З.Н. дышало каким-то грешным всепониманием. Держалась она как признанная красавица, к тому же – поэтесса. От людей, близко стоявших к Мережковским, не раз приходилось слышать, что заботами о семейном благоденствии (то есть об авансах и гонорарах) ведала почти исключительно З.Н. и что в этой области ею достигались невероятные успехи.

Взгляд изнутри

Это взгляд со стороны. А вот взгляд изнутри – самой Гиппиус: «Мы с Д.С. так же разнились по натуре, как различны были наши биографии до начала нашей совместной жизни. Ничего не было более различного, и внешне, и внутренне, как детство и первая юность его – и моя. Правда, была и схожесть, единственная – но важная: отношение к матери. Хотя даже тут полной одинаковости не было». Но: «…разница наших натур была не такого рода, при каком они друг друга уничтожают, а, напротив, могут и находят между собою известную гармонию. Мы оба это знали, но не любили разбираться во взаимной психологии».

Что касается религиозной идеи, то всю жизнь они прожили той, что пришла ей в лето Господне 1905 года и сделалась idee fixe. Это была идея о «тройственном устройстве мира». Как всегда, она поделилась ею с мужем. Он «преобразил ее в самой глубине сердца и ума, сделав из нее религиозную идею всей своей жизни и веры – ИДЕЮ ТРОИЦЫ, ПРИШЕСТВИЯ ДУХА И ТРЕТЬЕГО ЦАРСТВА ИЛИ ЗАВЕТА».

Они были как сообщающиеся сосуды, «плюс» на «минус» в жизни дал «плюс», и поэтому и сумели прожить вместе такую долгую и такую непростую жизнь.

Надсон в юбке и поэт Гиппиус

Профессиональная литературная жизнь Зинаиды Гиппиус началась незадолго до свадьбы, когда в 12-й книжке журнала «Северный вестник» за 1888 год появилась первая поэтическая публикация – два стихотворения, подписанные инициалами З.Г. Но это был еще «не поэт – Зинаида Гиппиус», это был «Надсон в юбке». Вообще вся ранняя поэзия З.Г. окрашена в тона, характерные для «поколения уставших» – поколения 1880-х годов, разочарованного в жизни, меланхолически скорбящего, пессимистически настроенного. И, конечно, здесь не могло не обойтись без весьма распространенных в литературе того времени мотивов – сомнений в собственных силах, томлении по смерти (а у Гиппиус на все это накладывался собственный отпечаток – следы недавней болезни):

Мой друг, меня сомненья не тревожат. Я смерти близость чувствовал давно. В могиле, там, куда меня положат, Я знаю, сыро, душно и темно.

Покоя жду… Душа моя устала Зовет к себе меня природа-мать… И так легко, и тяжесть жизни спала… О милый друг, отрадно умирать!

Название стихотворения – «Отрада». Написано оно в 1889 году. От мужского лица (к этому приему Гиппиус будет прибегать и в дальнейшем, и не только в стихах). Ей было всего лишь 20 лет. Она проживет еще 56. Но это так заманчиво для поэта – в молодости писать о смерти…

Однако поэзия и жизнь (в гетевском понимании – Dichtung und Wahrhait) – все же две разные вещи, и жизнь продолжалась, как продолжалась и поэзия, как писались и проза, и литературно-критические статьи.

Это хорошо поймет и почувствует Иннокентий Анненский, тончайший лирик и проницательный критик. Разбирая ее стихи, он напишет: «Для З.Гиппиус в лирике есть только безмерное Я, не ее Я, конечно, не Ego вовсе. Оно – и мир, оно – и Бог; в нем и только в нем ужас фатального дуализма; в нем – и все оправдание, и все проклятие нашей осужденной мысли; в нем – и вся красота лиризма З.Гиппиус». Далее Анненский цитировал ее стихотворение:

Я в себе, от себя, не боюсь ничего, Ни забвенья, ни страсти. Не боюсь ни унынья, ни сна моего, Ибо все в моей власти. Не боюсь ничего и в других – от других, К ним нейду за наградой. Ибо в людях люблю не себя, и от них Ничего мне не надо. О, Господь мой и Бог, пожалей, успокой, Мы так слабы и наги. Дай мне сил перед ней, чистоты пред Тобой, И пред жизнью – отваги.

И приходил к окончательному выводу: «Среди всех типов нашего лиризма я не знаю более смелого, даже дерзкого, чем у З.Гиппиус. Но ее мысли, чувства до того серьезны, лирические отражения ее так безусловно верны, и так чужда ей эта разъедающая и тлетворная ирония нашей старой души, что мужская личина этой замечательной лирики (З.Н.Гиппиус пишет про себя в стихах не иначе как в мужском роде) едва ли когда-нибудь обманула хоть одного влиятельного читателя».

Другими словами, речь шла о «вселенной» поэта Гиппиус, которую не спутаешь ни с чьей другой. Она прорывалась в стихах к самой себе, к такой, какою была. Это могло кому-то нравиться, кому-то не нравиться, но это было. Поэтому Анненский увидел «фатальный дуализм», а Роман Гуль – «страшное двойное лицо». И «раздвоенность». И даже больше того – «двоедушие». А Корней Чуковский – «манию противоречия». Гиппиус отвечать своим зоилам не хотела, но в стихотворении «Напрасно» (1913), написанном совершенно о другом и по другому поводу, получилось, что ответила: «Будь верен сердцу своему, Храни его ключи». «Антон Крайний»

Как поэт оригинальный, с собственным голосом Зинаида Гиппиус оформится в первое десятилетие нового, ХХ столетия, когда религиозно-мистические искания обретут поэтическую форму, когда напряженное духовное существование между двумя полярными полюсами – то, что ее мучило и не находило ответа, она сумеет передать в слове: «Мне близок Бог – но не могу молиться. Хочу любви – и не могу любить». Когда «Я» выйдет за рамки личности и станет и миром, и Богом (и миром, и Богом – в себе).

Но ее литературному дару было узко в каких-то одних жанрово-заданных рамках. Поэтому – и стихи, и проза. Поэтому – и публицистика, и литературно-критические статьи.

В статьях, которые составили «Литературный дневник», увидевший свет в 1908 году, она была не скована никакими ограничениями. В них она могла говорить с читателем напрямую и не сдерживать свой клокочущий темперамент. Поэтому и псевдоним «Антон Крайний», ибо середина – всегда скука и пошлость и «не выносит ничего, кроме себя».

Однако Гиппиус не только критиковала, полемизировала, ниспровергала, но и утверждала – свое, заветное, выношенное, то, во что верила, чем жила, что думала о том или ином предмете. А думала она, прежде всего, о главном – о Боге и о путях, ведущих к нему, о Жизни и Смерти, о вере и безверии, о ненависти и любви, и о том, что, несмотря ни на что, человек живет потому, что можно жить, потому что «человеческое в человеке живуче».

Борьба с «чертом»

И еще одна важная для Гиппиус мысль прозвучала на страницах ее «Литературного дневника»: «Черт говорит: «должно быть, как есть». Мы говорим: должно быть, как должно быть». И только если мы так говорим, – и может что-нибудь действительно быть. Потому что черт и тут обманывает нас, лживо воплощая в слова свои мысли; истинное же значение слов «все должно быть, как есть» – «все должно не быть, потому что ничего нет».

О, она хорошо знала, о чем говорила. Она давно боролась с «чертом» в своей душе, отсюда – когда «черт» побеждал – и двойственность ее натуры, характера, которую улавливали проницательные современники, отмечая в ней «демоническое» начало. Но она же и мучительно пробивалась к Богу, ища его на путях Любви, о чем и писала в одном из писем к Философову в июле 1905 года: «Я ищу Бога-Любви, ведь это и есть Путь, и Истина, и Жизнь. От него, в Нем, к Нему – тут начинается и кончается все мое понимание выхода, избавления».

Тройственный союз

В начале века образовался так называемый «тройственный союз», в который входили она, Мережковский и ближайший сотрудник «Нового пути», критик, публицист Дмитрий Философов. Идея «тройственного устроения мира», должному прийти на смену традиционному христианскому мироустройству, усердно разрабатываемая Д.М. и З.Н., на бытовом житейском уровне приняла форму совместного проживания с близким духовно и интеллектуально Философовым. Конечно, это был очередной эпатаж, вызов Мережковских обществу.

Жизнь втроем – общество полнилось слухами, гадало: настоящая – ненастоящая? А тут еще подоспело письмо из Парижа, куда троица уехала в феврале 1906 года. Язвительная Зинаида писала Брюсову, что они радуются новому оригинальному хозяйству (квартира в Париже была дорогой и огромной), что мебели в ней всего 3 постели, что кресел (соломенных) тоже 3 и что вообще это «новый способ троебрачности». Но как было на самом деле – кто знает… Известно только – из писем Философова к Гиппиус, – что влюблен он в нее никогда не был, о чувственности не шло и речи, если что и испытывал, то только дружественный настрой. Однако подозревал, что З.Н. в него была влюблена. Тем не менее «союз» длился несколько десятилетий, после чего распался…

Сильфида

Помните: 1913 год, «Будь верен сердцу своему, Храни его ключи». И была верна, и хранила, и редко кого туда пускала. Любила всю жизнь одного Дмитрия Сергеевича, но бывали и влюбленности. В поэта Минского или, скажем, в известного и влиятельного в свое время литературного критика Акима Волынского. 27 февраля 1895 года она писала ему: «…Я смешала свою душу с Вашей, и похвалы, и хулы Вам действуют на меня, как обращенные ко мне самой. Я не заметила, как все переменилось…»

Они были уже несколько лет знакомы «литературно», теперь роман перетекал в другое русло и развивался быстро и стремительно. Уже 1 марта неприступная Зинаида признается: «Вы мне необходимы, Вы – часть меня, от Вас я вся завишу, каждый кусочек моего тела и вся моя душа…» Все закончилось в октябре – когда она из завоевателя превратилась в завоевавшую, когда она поняла, что он не способен испытывать то, что она называла «чудесами любви», когда он уступил ей во всем…

Она была из тех женщин, что не любят, когда им уступают. Тем более – во всем. Он этого не понял… и уступил. Увлечение прошло, зависимость исчезла. Когда это произошло, он перестал ей быть интересен – сделался антиэстетичным. Что ж, она могла прекратить отношения и по этой причине, и не только с человеком, но и с властью, как это произойдет в 1917 году.

После революции Волынский в своем очерке «Сильфида» запечатлеет не только ее облик, но и характер – попытается проникнуть внутрь души той, которую любил. Он вспоминал: «Это была женственность существенно девического характера, с капризами и слезами, со смехом и шаловливой игрой, с внезапными охлаждениями. Кокетливость достигала в ней высоких ступеней художественности… Культ красоты никогда не покидал ее ни в идеях, ни в жизни…»

Через 50 лет, почти через жизнь, З.Г. ответит: «Это был маленький еврей, остроносый и бритый, с длинными складками на щеках, говоривший с сильным акцентом и очень самоуверенный…»

Все давным-давно сгорело, выгорело, перегорело. Остались зола, пепел…

Свобода и одиночество

Зинаида Николаевна всегда стремилась быть свободной – и внешне, и внутренне. Презирала условности, старалась быть не в быту – над бытом. Поэтому всегда, несмотря на совместную жизнь с мужем, была одинока (внутренне), ибо свобода и одиночество – две вещи нераздельные. Поэтому на виду и вела себя подобающим образом, вызывая восхищение одних и неодобрение других.

Она любила одеваться в мужское, как Жанна д’Арк или Надежда Дурова. В стихах, статьях говорила о себе в мужском роде, подписывалась мужскими псевдонимами «Антон Крайний», «Лев Пущин», «Товарищ Герман». Многих это раздражало, некоторых пугало, третьих отталкивало. А она, не обращая внимания ни на первых, ни на вторых, ни на третьих (кроме Дмитрия Сергеевича – он всегда и во всем оставался единственным авторитетом, к голосу которого она прислушивалась), была единственно такой, какой могла быть: внешне – спокойной и женственной, привлекающей внимание мужчин и женщин, внутренне – мятущейся, увлекающейся мистикой «пола», решающей вопросы «метафизики любви», размышляющей о Христе, Церкви, живущей в современности и современностью – для будущего.

Хам грянул

Она жила литературой, религиозными исканиями, Дмитрием Сергеевичем Мережковским. И Россией, которую (без надрыва) любила. Но ту, которая была, а не ту, которая стала. Революция 1905 года уже была не ее. Октябрьский переворот 17-го – тем более. «Грядущий хам», о пришествии которого предупреждал ее муж, грянул, причем не только полез из всех российских щелей – он пришел к власти. И уничтожил все, чему она поклонялась. Все перевернулось: бытие, быт, старая жизнь с ее поисками добра, гармонии, идеала. «Добро» пришло в кожаной куртке с наганом и ордером на обыск.

К «гармонии» приводила пуля в чекистском подвале. «Идеалом» стали кровь, насилие, единомыслие.

Когда-то (в 1904) в стихотворении «Все кругом» она писала:

Страшное, грубое, липкое, грязное, Жестко-тупое, всегда безобразное, Медленно рвущее, мелко-нечестное, Скользкое, стыдное, низкое, тесное, Явно довольное, тайно-блудливое, Плоско-смешное и тошно-трусливое, Вязко, болотно и тинно застойное, Жизни и смерти равно недостойное, Рабское, хамское, гнойное, черное, Изредка серое, в сером упорное, Вечно лежачее, дьявольски косное, Глупое, сохлое, сонное, злостное, Трупно-холодное, жалко-ничтожное, Непереносное, ложное, ложное! Но жалоб не надо; что радости в плаче? Мы знаем, мы знаем, все будет иначе.

Она ошиблась. Иначе не стало – стихи удивительно ложились на новую большевистскую действительность. Более того, действительность была пострашнее стихов. Русская воля – всегда хаос и анархия. Русский бунт беспощаден и бессмыслен, Пушкин, как всегда, был прав. Большевики сняли все табу, разбудили самые темные, дремлющие в человеке инстинкты.

Она в отличие от Блока не услышала «ни музыки революции», ни музыки в революции. Кроме того, она никогда не была «хористкой» – не пела ни «в хоре», ни «с хором». Она всегда была – голосом из хора, голосом вне хора, отличным от других, поэтому всегда слышимым, поэтому явственно различаемым на фоне других. Она была индивидуальностью, и ей было не по пути с массой. И все, что творилось в послеоктябрьской жизни (не жизни – хаосе) – ей было не по нутру.

И поэтому она не хотела быть с теми, кто умертвил февральскую Россию. Не говоря уже – заодно. Вопрос: со свободой, но без России был решен в пользу свободы – они начали готовиться к отъезду. Туда, где не было большевиков. Туда, где не ограничивали свободу думать, свободу говорить, свободу писать. Туда, где у них была своя квартира. Мережковские тайно собирались в Париж.

«…билет возвращаю»

Они уезжали не столько от голода, холода, вонючих мерзлых селедок и общественных работ – они уезжали от несвободы, они уезжали от брезгливости, от невозможности эстетически сосуществовать с новой властью. Они покидали «царство Антихриста», царство тотальной лжи и тотального террора. Им не нужен был обещанный большевиками «рай», обернувшийся адом – свой билет они отдавали его устроителям. У З.Н. все эти настроения переплавились в стихи:

Не только молока иль шоколада, Не только воблы, соли и конфет – Мне даже и огня не очень надо: Три пары досок обещал комбед. Меня ничем не запугать: знакома Мне конская багровая нога, И хлебная иглистая солома, И мерзлая картофельная мга. Но есть продукт… Без этого продукта В раю земном я не могу прожить. Искал его по всем нарводпродвучам, Искал вблизи, смотрел издалека, Бесстрашно лазил по окопным кручам, Заглядывал и в самую чека, Ее ж, смотри, не очень беспокой-ка: Я только спрашивал… и все ревтройка. Неугомонный поднимала рев. И я ходил, ходил в петрокомпроды, Хвостился днями у крыльца в райком… Но и восьмушки не нашел – свободы Из райских учреждений ни в одном. Не выжить мне, я чувствую, я знаю, Без пищи человеческой в раю: Все карточки от Рая открепляю И в нарпродком с почтеньем отдаю.

Стихотворение называлось «Рай». Ему был предпослан эпиграф из Достоевского – фраза Ивана Карамазова «…почтительнейше билет возвращаю…». За словом у Гиппиус следовал поступок – как и классический герой, она возвращала свой билет. В декабре 1919 года Мережковские и Философов, и Злобин, бывший ее литературным секретарем с 1916 года, выехали из Петрограда в Гомель – в январе 1920-го нелегально перешли границу.

С Совдепией было покончено, но с собой они уносили свою Россию. В той, другой России, которую они оставили (понимали, что навсегда), оставались Брюсов, Блок, Чуковский. Кто-то пошел на сотрудничество с новой властью, новым режимом, кто-то приспособился к совместному сосуществованию. Кто-то (Ходасевич, Ремизов, Тэффи), как и они, покинули родину. Кого-то (в основном, философов Бердяева, Шестова и др.) большевики бесцеремонно посадили на пароход и выслали из страны. Хорошо хоть не поставили к стенке.

В Варшаве, Берлине, Париже возникли островки русской эмиграции. Мережковские до своего отъезда во Францию (в ноябре того же 20-го года) обосновались в Польше. И активно занялись антибольшевистской деятельностью. Темперамент Зинаиды Николаевны требовал общественного выхода. Они основали газету «Свобода», печатали политические статьи, направленные против советской власти, читали лекции о положении дел в Советской России, как (чем) могли подрывали престиж первого социалистического государства. Она была остроумна и зла и высмеивала своих идейных врагов, не щадя никого.

Другие берега

В Париже их литературная и общественная деятельность продолжилась – они не собирались сидеть, сложа руки. Вокруг Мережковских всегда собирались люди. Так было в Петербурге, так продолжилось и в Париже – и здесь они стали одним из сосредоточений русской интеллектуальной жизни. По воскресеньям в их квартире, в доме 11-бис на улице Колонель Бонне, расположенном в фешенебельном квартале Пасси, собирались писатели и журналисты, философы и издатели русских газет и журналов. Говорили о литературе, спорили на политические темы, обсуждали положение в России и мире.

Но вскоре эти воскресные посиделки показались Мережковским недостаточными, и в феврале 1927 года они создали общество «Зеленая лампа». Как писал один из участников этого общества Ю.Терапиано, это было их «вторым предприятием», рассчитанным на более широкие круги русских, обосновавшихся в Париже: «Мережковские решили создать нечто вроде «инкубатора идей», род тайного общества, где все были бы между собой в заговоре в отношении важнейших вопросов «воскресений» и постепенно развить внешний круг «воскресений» – публичные собеседования, чтобы перебросить мост для распространения «заговора» в широкие эмигрантские круги. Вот почему с умыслом было выбрано само название «Зеленая лампа», вызывающее воспоминание петербуржского кружка, собиравшегося у Всеволожского в начале XIX века».

Цвет «русского Парижа» можно было увидеть на этих ставших традиционными встречах. К Мережковским приходили «мэтры» Бунин и Ремизов и молодые поэты, критики, публицисты Фельзен и Ю.Мандельштам, философы Бердяев и Федотов и журналисты Бунаков-Фондаминский и Руднев. Общество просуществовало до 1939 года.

Дмитрию Сергеевичу останется жить чуть больше года, Зинаиде Николаевне – пять лет.

Но что это были за годы. Многие русские успели (кто куда) выехать из Франции. Мережковские остались. З.Н. записывает в дневник: «Я едва живу от тяжести происходящего. Париж, занятый немцами… неужели я это пишу». Через две недели гитлеровцы уже были в Биарицце. «О, какой кошмар! – восклицает она. – Покрытые черной копотью, выскочили из ада в неистовом количестве с грохотом, в таких же черных, закоптелых машинах… Почти нельзя вынести». Но они вынесли и это. Как и сумели пережить в августе смерть Философова.

Но беды продолжали валиться одна за другой. Они боролись с навалившейся старостью, с болезнями – возникли перебои с лекарствами, с голодом – порою вся еда их состояла из кофе и черствого хлеба, с холодом – не было угля, чтобы согреть дом, с безденежьем – французские издатели с приходом немцев перестали платить, о заграничных – не заходило и речи. Вспоминался Петроград 17-го года. В Париже - 40 – было хуже. Что оставалось? Друзья, которые помогали, чем могли. Работа, которая спасала от уныния.

…Дмитрий Сергеевич Мережковский ушел из жизни 7 декабря 1941 года. Он редко болел, продолжал много писать и умер внезапно. А она все время боялась за Д.С. – и добоялась.

Дант в аду

После смерти мужа она замкнулась в себе, свидетельствует верный Владимир Злобин (остававшийся с нею до ее последнего часа), и даже помышляла о самоубийстве – только «остаток религиозности» удерживал ее от самовольного ухода. Но – «жить мне нечем и не для чего», записывает она в дневник. И все же она нашла в себе силы и продолжала жить.

Утраты продолжались – в ноябре 1942 года не стало сестры Аси. В дневнике появляется запись: «С того дня в ноябре, когда умерла Ася, я каждый час чувствую себя все более оторванной от плоти мира (от матери)».

Зинаида Николаевна пережила мужа на пять лет, успев начать книгу о нем («Дмитрий Мережковский»), но не успев ее закончить. Когда она начинала работу, она понимала, что его уход (как, впрочем, и ее самой) не за горами. Поэтому надо было спешить. После смерти Д. С-ча она могла воскресить его только в слове. Это единственное, что у нее осталось. Но она не успела.

«На З.Н. в церкви на отпевании (Мережковского. – Г.Е.) было страшно смотреть: белая, мертвая, с подгибающимися ногами. Рядом с ней стоял Злобин, широкий, сильный. Он поддерживал ее», – вспоминала Нина Берберова. После его смерти она словно закаменела.

В сентябре 1943-го на русском кладбище в Сен-Женьев-де-Буа открывали памятник Д.С.Мережковскому. За эти несколько лет Зинаида Николаевна превратилась совсем в старуху, черты лица ее обострились, кожа стала сухой и прозрачной. Ей помогали жить стихи.

Стихи она начала сочинять в семилетнем возрасте. В первом она писала:

Давно печали я не знаю И слез давно уже не лью. Я никому не помогаю, Да никого и не люблю. Людей любить – сам будешь в горе. Всем не поможешь все равно. Мир что большое сине море, И я забыл о нем давно.

В последнем:

Я на единой мысли сужен, Смотрю в сверкающую тьму, И мне давно никто не нужен, Как я не нужен никому.

Она прошла «чистилище» и все отпущенные ей жизнью круги «рая» и «ада». И осталась Гиппиус, все с тем же мужским «Я», со своим отношением к людям, к миру.

В последнее время она работала над поэмой «Последний круг (И новый Дант в аду)». Ее личная «божественная комедия» подходила к концу – в поэме она подводила ее итоги.

«Незадолго до смерти у нее вырывается крик: «Но мне все равно теперь. Я только и хочу – уйти; уйти, не видеть, не слышать, забыть…» Свидетелем был Владимир Злобин, остававшийся с нею до ее последнего часа.

Она умерла сухой парижской осенью 9 сентября 1945 года и была похоронена на русском кладбище, где покоилось тело ее мужа, с которым она прожила такую долгую жизнь, и без которого все в ее жизни стало терять свой смысл.